«Здесь танцуют»: провокационные скульптуры выставлены в алтаре капеллы папского дворца

Антиклерикализм убивает креатив в современном искусстве, уверен редактор «НС», побывавший на выставке Камиллы Клодель, Луиз де Буржуа, Кики Смит и других женщин-художников «Папессы». Экспозиция открылась 9 июня в папском дворце в Авиньоне


Папский дворец в Авиньоне

Дворец строился и расширялся при четырех папах XIV века, в итоге превратившись в настоящий лабиринт. Громадные залы и крошечные комнатки, лестницы, тайные ходы, сокровищницы, дворы... Испытываешь сильное впечатление, когда, окончательно потерявшись и доверившись стрелкам-указателям, входишь в главную капеллу и видишь…

Первым делом видишь в алтаре столб с человеческими ногами, на вершине превращающимися в месиво. Отворачиваешься, а в зале на месте для мирян раскинул лапы исполинский черный паук.


Экспонат выставки

По стенам расставлены модели внутренностей в колбе. В боковой комнате едва не достигает потолка стопка несвежих матрасов. У лестницы нон-стоп демонстрируется видео крестного хода с картиной Пикассо «Авиньонские девицы» (название знакового для современного искусства полотна связано с Авиньонским кварталом Барселоны, а не с городом Авиньоном – ред.).

В этом году вышел фильм режиссера Брюно Дюмона «Камилла Клодель, 1915» с Жюльет Бинош в главной роли. Сюжет биографической ленты разворачивается в психиатрической клинике Монтеверже, куда ученицу Родена поместила ее семья. Камилла Клодель пытается доказать свою нормальность и разбирается в себе. Клиника эта находится в нескольких километрах от Авиньона.

С фильмом перекликается концепция этой выставки – показать Камиллу Клодель и еще четырех женщин художников и скульпторов разных поколений современного искусства именно в Авиньоне. Сама по себе эта идея может быть интересна: определенно возникнают неожиданные параллели в творчестве.

Но замысел выставки оказывается погребен под толстой коростой идеологизированности. Есть у кураторов ключевые слова: Авиньон, папа, женщины. И значит выставку надо назвать «Папессы». Вспомнить легенду о папе-женщине Иоанне (куда без нее!). Все это поместить в часовню, хотя с ней соседствует . Обязательно нужно еще книгу о картах Таро, раскрытую на объяснении аркане «Жрица» («Папесса»). И все это сделано.

Когда видишь все это месиво тел в алтаре папской часовни, как ни странно, не испытываешь ужаса. Ведь, строго говоря, среди представленных работ только одна явно антицерковна – тот самый крестный ход с картиной Пикассо. Остальные же работы, по меркам современного искусства, довольно скромные.

Реального бунта здесь нет. Современным секулярным обществом антиклерикализм художников принят, оправдан и превращен в мейнстрим, если не сказать в официоз. Образно говоря, антилерикализм в современном искусстве – это не скандальный «Писсуар» Марселя Дюшана, а типично советская манера устроить общественный туалет не где-нибудь, а в алтаре храма.

И здесь, когда насладившись элегантными линиями фресок Симоне Мартини и виртузностью охотничьих сцен в папских покоях, выруливаешь на стопку грязных матрасов, на языке вертятся не слова «апостасия» и «апокалипсис», а слово «советИк», «советский», а то и «совковый» в значении «официозный, зашоренный и самодовольный».

А еще «навязчивый» и «занудный», потому что цепочка феминизм плюс антиклерикализм плюс мистический винегрет из аллюзий на культ великой матери, на оккультизм рубежа XIX-XX веков повторяется от раза к разу в разных странах, в разных проектах и под разным соусом и успела набить оскомину.

Для настоящего художника быть вписанным в эту систему по сути то же, что для авангардиста начала ХХ века совершить дрейф в сторону социалистического реализма. Убить в себе творчество и заниматься обслуживанием идеологии.

Так было не только в СССР. Триста лет назад, в 1793 году, в Париже в алтаре Нотр-Дам революционеры короновали Богиню Разума. Сегодня это назвали бы перформансом. Писались партии для хоров, готовились декорации, наряды, на артистах были надеты облачения священников. Идеи Просвещения, которые к тому времени стали точно таким же мейнстримом, превратились в идеологию. Писатели, художники поэты, служили ей, может быть, веря, что остаются вольнодумцами, а, может быть, и нет.

У Бунина есть рассказ «Богиня разума», в котором он описывает, как на кладбище видел кости той самой коронованной актрисы – бедной Терезы-Анжелики Обри:
«Она, говорю, уже хорошо знала, что это значит в действительной жизни, все эти «l'Offrande a la Liberte» и «Toute la Grece ou ce que peut la Liberte». Революционные вожди, как и полагается им по революционным обычаям, развивали сумасшедшую деятельность, каждый Божий день поражали город какой-нибудь новой выходкой, так что в конце концов и восприимчивости не хватало на эти выходки, и самое неожиданное уже теряло характер неожиданности. И все-таки торжество 10 ноября свалилось на Париж (а на Обри еще более) истинно как жуткий снег на голову. «Pour activer le mouvement antipapiste» («чтобы усилить антипапистское движение», фр.), Шомет в четверг седьмого ноября вдруг распорядился на воскресенье десятого о «всенародном» празднестве в честь Разума, о беспримерном кощунстве в стенах Парижского собора, a m-lle Обри было объявлено, что ей выпала на долю величайшая честь возглавить это кощунство. И приготовления к празднеству закипели с остервенением, и к воскресенью все потребное, чтобы Бог и попы были посрамлены окончательно, было вполне готово. Всю ночь накануне лил как из ведра ледяной дождь. Утром он перестал, но грязь была непролазная и дул свирепый ветер. Тем не менее, с раннего утра загрохотали пушки, загремели барабаны, Париж стал высыпать на улицу...

И было великое безобразие, а для Обри и великое мучение, даже телесное. С раннего утра она, вместе с прочими «Обожателями Свободы», то есть с кордебалетом и хором, была уже в холодном соборе, репетировала. По том стали собираться «патриоты», прискакал озабоченный Шомет - и началось торжество. Потом - и все под стук пушек, пение, барабаны и шум толпы - четыре босяка, ухмыляясь, подняли на свои дюжие плечи Обри вместе с ее троном и понесли, в сопутствии хора и кордебалета, пробиваясь сквозь толпу, сперва на площадь, «к народу», а затем в Конвент».

На юге тоже проходили праздники в честь Разума. Во время торжеств обычно казнили преступников. В Авиньонском папском дворе была устроена тюрьма, с 1791 года здесь проходили и казни.

Здесь, в Провансе, есть пещера, в которой отшельничала равноапостольная Мария Магдалина. В ней был несколько веков назад устроен храм. Его разрушили во время французской революции. Это вам не взорвать храм в центре города. Нужно добираться в несусветную глухомань, подниматься к пещере через лес минут сорок по крутой дороге. Энергии и упорства хватило.

На следующий день после посещения Авиньона я уехал на гору, в монастырь прп. Антония Великого недалеко от Сен-Лоран-ан-Руайан. Это подворье Афонского монастыря Симонопетра. Там настоятель архимандрит Плакида (Дезей), известный богослов, интеллектуал и при этом молитвенник. Места похожи на те, где находится пещера св. Марии Магдалины: горы, лес и глушь, храм, монастырь и водопады. И никакого современного искусства. И там очень хорошо.

Отец Плакида сказал: «Самая большая опасность сегодня исходит от антихристианства во власти и в СМИ. Франция превращается в новый Советский Союз. Без ГУЛАГа, но очень советский».

Арсений ЗАГУЛЯЕВ

Версия для печати

Тэги: Нравы  Искусство  Выставки