На Главную E-mail
       
 
Нескучный сад 5-6 (88)
 
 
Архив по номерам   Редакция   Контактная информация
   

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Нескучный сад - Журнал о православной жизни
+7 (495) 912-91-19
 
 
 
Разделы сайта
 
Дополнительно:
 Фраза полностью
 Любое из слов
 Во всех полях
 Только в заголовках
 
  Жизнь в Церкви №4(11)'2004

Старшее поколение
Они прожили долгую жизнь. И все они кажутся героями, даже те, у кого нет медалей и наград, кто прожил жизнь свою скромно и тихо. У каждого своя история, и слушая их, понимаешь, что это люди особой породы


Версия для печати
11.06.05, 17:32

КОТРЕЛЕВ Алексей Николаевич, 92 года:
— В жизни моей было много ярких впечатлений, но одно событие моего детства сейчас приходит на память все чаще. Было это в восемнадцатом году, когда только советская власть пришла.
Я был шестилетним мальчишкой, и жили мы на Зубовской площади, а на службы ходили в Знаменскую церковь, которую вскоре сломали. Как-то вечером приходит отец и говорит, что на патриарха Тихона налет какой-то был и теперь его будут охранять. Понятно, что настоящей охраны взять неоткуда, и поэтому решено было, что из каждой московской церкви по очереди два-три человека будут ночевать у него на подворье.
Спустя некоторое время после этого разговора подошло время отца дежурить. Собираясь, он велел и мне одеваться. Я отлично помню, как мы шли до Трубной площади, как вошли на Троицкое подворье, что возле Сухаревой башни, как к нам вышел келейник патриарха и проводил в комнату, соседнюю с его кельей. Патриарха еще не было, он где-то служил и приехал поздно. Увидев меня, он удивился, тепло улыбнулся, пошутил. Ему так приятно и радостно было, что его охраняю я, шестилетний... Лег я на диване, но спал чутко: я же был на посту. Но все прошло тихо.
Я потом второй раз ходил его охранять. И в этот раз, уходя утром на службу, патриарх Тихон вынес мне икону преподобного Сергия. Это было 25 июля восемнадцатого года. Я храню эту икону до сих пор и молюсь перед ней. Мне она особенно дорога.

ИВАНОВА Софья Филипповна, 77 лет:
— Детство мое было безоблачным, все в нем нацелено было на светлое, великолепное будущее. Волшебный замок рухнул, когда в тридцать восьмом году арестовали отца с приговором «десять лет без права переписки». Тогда это значило одно: расстрел. Единственное, что спасло меня от отчаяния и страшной злобы, была церковь, которая находилась в Обыденном переулке, прямо напротив моей школы. Мимо которой я, выросшая в совершенно атеистической семье, каждый день проходила, но в которую никогда даже не заглядывала. А тут меня просто ноги понесли — надо было растопить лед в груди. Зашла — и сразу летящий по куполу Господь Бог, запах ладана, до сих пор самый любимый и дорогой аромат, произвели такое неизгладимое впечатление, что у меня полились слезы... Я подошла к батюшке — старенький был батюшка — и попросила меня крестить. Так я приняла Крещение — в этой самой церкви Ильи Пророка. Конечно, я не стала сразу церковным человеком. Служб я не понимала, к Таинствам не прибегала, но свечки к иконам ставила и молилась...
Далее — война. Ее все знают и помнят. И мне досталось лиха хорошенько. Я на фронте не была, но бомбы с крыш сбрасывала, голодать — голодала, холодать — холодала и работала на заводе токарем. После войны окончила сначала педучилище, потом пединститут и стала сначала преподавателем русского языка и литературы, а потом риторики. Я всегда любила свою работу. Главное увлечение моей жизни — школа, никаких других хобби у меня никогда не было и нет — только дети, которых я веду к Господу.
Большим событием моей жизни стала встреча с отцом Иннокентием Просвирниным. Случилось это в 1989 году, когда мы открыли гимназию и моя дочь, директор, лихо назвала ее «православной». Мы попросили в Патриархии кого-нибудь нам прислать. Ну Господь и прислал того, кого надо — отца Иннокентия. Он тогда работал в издательском отделе и служил в Иосифо-Волоцком монастыре — где его потом и убили. А тогда он подошел к расписанию, прочитал его и сказал: «Так, Православная гимназия имени Кирилла и Мефодия... А что у вас православного-то?” У всех глаза забегали. Не знаем, что и сказать, — это была просто школа, которую захотели и назвали православной. И тут девочки говорят: “А вот у нас риторика есть...» Он ко мне: «Вы риторику ведете? А как вы собираетесь ее вести?» Да вот, говорю, есть у меня соображения: идти от русской культуры, через рассказы, сказки, стихи вести детей к Богу... И тут он открывает свой чемоданчик, а там у него лежит ровно столько букварей Тихомировых, сколько надо на класс, — и еще один для меня. А это не буквари — чудо! Сколько потом ни выпускали чего, все ерунда по сравнению с Тихомировыми. Гениально там все продумано: переход от русских букв к церковнославянскому алфавиту, прописи, все-все-все... А тогда я первый раз взяла этот букварь в руки, увидела эти значочки и говорю: «У меня же маленькие дети, они даже русских букв толком не знают...» А батюшка отвечает: «Софья Филипповна, это вам все кажется непостижимым, а у детей прямая связь с Богом. Они все спокойно возьмут, лишь бы вы не страшились».
Я про себя думаю: «Говори-говори, ты ж не педагог, откуда ты знаешь?» Но книги взяла и поблагодарила.
А то, что случилось потом, было чудо из чудес: как мои дети эти церковнославянские буквы писали, лепили, рисовали, как читали — тут же, почти с ходу... Боже милостивый! Я увидела, как прав был отец Иннокентий. В общем, он до самой своей трагической гибели был духовным куратором нашей гимназии. Он приезжал на родительские, педагогические встречи, на праздники... Он был умница, человек высокой духовности. Общение с ним переворачивало людей совершенно. Перевернуло и меня. В память об этой замечательной личности мы, люди знавшие и любившие его, выпустили памятную книгу.

ВОНЛЯРСКИЙ Дмитрий Дмитриевич, 84 года:
— В моей жизни очень много значила моя мама и то воспитание, которое она мне дала. Мало у кого было такое обостренное чувство справедливости, такая принципиальность, как у нее. Ей было шестнадцать лет, когда она, дочь царского генерала, служившего в Варшаве, пошла гулять с гувернанткой и у входа в парк увидела табличку с надписью: «Нижним чинам и собакам вход воспрещен». Это настолько ее потрясло, что, когда началась революция, она перешла на сторону красных. Воюя вместе с Буденным, она встретила моего отца...
Все детство и юность я мечтал стать офицером и в 40-м году поступил в Каспийское высшее военно-морское училище. Но доучиться мне не довелось — началась война. Скоро приехала мама, раненная под Смоленском, и рассказала, как тяжело на передовой. На другой день я подал рапорт и ушел на фронт...
Да, мы были поколением добровольцев. Жизнь была насыщенная, одухотворенная идеями, наполненная благородными стремлениями. Мы не понаслышке знали, что такое честь, достоинство и самопожертвование. Дня два назад по телевизору слышу, как молодой студент говорит: «А я стучу на своих товарищей». Второй поддакивает: «И я люблю предавать. Это хороший бизнес». Все перевернулось с ног на голову... А тогда военкоматы везде были заполнены мальчишками и девчонками девятых-десятых классов, к военкому не пробиться было, и даже песня такая была:
«Мальчишки, мальчишки,
вы первые ринулись в бой,
Мальчишки-мальчишки —
страну заслонили собой».
В общем, пошло: бои, ранения, награды. Я воевал в разведке морской пехоты. Мы и с горящего самолета выбрасывались, и на берег с моря высаживались, и «языков» брали, да не окопных офицеров, а штабных, которые с документами дело имеют... На фронте перед атакой иногда давали сто граммов, а у нас в батальоне было очень строго.
Я считаю, что в боевой обстановке алкоголь «для храбрости» недопустим. Если ты трус, то напейся не напейся — все равно им останешься. А если ты мужчина, то будешь им в любой обстановке, уступишь место женщине или пожилому, не обидишь ребенка...
Одним из самых памятных событий для меня была битва под Москвой. Плохо было с оружием, боеприпасы кончались, командира ранило, а тут на нас из леса пошли стеной до зубов вооруженные немцы. Тогда нам казалось, что вся Европа обрушилась на нас — деревня Языково, шестнадцать дворов, и сзади Москва... И мы пошли в контратаку, и отбросили немцев, и отбили наших раненых матросов... Я эту картину зверства немцев никогда не забуду: наши солдаты с отрезанными частями тела, с вырезанными звездами, выколотыми глазами...
И когда мы взяли деревню фашистов, пощады им не было... Но знаете, почему мы победили? Потому что у нас была не только ненависть к врагу, но и любовь к Родине.

БЫЗОВА Софья Леонтьевна, 81 год:
— С детства родители нас очень много водили в путешествия, как правило, пешие. Мы намечали по карте маршрут, брали рюкзаки и пускались в путь. Шли примерно по неделе. Ограничивала нас тогда — это было до войны — карточная система. Хлеба не было в продаже, и нам приходилось довольствоваться тем, что удавалось насушить дома. Мы много проходили вдоль Москвы-реки, Волги, по верховьям Оки... А один раз родители выиграли по займу большую сумму, и первый раз в жизни мы все отправились в Крым. Поселились в Алуште и оттуда путешествовали во все стороны вдоль берега. Нам нравилось открывать новые места, знакомиться с новыми людьми... Родители приучали нас смотреть на природу не как праздный гуляющий, а как исследователь. Это было необычайно увлекательно.
После школы я окончила географический факультет университета, а после прошла аспирантуру на геологическом факультете и стала геологом. Мне нравилась моя работа — со всеми сложностями экспедиционной жизни. А тогда условия быта были очень тяжелые. Кроме того что сытыми мы не были и одного дня, нам приходилось ночевать не в палатках даже — их не хватало, а просто под небом у костра. Никаких спальных мешков у нас тоже не было. Потом, со временем, быт экспедиционный стал улучшаться, а в последние годы был вполне комфортным. Но для нас это было неважно, нам было жгуче интересно это ощущение открытий.
Я много раз бывала в разведке — начиная с двадцати двух лет, еще будучи студенткой третьего курса. Шла война, а мы искали олово в Забайкалье. В ту пору это было настолько актуально, что наших мужчин-геологов освободили от армии. Но главным предметом моего профессионального интереса были складчатые области — это горные хребты, которые образовались в результате сжатия. Кавказ, Средняя Азия, Карпаты и Крым — почти все области моей работы сейчас стали заграницей. Я с трудом свыкаюсь с мыслью, что Советский Союз развалился, настолько для меня это родные края. Особенно не могу смириться с потерей Крыма — такой он русский и столько в него вложено...
Особенность моего поколения в том, что мы остались без мужчин. Многие, очень многие мои сверстники погибли или стали инвалидами, поэтому в нашей профессии оказалось много нас, представительниц слабого пола. Женщинам предыдущих и особенно последующих поколений гораздо меньше было хода в геологии, а в тот короткий период вся наука держалась на женщинах. Я всю жизнь проработала с очень большим увлечением. И поэтому сейчас мне жалко тех, кто работает без интереса к своей профессии. Мне кажется, что люди, работающие только ради денег, наносят себе непоправимый ущерб.

Монахиня ЗОЯ (Гришаева Зоя Николаевна), 80 лет:
— Я рано вышла замуж. Мы с мужем жили с его матерью. Свекровь моя была верующая, и когда я ждала ребенка, все плакала-причитала: «Да вдруг ты родами умрешь и две души загубишь? Покрестись!..» «А я в Бога не верю, — говорю, — что же я буду креститься?» А она все продолжала плакать, и муж не выдержал: «Ну что она тебя как хоронит, целыми днями причитает? Ну покрестись ты, чтобы она перестала». Так я покрестилась.
Я преподавала на курсах мастеров швейного производства, и у нас, как везде в учебных заведениях, был длинный отпуск, месяца в два — два с половиной. И когда дети выросли, я всегда на все это время уезжала в Прибалтику. Там, в получасе езды от Пюхтицы, был батюшка, отец Василий, он бесноватых отчитывал. Встречая меня, он всегда радовался: «Ой как хорошо, шить умеет, она мне сейчас что-нибудь сошьет, что-нибудь вкусное приготовит...» Я весь отпуск там и проводила. А в сорок лет познакомилась с отцом Дмитрием Дудко и много лет служила ему: и дома, и на приходе — везде с ним ездила.
Поворотным моментом в моей жизни стало принятие монашества. Это недавно произошло — семь лет назад. Настолько все неожиданно было! Еще раз убеждаешься, что, когда есть благословение Божие — тогда все преподносится как на блюдечке с голубой каемочкой. Началось все с того, что, как ни приеду куда-то, мне все в один голос: «Ой, а мы думали, что ты уже монахиня!» Разные люди мне все одно говорят. Я удивлялась этому... Потом, примерно за полтора месяца до Троицы, в нашем храме вижу батюшку — он новый, не наш. Всматриваюсь — лицо знакомое. Может, думаю, где раньше видела. К отцу Дмитрию Дудко много разных людей приезжало, и священников тоже. Потом этот новый батюшка обращается ко мне: «Простите, вы не Зоя Николаевна?» Оказалось, он был раньше келейником у отца Василия из Пюхтицы. И он мне тоже говорит, как все прочие: «Я думал, вы уже монахиня...» — «Да ну что вы, куда мне в монахини?» — «Это надо исправить», — берет листок бумаги и пишет, что нужно для пострига: две рубашки, клобук, скуфейка, хитон, одежда летняя и зимняя — большой список. Я сопротивляюсь: «Батюшка, ну не надо писать, это нереально, у меня и денег нету на облачение — сколько ведь нужно тканей купить, да потом сшить...» А он как будто не слышит меня и говорит: «Ну все, готовься, на Троицу будем постригать». Я, конечно, посмеялась, положила эту бумажку в карман. А потом выезжаю в город и случайно встречаю свою старую знакомую — мы с ней не виделись несколько лет. И она тоже сразу: «Как я рада вас видеть! Я думала, вы давно монахиня». — «Что-то вы все мне прочите? — спрашиваю. — Сейчас вот и батюшка мне такой список из двадцати пунктов написал...» — «А что там нужно? Я тебе помогу, — а она работала снабженцем для Соловецкого монастыря и из Иванова привезла как раз целую машину тканей для соловецких монахов. — Ткань есть, а в нашей мастерской все тебе сошьют». Понимаете как? К этому я не приложила никаких усилий. В общем, с меня сняли мерки и все сшили. А как все готово было, батюшка сказал: «Приедете на таком-то поезде, а я вас встречу». Вот так чудесным образом и случился мой постриг.

ШЕЛОУМОВА Анна Ивановна, 90 лет:
— Родом я из города Касимова Рязанской области. А родилась я в 1914-м, в этом же году погиб на войне мой отец, а где он погиб, не знаю. Когда мне было одиннадцать, мать моя вышла замуж во второй раз. И отчим меня невзлюбил. Все ругал, ботинки мои на улицу выбрасывал... И чего меня, одиннадцатилетнюю, не любить? Кончилось тем, что мама отослала меня в город Баку к своей племяннице. Я там работала первое время прислугой, а потом устроилась на овощной склад. Как мне восемнадцать исполнилось, начальство говорит: «Пиши заявление в комсомол». А я не стала. Что же я писать буду, когда в комсомоле одни безбожники? А как же, я всегда верующая была, мы с мамой на коленках молились. Ну вот, перевели меня в дворники, а через пару лет я вернулась на родину.
Дома пошла работать на литейный завод и пять лет лила утюги. А как приехали из Москвы вербовать на стройку, я и записалась. Там трудно пришлось: зимой, в лютые морозы мы таскали на себе кирпичи на пятый этаж. Холодно было и тяжело. Я не выдержала, пошла опять работать прислугой, а потом мне помогли устроиться в столовую Института Мечникова — полы мыть. И я там проработала больше тридцати лет, оттуда и на пенсию пошла. А где я жила? Мне сначала дали койку в общежитии, а потом комнату, восемь метров. В ней и живу до сих пор. Вода, правда, на улице, и удобства тоже, да ничего... А мне давали отдельную квартиру, со всеми удобствами, да я туда съездила, а вокруг за три версты ни одной церкви — я и не захотела.
Был ли у меня жених? Да ты все спрашиваешь! Был. Он с войны как пришел, в деревню свою уехал, обещал вернуться. Я его ждала-ждала, ждала-ждала, но так и не дождалась, он не приехал. Его родители не отпустили. А я одна мало жила. Я с женщиной познакомилась, ее Евдокия звали. У нее сын все в церковь ходил, а как подрос, захотел учиться в семинарии. А ей куда деваться?
У них и дома своего не было. Она хорошая была, в церковь тоже ходила. Я и взяла ее к себе. Она у меня шестнадцать лет жила, а последние три года болела, лежачая была, я за ней и ходила, пока она не умерла. Не тесно ли нам было в восьмиметровой комнате? А что нам, плясать в ней, что ли? Мне кроватка, ей кроватка. Так и жили себе тихонечко...
А мальчик ее сейчас батюшка стал. Он добрый, хороший батюшка, навещает меня, просвирки носит. А про исторические события я ничего не понимаю. Меня никто не гнал, не трогал, я себе тихонько работала, в церковь ходила... Так и прожила.

СУББОТИН Николай Петрович, 82 года:
— Родился я в селе Надеждинка на Тамбовщине. Семья у нас была большая: обе бабушки и оба деда, отец с матерью да мы, восемь детей, — всего четырнадцать человек. Жили мирно, никаких ссор не было. В школу мы ходили в соседнюю деревню, за восемь километров — у нас только четырехлетка была, и дорога занимала около двух часов. Начиная с восьмого класса я стал работать в колхозе. Вставал в четыре утра, шел в поле, оттуда прибегал, перекусывал — и бегом на уроки. Там отзанимавшись, шел обратно домой, обедал —
и опять в поле. А поздним вечером делал уроки. Зарплату, конечно, всю отцу отдавал, а как же?
21 июня 1941 года у нас был выпускной вечер, а на другой день началась война. Все мужчины нашей семьи, кроме стариков, ушли на фронт. Одного из моих братьев убило, другого сильно искалечило. А меня забрали под Свердловск и там определили в училище на радиотелеграфиста. Но я не доучился до конца — через три месяца нас отправили на фронт. На формировочном пункте записали в гвардейский минометный полк «Катюш» радистом, и так все четыре года я воевал в этом полку...
Как меня демобилизовали, я собрался домой через Москву — родственников навестить, а они предложили остаться у них. Я и остался. Устроился на завод по своей профессии — радио делать. С год поработал, пошел на трехгодичные вечерние курсы по радиоэлектронике. Назначили контрольным мастером, потом производственным мастером, старшим мастером, а под конец — заместителем начальника цеха...
Я как жилье получил, поехал к себе в деревню за невестой. Мы с ней в одной школе учились, только не дружили никогда, не встречались, а лишь в конце войны переписывались. Какая любовь? Не было вроде. Только письма писали друг другу. Но как поженились, жили ладно, душа в душу, можно сказать... Она умерла три года как, я сейчас один, и вот что скажу: никаких ссор у нас не было или недоверия какого... И хоть прожили мы вместе пятьдесят три года, я никогда не то что пальцем не тронул ее, но никогда плохим словом не обозвал. А зачем? Это нехорошо. Уж коли сошлись, да появились дети...
Думаю, что жизнь я прожил обычную, никаких примечательных событий в ней не было. Было ли наше поколение особенным? Наверное, тем, что мы не боялись труда, не жалели себя. Думали не о себе, а о тех, кто рядом. Я рад, что жил в это время.

Игумен МИХАИЛ (Беляев), духовник Макариево-Писемского
Спасо-Преображенского монастыря, Костромская область; 79 лет:

— В 1946 году я вернулся домой с войны. А на войне я получил сильную контузию — я служил в саперном батальоне и во время разминирования Бадаевских складов в Ленинграде меня завалило бревнами. И вот из-за этих-то ранений меня никуда на работу не брали. Некоторое время я плотничал по домам, крыл крыши, ставил сараи. Потом, в конце сороковых годов, пришел в церковь — пел на клиросе, псаломщиком был. В церквях тогда было совсем пусто, служителей не было никого. Вот мне и приходилось часто ездить в разные церкви: то в Кострому поедешь, то в Буй, то в деревню куда-нибудь. За это-то меня и арестовали, в пятидесятом году это было. Сказали, что, мол, за бродяжничество, за тунеядство. А на самом деле за то, что в церкви работал. Десять лет мне дали прямо без суда — особое совещание допросило и зачитали приговор. И все, отправили меня в Караганду. В лагере я попал сидеть вместе с бендеровцами. Это было плохо: они очень не любили русских и косились на меня, что, мол, я православный. Еще подозревали меня в том, что я на них доношу начальству. Доставалось мне от них, бывало. Потом, когда началось строительство Братской электростанции, меня перевели туда, в Сибирь. И вот я скажу: нисколько мне не было страшно в лагерях. За жизнь не цеплялся и не боялся. Я понимал, что страдаю за веру, за Христа, а про лагерное начальство думал так: сами посадили, сами мучаете, вот и сторожите сами! Освободили меня в 56-м году, раньше срока. Я вернулся домой и снова стал работать в церкви. Иподиаконствовал с нашими ярославскими и костромскими владыками. Даже несколько раз с будущим патриархом Пименом, когда он служил у нас в Буе. В 1971 году я был рукоположен во диаконы, а вскоре после этого и в священники. С тех пор служу на одном и том же месте. Прошло много лет, но самым главным, самым ярким событием своей жизни я считаю шесть лет лагерей, когда я претерпевал страдания за Христову веру. Не каждому это дается.

Рубрику подготовила София БЕР-ТАМОЕВА

Версия для печати

Тэги: Личность  Женщины в Церкви  Опыт веры 







Код для размещения ссылки на данный материал:


Как будет выглядеть ссылка:
 
Реклама
Изготовление куполов, крестов Сталь с покрытием нитрид титана под золото, медь, синий. От 2000 руб. за м2 www.t2000.ru
Знаете ли вы Москву? Какая улица в столице самая длинная, где растут самые старые деревья, кто изображен на памятнике сырку «Дружба», откуда взялось название Девичье поле и в какой стране находится село Москва? Ученье — свет Приближается 1 сентября, день, дети снова пойдут в школу. Знаем ли мы, как и чему учились наши предки, какие у них были школы, какие учителя? Крещение Руси День Крещения Руси пока что не объявлен государственным праздником. Однако этот поворотный момент в истории России изменил русскую государственность, культуру, искусство, ментальность и многое другое. Счастливые годы последней императорской семьи Мы больше знаем о мученическом подвиге и последних днях жизни этой семьи, чем о том, что предшествовало этому подвигу. Как и чем жила августейшая семья тогда, когда над ней не тяготела тень ипатьевского дома, когда еще живы были традиции и порядки аристократической императорской России? Русские святые Кто стал прототипом героя «Братьев Карамазовых»? В честь кого из русских святых назвали улицу на острове Корфу? Кто из наших преподобных не кормил медведя? Проверьте, знаете ли вы мир русской святости, ответив на вопросы нашей викторины Апостолы Петр и Павел: рыбак и фарисей Почему их память празднуется в один день, где был раскопан дом Петра, какие слова из послания к Солунянам стали советским лозунгом и кто был Павел по профессии. 400-летие дома Романовых: памятные места Ко дню России предлагаем викторину о царской династии Романовых. Династия Романовых и благотворительность В год 400-летия воцарения в России династии Романовых вспоминаем служение царей и цариц делам милосердия. Пасха Зачем идет крестный ход — знаете? А откуда пошел обычай красить яйца? А когда отменяются земные поклоны? Кто написал канон «Воскресения день»? Великий пост Проверьте себя, хорошо ли вы знаете постное богослужение. Сретение Рождественская викторина
Читайте также:




Новости милосердия.ru
 
       
     
 
  Яндекс цитирования

Top.Mail.Ru

 
Перепечатка материалов сайта в интернете возможна только при наличии активной гиперссылки на сайт журнала «Нескучный сад».
Перепубликация в печатных изданиях возможна только с письменного разрешения редакции.