Задавая этот вопрос, мы не подразумевали обращение к догматике и поиск «правильного» ответа. Нам было важно, как церковные люди представляют себе христианство и почему именно те или иные его стороны им кажутся главными.
Преображение. Фрагмент росписи северо-восточного паруса Храма Христа Спасителя.
Христианство – это смирение
— А как без него, когда тебе тыкают носом, мол, посмотри, что у вас в Церкви творится, как можно верить, когда «такое». А ты даже не знаешь, что ответить, чтобы человек, родной и близкий, услышал. Когда в воскресенье утром собираешь детей в храм, зная, что двоих младших на руках не удержишь, что кто-то из детей будет «мешать молиться» и бабушки непременно сделают замечание. Вся эта бесконечная «мамская бытовуха» — невидимый миру и не оплачиваемый круглосуточный труд.
Но в этих, как и во всех прочих испытаниях, ты смиряешься — то есть не падаешь под тяжестью мира и не костенеешь, пытаясь защитить себя. Не скатываешься в саможаление и нытье. Ты продолжаешь жить и остаешься человеком только потому, что молишься, только потому, что ты Богу доверяешь решить это все, умудрить, помочь, научить.
И тогда что-то самое удивительное происходит в тебе самой. Это сокровенное, наверное, может быть доступно тем, кто не поленился порыться в толстом слое собственной грязи, познакомился хорошенько с самим собой и… смириться! А значит, в процессе «раскопок» обрел сокровище, не стоящее и сотой части слез и пота, пролитых раньше. Здесь нет логики, очевидной для уставших или не пытающихся «докопаться до истины»: для тех, кто упал и лежит, или тех, кто «повзрослел», построив себе надежный панцирь. Мне кажется, смирение — это то, что выделяет христиан из мира больше, чем избитая пошлостью и искаженная блудом любовь, жалость, претендующая на милосердие, или даже вера, так часто сводимая к обряду.
Смирение открывает дверь платяного шкафа. Взрослый, оказавшийся в Нарнии, не только хорошо понимает своих детей, но и начинает дышать нездешним воздухом, вдохновляется на борьбу со злом в себе самом. И самое удивительное в этом — радость, которая поселяется в сердце из «ниоткуда», совершенно иррационально. Смирение — это не начать войну, но и не идти на поводу, не впасть в прелесть, но и не вляпаться в цинизм. Это тот золотой и царский пусть, который самым непостижимым образом без видимых со стороны причин преображает человека, а уж затем и мир вокруг него.
Светлана Ульянова, мать троих детей (Москва)
Главное – любовь
— Любовь. Часто кажется, что это какая-то абстракция, а на мой взгляд, более осязаемой и конкретной вещи нет. Может, это вообще — единственно реальная вещь на свете. Все остальное — зыбкое, недолговечное, ненастоящее, как китайские подделки. Вещь, сделанная с любовью, красива, практична, приятна на ощупь. Дом, где живут любящие люди, покидаешь с ощущением, будто вовсе была не в гостях: тебя не окружали лаской, не говорили «будьте как дома!», а было именно — как дома, где не задумываешься, как сесть и что сказать, где отдыхаешь телом и душой. В других домах тебя оближут и накормят вкусным, утопят в изощренном уюте, расскажут сказку на ночь, но ты останешься деревянной и холодной, устанешь от общения и слов. Нет любви, потому и холодно. Кстати, о вкусном. Лучший способ убедиться в осязаемости любви — еда. Нам в храме в дни больших праздников приходится помогать в трапезной. Много хозяек на кухне — всегда недоразумения. Но чуть кто-то начнет ссориться, всегда подскакивает кухарка и осаживает: «Прекратите, еда невкусная будет!». Спорщицы сразу умолкают. Сама повариха перед началом рабочего дня обязательно читает тропарь об умножении любви. У нее характер взрывчатый очень, непростой, может и до слез довести. Скольких трудов ей стоит сдерживаться, трудно даже представить. Но бывают дни и целые недели, когда у нее уж слишком плохое настроение. И тогда еда… Она не то что бы невкусная, просто кусок в горло не лезет, хотя готовит, как обычно.
Наталья Мирская, работает на приходе (Тульская обл.)
Молитва за врагов
— Со мной были два случая, когда я точно поняла — «вот это христианство, такое, о котором я читала в Евангелии». Однажды летом, когда мои родители во дворе дома складывали дрова в поленницы, а я помогала им, к дому подъехал грузовичок. В нем сидела большая семья афроамериканцев. Они были очень бедные. Этот грузовичок был для них и средством передвижения, и домом. Отец семейства спросили моего папу, могут ли они нам чем-то помочь, получить работу, потому что им нечего есть. Мой папа сказал, что работы у него нет. А позже я узнала, что наш сосед, у которого тоже не было для них работы, дал им денег на гостиницу, немного еды и помог устроиться на постоянную работу. Помню, что почувствовала вину, когда папа отказал им, ведь христиане должны помогать ближнему. Но в то же время я не знала, что мы можем сделать для них. Зато наш сосед, вместо того, чтобы, как и мы, сказать, что это не мое дело, просто взял и помог. С тех пор я стараюсь искать способы помогать ближним. Не всегда получается.
Другая история произошла в июле этого года, когда умер отец моей подруги — профессор-китаист и чтец в православном храме города Сиэтл. Спустя некоторое время муж этой подруги, православный священник, написал в фейсбуке о том, что он нашел в вещах умершего записную книжку с именами для поминовения. В ней были записаны имена всех коллег, всех его студентов и учеников, всех архиереев Русской Православной Церкви за границей. Там была молитва о возрождении Православия в Китае и в Корее, о благоденствии Православной Церкви на Гаити и в Уганде, поскольку люди в этих странах очень страдают. Но самое главное — там был отдельный список всех его врагов. Это поразило меня. Я вспомнила, что много лет назад, когда я только думала над тем, чтобы стать христианкой, я читала книгу Клайва Льюиса «Просто христианство». Льюис писал, что отличительной чертой христианства от всех других религий является то, что христиане молятся за врагов. Но до сих пор я не встречала в жизни таких примеров. После этого случая я стала следить за тем, чтобы люди, которых можно назвать моими врагами, были в моем списке поминовения.
Айрин Ханлон, учительница английского языка в Свято-Димитриевской православной школе, американка
Смерть
— Христианство для меня — это смерть. Даже и не сомневаюсь, что такое утверждение покажется мрачноватым. Но все же для меня это так. Смерть за Христа. Или подвиг ради Него до смерти. Вот каким мне видится образ настоящего христианства. Причем не только подвиг мучеников, убитых за Христа много сотен лет назад или совсем недавно. Но и жизнь хорошего монаха, которая тоже смерть на самом деле. Ведь, надевая черные одежды при постриге, монах отрекается от мира, умирает для него, для греха. Умирает, чтобы родиться заново для ангельской жизни, жизни чистой, для вечной радости в Царствии Небесном со Христом. Когда я вижу таких людей, не обязательно монахов, но людей самоотверженных, готовых к этой смертельной схватке — к бескомпромиссной борьбе со злом в своей душе, к битве за Жизнь — мне кажется, что я вижу настоящее христианство.
Екатерина Степанова, журналист
Любовь Христа – к каждому
— Главное для меня — это любовь Христа к каждому человеку и любовь к Нему в каждом человеке, за которого был распят Христос. Я в Церкви с рождения, и каждую Пасху для меня это понимание и ощущение христианства как торжества любви становится все ближе и ближе. В любых жизненных ситуациях, при общении с любым человеком, неважно, больным, немощным или благополучным —смотришь на него по-другому, если вспоминаешь, что проявляя любовь к нему, ты проявляешь любовь ко Христу. Мне именно это помогает жить и делать свое дело с любовью.
Анна Сонькина, врач-педиатр паллиативной службы Марфо-Мариинской обители милосердия
Главное – Сам Господь!
— Что в христианстве главное, я понял, когда сидел в тюрьме, в одиночке на Лубянке. Меня забрали после того, как в 1957 году я написал неподписанную статью в газету «Монд» о венгерских событиях. Как только прошел шок от первых, почти суточных допросов с убедительными угрозами, — не по зову, а сама по себе, вернулась способность молитвы, похожая на детскую. Не постоянной, конечно, — Лубянка не Афон, — но тихой, частой, все более сосредоточенной. На 30-минутной прогулке, при ранней побудке, отрываясь от чтения, я молился. С посильным вдумыванием в каждое слово-смысл (они из памяти никогда не уходили, и закреплялись на редких литургиях, которые я посещал в храме Иоанна Воина на Якиманке). Конкретных просьб даже не пытался возносить, разве что о родителях, а вовсе не «как бы отсюда уйти». Не было и покаянной сосредоточенности на преизобильных доарестных грехах. Не обозначить как, но очень скоро я оказался в состоянии почти бесстрашия, почти полноценного внутреннего мира, и странно-противоестественной уверенности, что я оборонен и вне опасности.
И я вспомнил Господа. Стал молиться Ему и вспомнил. Точнее, это Он вспомнил обо мне. Ведь до того меня трудно было назвать добрым христианином. В детстве я разучивал наизусть (задолго до освоения грамоты) главные молитвы, повторял их вслух перед образами утром и вечером. Было и каждовоскресное стояние на обедне в церкви на ул. Дарю в Париже, со знаменитым хором Афонского, а также книга «Мой первый учебник Закона Божьего», с ятью и твердым знаком. И так с 4-5 до 9-10 летнего возраста. А в двадцать лет мне легче вспомнить, с кем и сколько я пил и гулял, за кем я и как ухаживал.
В 1946-м наша семья вернулась из Франции в СССР. А в 1957 я сидел на Лубянке и молился. Моя поныне уверенность: только Господь и никто и ничто иное, мог мне даровать сочетание, не боюсь сказать, кротости и ясности ума, спасшие меня от предъявляемых мне лживых и ловко сфабрикованных обвинений в шпионаже, произнесения чьих-либо имен. И еще: без моего детства, когда я еще умел молиться — ничего бы не было, и благодарность бесконечная родителям.
Хэппи-энд (только 3 года лагеря) я воспринял не как чудо (чем это было), а как естественное…В Мордовском лагере той интенсивной молитвы уже не было. Но были долгие беседы с литовским каноником Станиславом Кишкисом, великого богословского образования мученика Советов, были исповеди и причастие тайком у светящегося молодого священника, взятого в Вологде отца Вячеслава Якобса, ныне митрополита Корнилия Таллинского и Эстонского.
Вот как Господь, благодаря родителям, напомнил, что я — тоже христианин, и Кто в Христианстве — главный, а Внутренней тюрьмой помог укрепиться в Нем.
Никита Кривошеин, переводчик и писатель, Париж
Присоединяются:
Игумен Василий Паскье, наместник Свято-Троицкого мужского монастыря в Чебоксарах, председатель комиссии по канонизации святых Чебоксарской епархии:
— В Христианстве главное Христос. Для меня главное все, что связано с Его именем: как Христос пришел в мою жизнь, как изменил ее, что Он принес в мою жизнь благовестие, Свое слово — слово Божее. Я могу в сердце общаться с Ним, душей молиться. И главное, я могу принять Его Тело и Его Кровь…. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем». (Иоан.6:56)
Вся моя жизнь сконцентрирована на Христе. Я живу для Него, «Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе…» (Фил.2:5)
Максим Соколов, обозреватель газеты «Известия»:
— Главное в христианстве — Сам Христос. Через Него можно обрести всю полноту жизни. Я, как человек, верующий во Христа, ощущаю на себе эту возможность. Чувствую, что с Христом — хорошо, а без Него — плачевно.
Игумен Арсений (Соколов), настоятель прихода Всех Святых Московского Патриархата в Лиссабоне (Португалия):
— В христианстве главное — Христос. И все, что мы, христиане, делаем, мы делаем ради Христа. Например, посещая узников, мы не просто исполняем библейскую заповедь, мы в их лице навещаем самого Христа: «В темнице был, и вы пришли ко Мне» (Евангелии от Мф.). То же и с гостеприимством, которое, конечно, ценится во всех народах и во всех культурах, но в христианстве оно — превыше поста и молитвы, ведь принимая странника в свой дом, христианин вместе с ним принимает Христа. В том же Евангелии от Матфея сказано о странноприимстве — «ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня». Так что, оказывая милосердие и помощь людям, принимая их в свой дом, помогая им материально или добрым словом утешения, мы делаем это ради Христа.
Версия для печати
Тэги:
Духовная жизнь
Церковь
Личность
