Зачем нужен графический дизайн православной книге? Почему дети нередко больше любят потрепанную книжку-раскладушку, чем компьютер? А еще - почему иногда случается, что творческий человек – художник, писатель, приходя к вере, словно теряет свой талант? Обо всем этом — книжный график Борис ТРОФИМОВ.
СПРАВКА
Борис Владимирович Трофимов – книжный график, дизайнер. Родился 14 января 1940 года в Москве. В 1966 году окончил Московский государственный полиграфический институт. С 1973 года член Союза художников СССР, с 1995 — Союза дизайнеров России. Основатель (совместно с С.И. Серовым) Высшей академической школы графического дизайна и руководитель авторской творческой мастерской. Лауреат всесоюзных, всероссийских и международных конкурсов. Почетный член «Ассоциации дизайнеров-графиков» Буэнос-Айреса (Аргентина) и Международной ассоциации «Brno Biennale» (Чехия). С 1995 — организатор (совместно с Сергеем Трофимовым) творческого издания «Футура Клуб». Руководитель студии «Графический дизайн — Борис Трофимов». Его произведения находятся в собраниях Государственной Третьяковской галереи, Государственного музея им. А.С. Пушкина, Центре современного искусства Ж.. Помпиду в Париже и др. Лауреат Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства. Среди книг, которые оформлял художник - книги епископа Варнавы (Беляева), епископа Василия (Кривошеина), «Крест в России», «Житие преподобного Сергия Радонежского», «Дивеевская Обитель», произведения Анатолия Наймана, «Слово о полку Игореве»….
Диалог с епископом из 50-х
— Как в вашей жизни появились православные книги?
— Как только стало возможным что-то издавать на эту тему, в начале 90-х, мы вместе с автором Павлом Проценко на материалах епископа Варнавы (Беляева) сделали серию маленьких карманных книг. Работая над сборником «Дар ученичества», куда входят произведения епископа Варнавы и Василия Экземплярского, мы решили сделать ее небольшого размера. Крупно набрали цитаты, написали расширенные подписи под фото… И когда книга была готова, Павел Проценко присылает мне найденную в архиве записку епископа Варнавы, где тот пишет, что формат книги, которую нужно издать, должен быть «карманный», чтобы удобно было читать в дороге. Дальше он сообщает, что цитаты следует набрать крупно, а фотографии должны быть сняты с глубокой перспективой (как и есть в книге). То есть мы, сами того не ведая, делали книгу такой, какой он ее и видел.
— Почему именно епископ Варнава?
— Он был активный, живой человек, многое видел и многое подмечал. С какими-то вещами я был не согласен, но многое меня подкупало в его позиции. Особенно ценно было для меня его мнение о том, как сегодня воспринимать православную традицию, как приложить ее к себе. Интересно, что епископ Варнава рассчитывал на нового читателя, который уже не очень будет понимать Евангелие, оторвется от церковной традиции. И он пытался дать почувствовать этому своему будущему читателю ступени христианского воспитания, объяснить какие-то основополагающие вещи. И собрать, сделать макет такой книги – это была особая задача.
— Какие, на ваш взгляд, есть сегодня проблемы у православной книги?
— Проблема церковной книги в том, что она отстранена от нас. Она так упакована, что вы смотрите и думаете: нужна мне такая книга или нет? Вы не чувствуете с ней контакта. Объясняется это тем, что якобы наш православный читатель, хотя тоже самое говорят и про светские издания, – очень невоспитан, малообразован, он не поймет «этих тонкостей». Да отлично поймет! Не надо мне объяснять, что яркая и увлекательная фраза непонятна человеку, а блеклая и замусоленная – понятна. Люди наоборот ждут прямого обращения.
Нужно, чтобы человек сразу, едва взглянув на книгу, почувствовал подлинность того, о чем она, чтобы ему захотелось ее открыть и прочесть. Жизнеописания новомученников, воспоминания о батюшках, епископах или богословские труды – мне кажется, в этих книгах стоят очень острые важные вопросы, раскрываются яркие жизни людей, их подвиги и страдания. И вот как это все можно свести к вялой фотографии на обложке, к орнаменту, что повсеместно принято при издании подобных книг? Причем тут орнамент? Почему у меня не приняли белую обложку с изображением факсимильной записки на клочке бумаги со словами: «Молите Бога обо мне, грешном»? Через какое-то время все равно подобные обложки появятся. Это выразительный язык, прямо обращенный к читателю. Мне кажется, понимание того, о чем сегодня говорить и как сегодня издавать – близкие вещи, которые лежат не на поверхности, а в глубине любви к людям.
Важно, чтобы вся книга была единым организмом. Чтобы был удобно читаемый шрифт, удобные примечания и сноски. Сейчас мы с сыном вместе с новгородскими издателями работаем над переизданием книги «Очерки по истории Вселенской Православной Церкви» Александра Дворкина – и в эту книгу вносим навигацию, подобную языку интернета. Читатель, попадая в каждую главу, видит главных действующих лиц, основные события и схему района действий, также есть отсыл к цветной полной карте в конце книги.
Компьютерщик из «космоса»
— В 90-е многие художники не могли перестроиться, теряли свой дар, уходили в конъюнктуру, иногда просто уходили: из творчества и из жизни. Как вы справились с «требованиями времени»?
— Я всегда работал, делал книги. Кстати, в советское время не такое уж было большое поле для деятельности: мы сдавали две-три книги в год. В самом начале 90-х моя теща (тоже – художник), вдруг неожиданно говорит: «Боря, нужен компьютер». У нее в это время умерла тетя в Берлине и оставила какие-то деньги. На них был приобретен первый компьютер. Чтобы установить его, мы пригласили молодого человека, занимающегося какими-то космическими разработками: со специалистами в то время было сложно.
Я увлекся изучением новых для меня способов работы, так что сил на «социальные депрессии» не оставалось. Еще одним толчком к серьезной работе стала поездка в Рио-де- Жанейро на экологическую конференцию. Вместе с тридцатью художниками со всего света мы делали плакаты, вдохновляя друг друга.
Я думаю, все происходило не без покровительства (кивает куда-то вверх), которое осуществляется помимо нас. Ты особенно ничего не делаешь, на многое не рассчитываешь, и удивляешься потом, как все сложилось.
Интерес к своей профессии — тоже важная вещь. Меня работа над дизайном книги всегда увлекает, затягивает, требует узнавать все больше и больше. Ты попадаешь в такие миры, которыми и не думал раньше заниматься. Например, я делал книгу для Банка России, пришлось разбираться в теме — от начала первых монет до денег Петровского времени, когда был учрежден первый банк. И так – постоянно: то «Слово о полку Игореве», то альбом современных художников, то — Палеонтологического музея… Мир для тебя становится многозначным и многоплановым.
В 90-е мне предложили преподавать в Московском художественно-промышленном училище им. М.И. Калинина на только что открывшемся факультете графического дизайна. Оказалось, что преподавание – тоже очень интересно. Общение с книгами научило меня различать за внешними слоями действительности – другие, что очень помогает в педагогической работе. Интересно смотреть, как меняются студенты – ведь многие вещи с технической точки зрения еще 10 лет назад были невозможны. И каждый раз нужно вновь и вновь придумывать: а что давать новому поколению студентов, как их воспитывать? И это – тоже творчество …
— Новые технические средства с одной стороны помогают развитию искусства, а с другой — труд художника стал как бы менее ценным, даже непрофессионал может «сделать книгу», какого качества – другой вопрос.
— Да, раньше не было компьютера, с помощью которого легко поставить шрифт, прицепить фотографию. Дизайн — довольно молодое направление искусства. И сейчас пришло много людей, не образованных в этой области. Да, качество от этого страдает. Вот реклама на улице – в какой-то момент она была даже интересна, а сейчас превратилась в скучную, никого не интересующую продукцию.
Для того, чтобы заинтересовать студентов, показать уровень, к которому следует тянуться, должны преподавать очень хорошие педагоги. Поэтому у нас в студии графического дизайна мастер-классы проводят Юрий Норштейн по мультипликации, Юрий Рост по фотографии, Вадим Абдрашитов по кинематографу, Анатолий Найман по поэзии.
— Но если оглянуться вокруг, посмотреть на многие издаваемые сегодня книги – их делали явно не ваши выпускники…
— Должно пройти время, измениться общество. Если общество малообразованно, из него выходят малообразованные художники. Нам всего хочется сразу и быстро. А все происходит постепенно, складываясь одно с другим.
К сожалению, сейчас многое не радует. Когда я вижу, что показывают по телевизору — случайно, где-нибудь в зубной клинике (дома никогда его не было), — всякий раз испытываю шок. Чувствую себя инопланетянином. Неужели это моя страна и я тут живу? Я думал, что живу в другой стране. Ужас вызывает и картинка, и содержание, и качество, и непроходимая глупость и вульгарность всего происходящего. Ведь вроде так просто и интересно: создавать веселые качественные вещи или интеллектуальные, умные, но простые для массового восприятия. Как-то в ЦДХ у нас был Вечер книги: я пригласил пять художников и каждый рассказывал о своей работе по иллюстрации, дизайну. Был полный зал, потом люди подходили и с удивлением замечали: «Мы не предполагали, что про книгу можно говорить так интересно». А интересно можно про все...
Прийти и остаться
— Помните первые шаги в сторону Церкви?
— Это произошло через моего друга, которого уже нет в живых, художника Александра Шумилина. Мы с ним вместе занимались живописью, очень любили икону. На какое-то время икона для меня закрыла всю историю искусств. Она наполнена острым современным смыслом и вместе с тем — вне времени. В иконе ушло все второстепенное и сконцентрировалось все сущностное, все лучшее, созданное человечеством.
Саша первым начал совершать какие-то шаги в сторону Церкви и в какой-то момент позвонил мне и предложил поехать на Крещение в Троицкий храм в Павлино (Троицкое Кайнарджи). Мы приехали чуть ли не в 6 утра. Темнота, мороз. Служба, а потом все Крестным ходом пошли на источник.
Потом мы стали ездить к разным священникам, в разные области. Тогда, в 70-е годы, было много батюшек, которые пришли кто из кино, кто из искусствоведения, кто из журналистики. Было много интересного общения. Помню застолья, когда соберутся 8 – 9 батюшек, моя жена, я и Саша Шумилин. Мы шутили, что паства в небрежении, потому что они говорили о своем, а на нас внимания не обращали. Потом они крестили наших детей, мы ездили к ним на все праздники…
— Тогда проще было прийти в Церковь и остаться?
— Было проще потому, что был очень маленький выбор. Мы жили в закрытой стране, уехать из нее было нельзя. Мы занимались исключительно своим делом и жили как бы параллельно «советской действительности»: ходили в библиотеки, читали. Помню, я купил в книжном магазине «Дружба» марку с репродукцией картины Пабло Пикассо «Герника». Если бы идеологическая система представляла, что пропуская такую марку, открывает для меня новый, интересный мир, она бы не стал продавать эту марку в СССР. С этой маленькой марочки пришло другое дыхание…
Тогда выбора не было, ничего не отвлекало от главного, от внутреннего: открылись храмы, начали появляться батюшки из молодых же друзей. Мы шли за ними, общались, много разговаривали. Была обнадеживающая ситуация, что все восстановится и будет по-новому, ярко и замечательно. Не совсем так, как сегодня, когда мы начинаем проходить историю по второму разу. Внешнее благополучие христианства внешне же делает Церковь чуть-чуть другой.
И вот здесь у меня вопрос. Время от времени я делаю православные альбомы с большим количеством фотографий, снятых за Богослужением, в праздники. С большим количеством однообразных кадров с иерархами, реже священниками и совсем редко – народа, и с полным отсутствием жизни и красоты очень многих профессий, задействованных в приходской жизни и служении Церкви. Почему так? Может быть, потому, что нет интереса, нет уважения к себе и своему труду?
Моторика восприятия
— Как, на ваш взгляд, электронная книга вытеснит бумажную?
— Просто напечатанная в переплете книга уйдет из обращения. Для чего тратить средства, печатать бульварную литературу, если можно ее распространять в электронном виде?
Другое дело — книга, построенная по художественным законам, где бумага — материал, способный воспроизвести суть книги, ритмически построить ее, сделать ее конструкцию необычной.
Бумажная книга не может исчезнуть по одной простой причине: общение через прикосновение рук, бумаги – материальных вещей, и «эфемерного» экрана – разные вещи. Лично для меня бумага достовернее. Она воспринимается как документ.
Когда я учился в полиграфическом институте, у нас стоял печатный станок. Мы сами набирали большими литерами тексты объявлений о концертах, диспутах. В этих оттисках есть волшебность. Так же, как в офортах Рембрандта. Вы можете посмотреть их в альбомах, но такого эффекта, как при взгляде на оригинал — не будет. В Лондоне в Национальной галерее мы смотрели скульптуры Парфенона. Ощущения совсем иные, чем при рассматривание слепков тех же скульптур в Пушкинском музее. Это – живой камень. Такое ощущение, что у лошади жилки пульсируют…
Моторика восприятия, касания – это же чувства человека, они не могут измениться.
— А про современное оформление детских книг что можете сказать?
— Ситуация тут постепенно выправляется. Появляется много интересных художников. Мне кажется, детский книжный бум у нас впереди. Дети любят раскрывающиеся книги, выступающие из пределов плоскости. И никакие электронные приспособления не могут их заменить. Моя трехлетняя внучка отлично знает, что такое компьютер. Но постоянно просит почитать старенькую, порванную книжку-«раскладушку» «Маша и медведь», которую сделал ее прадедушка в 70-е годы. Там все очень просто сделано: мишка стоит на переднем плане, выдвигается столик, стульчики поднимаются. Но внучке нравится эта бумага, ей комфортно в пространстве книги.
Профессионализм и «духовность»
— Почему нередко случается, что творческий человек – художник, писатель, приходя к вере, словно теряет свой талант?
— Мне кажется, наоборот – Господь приумножает талант, и вера является движущей силой развития. Если человек потерял талант, значит, сделал какой-то неверный шаг до того.
Другое дело, когда профессионализм начинают подменять «духовностью». Что такое хороший спортсмен-бегун? Если ты бежишь хорошо, православный ты или нет, ты хороший спортсмен. Это твоя профессия — шевелить ногами. Если надо провести электричество в церкви — лучше позвать неверующего профессионала, чем наоборот. Искусство, как и любое другое дело, может быть хорошим или плохим. Если человек, даже не будучи верующим, видит Божий мир таким, какой он есть, слушает его, то искусство – получается. А если пытается делать схематичные представления о нем – нет.
У нас потому и нет «православного светского» искусства, что мы отделяем одно от другого. А это неотделимо. Потому что в основе на глубине все Богом создано. Все дышит Им и Им произрастает.
— Почему, на ваш взгляд, в православной среде сегодня мало мыслителей?
— Разделение, в том числе и внутри православных, приводит к мельчанию мысли. Существует некоторая обуженность, отрезанность — и это сказывается на плодах. Почему на какие-то встречи приглашают только по принципу «православный» — не православный? Если человек делает что-то значимое, значит, он слушает, что дал ему Господь, пусть он возможно пока еще и не нашел Церковь. Например, Алексей Герман старший – он не пришел к конкретной вере. Но как пронзительны его фильмы! И я не поверю, что в его фильмах нет Бога. Может, стоит перестать делить человечество и обеднять себя?
Оксана ГОЛОВКО
Версия для печати
Тэги:
Церковь
Личность
Культура
Опыт веры
Искусство
Книги
