На Главную E-mail
       
 
Нескучный сад 5-6 (88)
 
 
Архив по номерам   Редакция   Контактная информация
   

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Нескучный сад - Журнал о православной жизни
+7 (495) 912-91-19
 
 
 
Разделы сайта
 
Дополнительно:
 Фраза полностью
 Любое из слов
 Во всех полях
 Только в заголовках
 
  Семья и личность 10 (81)'2012

Федорино счастье: жизнь и приключения старосты храма


Версия для печати
22.10.12, 06:40

Этой бабушке 83 года. Феодора Никитична поет песни и шутит. При этом вот уже 30 лет она — староста одного подмосковного храма. А до этого тридцать с лишним лет без отпусков проработала в колхозе. Вырастила восьмерых детей. Может, она всегда такая радостная, потому что никогда не теряла веру, даже в немецком плену?

Феодора Никитична КУЗОВКОВА родилась в 1929 году. В последние 30 лет — староста храма Спаса Нерукотворного образа в селе Вороново.

«Нет, я умирать не буду»

Была моя мама труженица всех мер. И православная христианка. Окончили они с папой по три класса, и было у них нас семеро. Помню, как с мамой ходила на поле — тогда косами косили рожь, пшеницу, — отец косил, мама вязала снопы, а мы их собирали, клали копны, в каждой копне 52 снопа. Очень было весело, хотя и тяжело.

Потом пошла в школу. Мама на меня надела крестик и сказала: «Не снимай ни в коем случае». Это был, кажется, 37-й год. Пришли мы в класс, учительница нас рассадила и говорит: «Ну дети, поднимите руки, у кого есть крестик». Я смотрю по сторонам — никто не поднимает. Думаю: «Неужели все без крестов?» А на мне-то крест — как же я не подниму… Подняла я руку одна, она меня вызывает к столу и начинает крестик снимать. А я вот так зажмала его рукой и говорю: «Нет, я никому не дам крест снять. Это мне мама надела, благословила в школу, чтоб я училась хорошо». И учительница отступила…

Училась я средне. А потом война застала. В 41-м году мне было 12 лет. Отец наш с первых дней ушел на фронт.

Пришел немец к нам быстро, к осени. Пришел, а наши власти не успели все прибрать. А когда от Волгограда-то их обратно погнали, немцы в нашем доме поселились, а нас в амбар выгнали. Я ходила и говорила на них: «Суслики вы сопатые (они носами все время шмыгали), выгнали нас, а сами пануете». А один, видимо, понял что-то, приходит к маме: «Матка, что такое суслик?» Мама догадалась, говорит: «Это птичка такая, красивая». Он: «А сопатые? Маленька на нас так говорила». Мама говорит: «Да простите ее, она непонятная у нас». Хотели застрелить меня, но оставили.

А потом немец стал отступать и все уничтожать за собой. Старых пристреливали, остальных всех гнали семьями в плен. И нас погнали — маму, семерых детей и бабушку. У нас один брат родился под войну, так его в ванночке везли. А мы все пешком шли.

Пригнали нас в Литву, в концлагерь. Жили мы в палатках по 40-50 человек. А всего нас там было 7 тысяч пленных. На день нам давали пол-литра супа жидкого и 100 грамм хлеба из опилок — так кормили. Одного повара прямо при нас немцы расстреляли, умышленно, что-то он там нарушил, — собрали всех, и малых и старых, и расстреляли при наших глазах. Чтоб вели себя правильно. Тяжело было. Люди как ошеломленные были, тише воды, ниже травы.

Лагерь был огражден колючей проволокой, два метра ввысь. А люди голодные прокопали яму под эту изгородь и пролезали — в деревни ходили побираться. Мои братья-сестры все отказались — мы, говорят, лучше умрем с голоду. А я говорю: нет, я умирать не буду, я полезу в эту дыру. И мы с одной девушкой лазили, побирались. Наберем хлебушка, мыльца — кто что даст. И обратно в свое логово — торопились к родным. Страшно не было. Многих детей застреливали, были патрули по вышкам, а мы все равно вперед. И не попались ни разу.

Мама не отчаивалась, хоть и с малыми детьми была в концлагере. Мама такая верующая была, Божья. И у меня какое-то было разуменье, что надо крепиться. Мы не унывали, надеялись, что Господь с нами.

Молились мы в концлагере с мамой. Никто почему-то не противостоял нам. Каждый вечер наша семья становились на коленочки, помолимся понемножку, как мама скажет, а потом спать ложимся. И другие по нашему примеру, даже которые не понимали, и те вставали на колени и молились.
Красный флаг

Полгода мы в концлагере пробыли, а потом нас эшелоном отправили в Восточную Пруссию. Когда ехали, маму чуть не расстреляли. У нас было красное одеяло, и младший братик его обмочил. Мама одеяло-то в товарняке выставила в окно, чтоб просушить. Вдруг нас останавливают эсэсовцы. И мы слышим: партизаны, партизаны. Думаем: где партизаны? А эсэсовцы с автоматами подходят к нам: это что, красный флаг выставили? Мы говорим: это дети вот обмочили… А они маму с товарняка кувырком — на расстрел. А мы, дети, все за ней тоже кувырком. А еще из Смоленска семьи с нами ехали — и они все тоже кувырком, все люди почему-то заодно! Все обхватили ее, говорим: если застрелите маму, и нас стреляйте. И тем спасли маму. Отпустили ее.

А в Восточной Пруссии мы у пана работали. Нас когда туда привезли, одиночек сразу разобрали — рабочая сила. А у нас мама, бабушка и семеро детей — некому работать. Мы стоим, никому не нужны. Но один пан — видимо, Господь его вразумил — взял нас, посадил на машинную тачанку и привез к себе. Поселил в дом, выдал еды и велел на работу ходить маме, старшей сестре и мне. Мы работали, а бабушка дома была с малышами.

Дали мне лошадь, такую толстоногую, я на ней работала, сгребала по картофельным полям плети. Сгребала и пела песни: «Три танкиста», «Катюшу». Пан спрашивает: «Что ты поешь?» А я говорю: «Пою школьные песенки, какие знаю, и вспоминаю свою школу». Я пела с такой энергией, с такой любовью и представляла, как мы вернемся домой.

Разные работы были у пана, как в колхозе. Он нас не обижал. Проработали мы у него два с половиной года, а тут пригнали немца в свое логово. Слышно стало, как снаряды рвутся, и хозяин наш пан начал собираться на отступление. Он уехал, а немцы приказали всех русских, которые остались, загубить. Но наши уже были близко — не успели нас загубить.

Потом пришли наши и чуть нас не расстреляли. Когда пан-то уехал, мы пошли к нему в дом, он сундуков наготовил много с собой, а не все взял. Мы сундуки-то эти раскрыли, да нарядов-то набрали, да нарядились, а наши солдаты пришли, мы думали, они нас похвалят, говорим: «Папы нашего с вами нету?» А один лейтенант молодой — как он мне запомнился! — на нас так автомат направил: «А ну становись к стене, полицейского семья!» А мама за автомат-то рукой и говорит: «Что ты делаешь? А если сейчас их отец подойдет? Он с первого дня на фронте, может, он за вами идет, а ты поднял ружье на детей!» А другой на него обругнулся, снял с него этот автомат и говорит: «Ты какое имеешь право это делать? Без тебя разберутся!»

Много раз нас хотели застрелить, но ни один выстрел не получился. Все мы уцелели, ни один не потерялся, не погиб. И тем мы счастливы.

Потом дождались мы свою армию, они нам запрягли бричку и отправили до Брест-Литовска, разборочного пункта, говорят, езжайте от греха. И вернулись мы в свой колхоз, в Орловскую область. Отец потом пришел с фронта. Он и не знал, что мы в плену были.
Господин

Наш дом сгорел, приняли нас соседки, а потом мы начали строить свой дом — отец хороший был плотник. У нас вокруг сгоревшего дома были посажены деревья, они выросли большущие, мы из них строили.

Когда мы вернулись, мне уж 18 лет было. А в восемнадцать с половиной вышла я замуж за вояку — он весь в орденах пришел, полюбился мне. Я его почитала, как господина.

Он был коммунист, но верить мне не запрещал. Я, бывало, вначале вечером стеснялась при нем молитвы читать, а потом думаю: чтой-то я буду его стесняться? Говорю: «Ты будешь слушать молитвы? Если будешь, я буду вслух читать, а если нет — про себя». Ну, он согласится вслух, я читаю, вижу — а он уж захрапел. Я перекрещу его и дальше молюсь.

Говорила ему: «Давай, Петя, повенчаемся». Он: «Ты что придумала, опозорить меня?» Это не получилось у нас. А так не ругались мы из-за веры никогда. Однажды из нашего райкома пришел к нам — мы их звали «толкачи», — которые проверяли, кто не работает, людей подгоняли. Хозяин привел его обедать. А у нас была большая икона Спасителя. И вот он сидит, обедает, да говорит мужу: «А вот нехорошо иметь икону-то — ты партийный». А я и говорю: «А это не его образ, простите, дорогой товарищ. Это наш семейный образ. А я вот у вас была на совещании, у вас столько портретов в комнате: и Ворошилов, и Сталин, и Ленин, и Карл Маркс. Вы имеете право их себе держать, а почему мы не имеем права Господа держать? Так что вы хозяина не ругайте». И он ничего больше не сказал, чтоб выкинули или сняли.

Муж не обижал меня. А я и не позволяла. Один раз, у нас уже одна дочка была, был у нас праздник в деревне, полно людей из других деревень пришло — тогда ж телевизоров не было, все на воле праздновали. А у меня до мужа был жених. И вот на празднике оказался брат его. Мы поговорили с ним, он нашу дочку на руках подержал, и мы разошлись. А люди-то, видать, передали — мол, так и так, знается она. И вот сели мы обедать, родители мои у нас были в гостях, а я чую, что-то мужа берет. Потом остались мы вдвоем, и тут он расстегивает ремень и говорит: «Я тебе сейчас покажу, как знакомство продолжать». И размахнулся. А я, недолго думавши, его хоп — и на кровать толкнула. И сама на него. А ремень под ним застрял. Он лежит, а у него сердце-то бьется, прям выпрыгнет. А я думаю: «Боже мой, а что сейчас сердце разорвется у него, я ж прямая виновница буду...» Села я около него, прошло маленько времени, вижу, он вроде как в себя пришел, говорю: «Ну, уважаемый Петро, первый и последний раз ты на мене ремень поднимал. Я этого не заслуживаю». Он говорит: «А ты бы убежала». — «Нет, я из своего дома не побегу». Ну и потом мирно мы жили, дружно. Да некогда было ругаться. Труд, заботы, дети. Родили мы с ним восьмерых детей — сначала пятеро было, а потом трое сразу.
Три фермы

С тройней я сделалась огромная. Продержали меня два месяца в больнице, я чуть жива была. И родились три лопыря: первый 3 килограмма, второй — 2900, третий — 2800. Три десанта. В армии десантниками были.

Работала я на ферме, ферма рядом была. Мне нравилось с утра рано ходить: еще детки все спят, я все сделаю на ферме — прихожу домой как раз к рассвету, кормить их, поить. Они загудят — я говорю: «Ну теперь гудите на здоровье, матка пришла». Потом снова уходила. У меня свекрушка была, она помогала. И дома ферма была. Корова, 12 овец, два поросенка, 30 курей, гуси, огород — 50 соток картошки, лук, капуста. Я сейчас другой раз лежу и вспоминаю — как вроде это сказка… Дома — ферма, там — ферма. А дети — еще третья ферма. Так было радостно… Вот поверьте, я истину говорю… Очень я деткам радовалась.

Да я ведь не восьмерых детей вырастила, а двенадцать — еще четверых внуков. Дочка у меня в аварию попала, у нее с головой нарушение, отец их еще раньше погиб, а у нее четверо, маленькие еще были. Меня вызывают в сельсовет: ну, говорят, бабушка Федора Никитична, мы тебя ставим опекуном, ты их доведешь до дела. А я разве от своих внуков откажусь? Я с удовольствием. И вот теперь меньшим, двойне, по 20 лет. Паша и Маша — я с ними живу. А всего у меня восемь детей, шестнадцать внуков да шестеро правнуков. Одна радость!

А в колхозе я проработала 32 года. Конечно, трудов нам хватало. Всякое бывало. Давали нам по семь гектар свеклы полоть. И когда тройня народились, все равно нам дали семь гектар. Но тут уж невозможно было полоть. Приходит муж и говорит, что нас оштрафовали: подсчитали урожай с семи гектар свеклы и на нас возложили деньгами. Страшно, что посодят в тюрьму. Я взяла малышей с собой и поехала в Орел. Слава Богу, разобрались там, сняли с нас штраф.
Староста

Тройням пришли повестки в армию — и тут муж у меня умер. Готовили проводы, а сделали похороны. Я детей в армию отправила — и переехала в Московскую область, к дочке. У нас на Орловщине церковь была за 50 километров. А тут церковь рядом, в Воронове. Пришла я в этот храм, здесь служил отец Пантелеимон, монах. Он меня как-то сразу приручил к храму. А потом было собрание, пришел человек из сельсовета, и батюшка говорит: у нас нету старосты. И тут все бабушки подняли за меня руки. Я говорю: «Отец Пантелеимон, простите меня, я не могу понять, почему я?» А он говорит: «Тут и понимать нечего, ты православная христианка. Я поднимаю за тебя обе руки».

А перед тем как мне стать старостой, мама мне приснилась. Принесла сверток и положила. Я развернула — а там Евангелие. И по сей день я староста, скоро 30 лет будет. Сначала один стаж выработала на ферме, 32 года, теперь тут вырабатываю второй стаж, другого сорта, Божий. Вот видите, что Господь делает?

Отец Пантелеимон очень хороший был батюшка. Тогда еще батюшки не были хозяевами, а приезжали партийные, сельсовет, и вот он меня научал — это ведь уже можно говорить? — один документ должен быть нам, знаемый, другой документ — им. Потому что, говорит, иначе Церковь не сможет жить.

Уполномоченные приходили. Батюшек они не любили. С уполномочными мы не дерзали, а свое знали. А потом все изменилось. Батюшкам доверили храмы. Но отец Пантелеимон умер, так и не побыл хозяином. А я ему всегда старалась служить, сколько мне было духу. И отцу Георгию сейчас служу. Я их так уважаю — больше, чем сама себя. Иной раз по лбу зарабатываю за свою поспешность. И за это я тоже благодарна. Отец Георгий очень хороший батюшка. За 50 километров люди приезжают детей крестить! Я говорю: «Вы ж три церкви проехали!» А они: «А мы сюда хотим».

Отец Пантелеимон умер он 16 лет назад. У него был диабет. Его подчас так свертывало! А смерть свою он нам предсказал. Однажды служба была воскресная, потом крестины, потом венчание. И перед венчанием он говорит: «Сахар сильно поднялся, пусть едут люди в другой храм». Они отвечают: «Нет, мы не поедем, мы желаем, чтобы вы нас обвенчали». Он: «Тогда ожидайте, пойду в алтарь подумаю». Пошел в алтарь, а выходит бодрым таким… Прошло венчание, они уехали, а отец Пантелеимон мне и нашей казначее вдруг и говорит: «Ну вот, теперь вы меня и похороните». А думаю: «Боже мой, какие слова. Какой ответ на них давать?» И говорю: «Отец Пантелеимон, как же вы можете так говорить! А я-то представляю, как вы меня отпоете». А он говорит: «Нет, Федора, ты меня отпоешь. Потом похоронишь Капитолину — казначею, потом похоронишь отца Николая, — такой старенький священник у нас был, — а сама, — и вот так рукой мне по плечу три раза, — крепись, крепись и крепись». И уехал… И больше мы его не видали. Дома поднялся у него сахар, отвезли его в больницу — и он скончался. Дай ему Бог Царствие Небесное. А он и сейчас как будто с нами.
Истинная борьба

Я с детства молилась как могла. У меня ведь и папа и мама молебные были. Когда я еще в колхозе работала, веру свою я не скрывала. Никто надо мной не смеялся. Теперь прошу у Бога подкрепления, чтобы не остаться в долгу ни перед Ним, ни перед людьми.

Ни одну службу в нашем храме я не могу пропустить. Это моя жизнь. Езжу на автобусе из другой деревни.

Один раз я жду автобуса, сижу на остановке, пою стишки. Смотрю — подкатывает машина, такая интересная, я не видала такую ни разу. Открывается дверь — сидят два орла. Говорят: «Мать, садись, подвезем». Я села, поблагодарила их. А между ними стоит дипломат. И один открывает его, а он полный денег. И он говорит: «Мать, бери, сколько хочешь!» А у меня мысль: как это бери сколько хочешь? Если б надо, он бы взял сам и сказал — на-ка, мать. А тут — бери… Говорю: «Спасибо, дети, но я их боюсь. И на что они мне лишние? Мне дают пенсию, я работаю в храме, батюшка не обижает. А вы ведь их везете по делам». Они говорят: «Вот видишь, мать, какая ты счастливая». Я им: «Вот это я приму от вас, дети, да, я счастливая. И вам того желаю. Будьте здоровы и не кашляйте».

А я и правда счастливая. Жизнь свою вспоминаю, думаю: «Господи, как было хорошо — а сейчас еще лучше». Хоть у меня жизнь была каждый день и час — истинная борьба, но мне почему-то с детства это нравилось, что бороться нужно. Вот всю войну мы прошли, были трудности, страхи, но почему-то я никогда не унывала. Господь посылал силы. Так и по сей день живу.

Текст: Марина НЕФЕДОВА Фото: Владислав НЕФЕДОВ

Версия для печати

Тэги: Церковь  Личность  Опыт веры 







Код для размещения ссылки на данный материал:


Как будет выглядеть ссылка:
 
Реклама
Изготовление куполов, крестов Сталь с покрытием нитрид титана под золото, медь, синий. От 2000 руб. за м2 www.t2000.ru
Знаете ли вы Москву? Какая улица в столице самая длинная, где растут самые старые деревья, кто изображен на памятнике сырку «Дружба», откуда взялось название Девичье поле и в какой стране находится село Москва? Ученье — свет Приближается 1 сентября, день, дети снова пойдут в школу. Знаем ли мы, как и чему учились наши предки, какие у них были школы, какие учителя? Крещение Руси День Крещения Руси пока что не объявлен государственным праздником. Однако этот поворотный момент в истории России изменил русскую государственность, культуру, искусство, ментальность и многое другое. Счастливые годы последней императорской семьи Мы больше знаем о мученическом подвиге и последних днях жизни этой семьи, чем о том, что предшествовало этому подвигу. Как и чем жила августейшая семья тогда, когда над ней не тяготела тень ипатьевского дома, когда еще живы были традиции и порядки аристократической императорской России? Русские святые Кто стал прототипом героя «Братьев Карамазовых»? В честь кого из русских святых назвали улицу на острове Корфу? Кто из наших преподобных не кормил медведя? Проверьте, знаете ли вы мир русской святости, ответив на вопросы нашей викторины Апостолы Петр и Павел: рыбак и фарисей Почему их память празднуется в один день, где был раскопан дом Петра, какие слова из послания к Солунянам стали советским лозунгом и кто был Павел по профессии. 400-летие дома Романовых: памятные места Ко дню России предлагаем викторину о царской династии Романовых. Династия Романовых и благотворительность В год 400-летия воцарения в России династии Романовых вспоминаем служение царей и цариц делам милосердия. Пасха Зачем идет крестный ход — знаете? А откуда пошел обычай красить яйца? А когда отменяются земные поклоны? Кто написал канон «Воскресения день»? Великий пост Проверьте себя, хорошо ли вы знаете постное богослужение. Сретение Рождественская викторина
Читайте также:




Новости милосердия.ru
 
       
     
 
  Яндекс цитирования



 
Перепечатка материалов сайта в интернете возможна только при наличии активной гиперссылки на сайт журнала «Нескучный сад».
Перепубликация в печатных изданиях возможна только с письменного разрешения редакции.