Бессменный поэт группы "АукцЫон" восстанавливает храм

Храм

Однажды мой мобильник зазвонил, отобразив незнакомый номер, вежливый мужской голос представился Дмитрием Озерским из «АукцЫона» и стал говорить что-то про разрушенный храм в Ленобласти. «АукцЫон» я знаю с юности, но в течение первых пяти минут разговора сознание с трудом пыталось сопоставить имя этой популярной группы с восстановлением храма. Зато потом, когда мы познакомились с Дмитрием лично, таких «нестыковок» больше не было. Наоборот, последовательная, без самопиара, небыстрая, но верная деятельность по восстановлению храма святого апостола Фомы в деревне Красный Бор казалась логичной для его образа.

СПРАВКА

Дмитрий Александрович Озерский родился 8 октября 1963 года в Ленинграде. Музыкант, поэт и автор большинства текстов группы «АукцЫон». Играет на трубе и клавишных инструментах. Будучи однокашником Леонида Федорова по Политехническому институту (позднее он перешел в Институт Культуры), с середины 1981 года становится постоянным участником группы «АукцЫон». Особенностью творчества Дмитрия Озерского является тот факт, что в большинстве случаев он сочиняет стихи по принципу либретто на уже написанную Федоровым музыку. В 2009 году вышла книга Дмитрия Озерского «Там, где...».

-- Почему именно этот храм и именно в этом месте?
-- Мы давно хотели купить себе дом подальше от города. И вот несколько лет назад мечта стала осуществляться. Мы две недели ездили по всему Подпорожскому району, искали... А в этом месте сразу возникло ощущение, что именно здесь надо остановиться. Будто ангел позвал… Неподалеку мы увидели совершенно заброшенный деревянный храм. Мысль о восстановлении возникла почти сразу. Сначала хотели просто крышу закрыть, чтобы не разрушалась, потом -- крыльцо сделать, чтоб войти, не споткнувшись… Поговорив с местными плотниками, я был в радужном настроении, считал, что это выльется в достаточно подъемные средства. Думал, вложимся, сколько сможем, по друзьям насобираем, что-то сделаем своими руками...


-- Но потом, понятное дело, все оказалось не так радужно.
-- Естественно. Но все равно, я уверен, церкви не должны разрушаться, не должны оставаться в запустении. У всех нас есть дети, а главный момент воспитания -- то, что они видят вокруг. Если стоит заброшенный и разрушающийся храм, со стенами, исписанными разными, не всегда цензурными выражениями, то это с младенческих лет им демонстрирует, что к этому можно так относиться. А это, с моей точки зрения, одна из вещей, к которым так относиться нельзя. И если ты можешь с этим что-то сделать, надо взять и сделать.
-- Отремонтируете и что? Деревня малюсенькая, прихода нет, кто там будет служить?
-- Посмотрим, Бог даст -- и все будет. Там много таких деревень, которые не могут потянуть приход, но по праздникам туда приезжают священники из Александра-Свирского монастыря или из города и служат.
«АукцЫон»
Есть такие группы, слушать которые считается признаком хорошего вкуса. При этом вряд ли они известны очень широким массам. Они не собирают стадионы и их песни редко крутят на радио. Самая что ни на есть непопсовая музыка -- музыка для тех, кто откроет. Все это продолжается более 20 лет: я слушала до дыр кассеты «АукцЫона» еще в юности, а сегодня моя юная дочь стремится попасть на их концерт во что бы то ни стало…
-- Вас больше 20 лет слушают и любят -- в чем секрет такой длительной и довольно ровной популярности?
-- Лет 20 назад популярность, несомненно, была выше, чем сейчас. Мы давали стадионные концерты, но в какой-то момент поняли, что это нам неинтересно. Надо было решать: либо играть более простую музыку, либо уходить в более мелкие помещения. И мы сознательно пошли на снижение аудитории. С тех пор мы примерно на одном уровне и держимся.
-- Что плохого в стадионах?
-- Ну как же! Там не чувствуешь общения с залом, нет личностного ощущения. Когда ты играешь в клубе или даже в концертном, но все-таки зале, -- ты чувствуешь отдачу, и это ценно. А на стадионе, как перед стеной: «бум-бум-бум» -- «ух-ух-ух». Хорошо, плохо -- никому не важно.
-- Но все-таки, в чем секрет неувядающей популярности вашей группы?
-- Может, потому что мы на протяжении 20 с лишним лет продолжаем заниматься тем, чем нам интересно заниматься. Не штампуем то, что написали в самом начале, а продолжаем жить, что-то искать, куда-то двигаться. Нам просто повезло, что мы занимаемся любимым делом, а продукт этого продолжает быть интересным для определенного круга людей.
-- Вы на своих концертах видите людей гораздо моложе себя. Возникает ли ощущение, что вы им что-то небанальное должны сказать?
-- Гораздо важнее эмоциональный посыл, чем вербальный. Поэтому так и нужен контакт: лица, глаза. Почему на концерт приходят люди? Потому что ты пытаешься поделиться через себя пропущенными переживаниями, которые выражаются в некую форму. Не в слова, которые сами по себе ничего не значат, а в некий эмоциональный посыл. Который человек примеряет к себе и говорит -- да, я тоже так чувствую... А через этот посыл можно сказать многое.
-- Если перейти в плоскость миссионерства, не было желания «просветить заблудшую молодежь»?
-- Человек делится на «личность» и «творческую личность». То, что я говорю со сцены, -- это часть моей «творческой личности». Общаться со мной как с человеком -- это одно. Общаться со мной как с «лирическим героем» -- это другое. У себя дома, с друзьями или с тобой на интервью я готов говорить о себе, о своих убеждениях, о своих открытиях. Но миссионерские концерты, концерты-проповеди мне напоминают продажу колбасы с нагрузкой. Нельзя этого делать, это унижение всего. Я ведь даже на тему восстановления нашего храма обращаюсь к каждому лично, а не устраиваю какие-то широкие поборы, благотворительные концерты…
-- А мог бы сподвигнуть своих товарищей по «АукцЫону» на благотворительный концерт?
-- Мне кажется, это неправильно. В этом есть некий обман. Вот, я выступаю на концерте группы «АукцЫон», получаю какие-то деньги и куда-то их трачу. Это мое личное дело, куда трачу, может быть, и на храм. А если я при этом говорю, дескать, сейчас у нас благотворительный концерт для восстановления церкви -- это и есть та самая колбаса с нагрузкой. Ведь ничего в принципе не изменится: я получу те же деньги, которые смогу потом так же потратить или не потратить на храм. Так зачем этот акцент?
-- То есть ты готов потратить в десятки раз больше времени и сил на поиски денег, индивидуально беседуя с какими-то людьми?
-- Естественно! Ведь это две разные вещи: человек может захотеть дать деньги на восстановление церкви -- и человек может захотеть пойти на концерт группы «АукцЫон». Где тут связь? Зачем подменять одно другим? Не надо никому «выкручивать руки», каждый должен сам захотеть дать свою копеечку на восстановление, иначе все бессмысленно.


-- А была на твои просьбы о помощи в ответ агрессия, дескать, церковники и так народ обобрали, а ты еще для них денег просишь.
-- Ну, кто-то так, может, и говорил… Но у меня ответной агрессии не возникало. Нет так нет, я отошел и дальше пошел.
Семья
Когда знакомишься с Димой, сразу появляется Света. Жена, подруга. Они вместе во всех делах. Активная, задорная, юная, трогательная. Из тех, кто может на девятом месяце беременности и с малышкой на руках подвезти мужа с аппаратурой на концерт («ну, а как иначе, у него же прав нет»). Из тех, кто верит в бескорыстную дружбу и любовь навсегда. Она -- настоящая, не предаст, не подведет. С супругами Озерскими с первой встречи на «ты», по-другому нельзя. Когда они говорят: «Вот приедешь к нам в деревню, сама и увидишь», -- это воспринимается не как дежурное приглашение, а как руководство к действию. Действительно, отчего бы не приехать? Уверена, в их деревенском доме -- вне зависимости от его удобств -- любому гостю так же комфортно, как и в общении с хозяевами.
-- Дима, желание венчаться было осознанное? Что для тебя вообще это таинство?
-- Мне кажется, ты венчаешься, если готов взять на себя ответственность за семью перед Богом. Венчал нас наш очень хороший друг из Москвы, иеромонах Косма (Афанасьев), который был консультантом на фильме «Остров». Он нам потом, кстати, очень помог. Мы первого нашего ребенка ждали почти три года. По врачам ходили, прогнозы были неутешительные… Приехали как-то к отцу Косме, и он говорит: «Что ж вы, у себя в Питере к Ксении Блаженной идите, она там за вас отвечает». Мы пошли вместе, помолились Ксении, и вскоре узнали, что все у нас уже хорошо. Вот, такое обыкновенное чудо.
-- Раньше семьи строились на патриархальных началах, теперь чаще как отношения «равных», партнеров. Какая модель тебе ближе?
-- Меня всегда напрягали всевозможные борцы за права женщин. Когда борются за права кого-то, подсознательно ощущается, что этот «кто-то» не человек, а вот сейчас поборемся -- и будет человеком. Ты вот спрашиваешь, дескать, кто главнее, мужчина или женщина. Сколько семей, столько и ответов. Есть такие женщины, которые воют от домашнего хозяйства, зато умеют замечательно зарабатывать деньги. Есть такие папы, которые готовы гулять по шесть часов с детьми, а устроиться на хорошую работу не получается. Главное, чтобы ребенок чувствовал, что родители любят друг друга, помогают друг другу, что это единое целое.
-- А у вас кто глава семьи?
-- Ну я, наверное. Хотя, как правило, мы все вместе решаем. Очень редко бывают несогласия. Если не циклиться на мелочах, очень мало оказывается таких вещей, на которых безапелляционно будешь настаивать: «Нет, дорогая, этого не будет никогда». Да, мне может что-то не нравиться -- но если хочешь, пожалуйста, давай сделаем по-твоему. У нас так очень часто бывает.

-- Что думаешь насчет религиозного воспитания детей, надо ли это?
-- Чего мне в жизни всегда не хватало -- знания, как войти, куда встать, как, грубо говоря, рожу перекрестить. Поэтому мы собираемся водить детей в воскресную школу -- именно для того, чтобы у них такого ощущения не возникло, чтобы они изначально понимали, что, зачем и почему.
Вера
Такой тусовочный, в «толстовке» и джинсах, с серьгой в ухе, так не похожий на «правильного» православного -- и надо же, верующий. Такой цельный, упорный, уже третий год не устает возиться со своим полуразрушенным храмом. Откуда это? Какова цена этой целеустремленности?
-- Ты с детства верующий?
-- Да вроде нет, но… С детства было странное ощущение (хотя, конечно, семья была нерелигиозная), что я православный. Откуда это ощущение, не знаю…
-- Были какие-то люди, повлиявшие на тебя в вопросах веры?
-- У брата был руководитель секции штанги, очень уважаемый человек, он считал, что все занимающиеся атлетикой должны быть людьми развитыми, своих штангистов он вовсю «просвещал»: опера, музеи... У меня с ним было несколько разговоров на тему религии. Я ему говорил: «Дядя Валера, ну ведь я скорее верующий, чем нет. Но в церковь-то не хожу…» На что он отвечал: «Надо будет -- придешь». Так и сложилось, по его слову.
-- А сейчас происходят подобные «судьбоносные» встречи?
-- Случаются. Причем это связано с храмом. Неожиданно появляются люди в тот момент, когда они больше всего нужны. Сначала возник Марк Иванович Коляда из НИИ Спецреставрация, он нам очень помог консультацией, они и сейчас курируют наш проект. Потом по нашему сайту на нас вышел архитектор из Москвы Илья Сибиряков. Он сделал нам 90% архитектурных работ: провел исследование, где и что было раньше, построил модель церкви в 3D… Потом встал вопрос о техническом обеспечении -- появился инженер-реставратор Владимир Ильич Жарков, который нарисовал, как все технически реализовать… Так же с деньгами. Их нет, катастрофа!.. Но в тот момент, когда дальше некуда, вдруг кто-то присылает, передает…

-- Что тебя в Церкви задевает, раздражает, быть может?
-- Ну, не знаю… Скажем, такой вот пример. У меня много лет была язва желудка, очень серьезные проблемы. Где бы я ни находился, с собой брал бутылочку молока из-за повышенной кислотности. Как живот схватит -- делаешь глоточек молока. Как-то был в храме и где-то сзади, сбоку, поставил под подоконничек бутылку эту. И вдруг батюшка как гаркнет на всю церковь: «Кто это тут с молоком в пост в храме!» Я чуть не поседел…


Но ведь Церковь -- это же мы сами. Те же самые люди, которые по своим убеждениям пришли в храм, но остались со своими проблемами, бедами, характерами. Те же самые бюрократы, функционеры, продавщицы, бывшие военные… Это отражение общества, в котором мы живем. Значит, надо учиться жить в нем и в Церкви.
-- Возникало ли у тебя какое-то непонимание с соратниками по творчеству из-за вопросов веры?
-- Ну а какое может быть непонимание? Это же мое дело. Я своих убеждений ни от кого не скрываю. Да, я считаю, что это плохо, а то хорошо. Но я же не буду отлавливать людей на улице. Или навязывать свою точку зрения случайно оказавшемуся рядом. Есть мой путь, который я должен пройти сам. Плохо я иду или хорошо, я буду отвечать не перед ним. А он должен пройти свой путь, и, опять же, отвечать он будет не передо мной.
-- Ну а чем вообще верующий музыкант отличается от неверующего?
-- Я больше все-таки позиционирую себя не как музыкант, а как человек, который что-то пишет. Одним из самых своих больших грехов я считаю лень. С которой я постоянно воюю, борюсь, она меня побеждает, я ее побеждаю… То, что я делаю в творчестве, я воспринимаю не как свою блажь, а как реализацию таланта, который мне был дан, как бонус. А дальше что я с ним сделаю, за это я и отвечу. За свою лень, за попусту потерянное время, за лишний час, который провел у компьютера или просидел у телевизора -- за все это буду держать ответ.

-- Что для тебя в Православии на данный момент является самым трудным?
-- Наверное, то, о чем я только что говорил. У меня часто не хватает трудолюбия и воли. Самое трудное -- заставить себя пойти сделать это и это. Реализовывать то, за что ты несешь ответственность. Двигаться дальше. Не останавливаться на болоте того, что уже сделано.
-- А что дает силы, надежду?
-- Есть изречение, что «те, кто понесет скорби душевные мужественно и терпеливо, получат венцы большие, чем те, кто спал на земле, вкушал пищу раз в неделю, стоял на столпе в молитвенном подвиге всю жизнь». Мне кажется, смысл здесь в том, что отвечать за себя и свои поступки изо дня в день гораздо тяжелее, чем один раз кинуться на амбразуру. Это очень важная вещь -- найти в себе силы для ежедневной рутины. Почти подвиг.

Анна ЕРШОВА

Версия для печати

Тэги: Опыт веры  Музыка