Наследие отцов: библейский взгляд на современные вопросы собственности

У нас принимаются очередные законы – на сей раз упрощается процедура отъема земли, потребной государству для строительства чего-то великого и необходимого. И в самом деле, общественные интересы должны быть выше личных – так нас еще в советском детстве учили. А мне вспоминается совсем другая история, библейская, из 3-й книги Царств. «Подстрекаемый «Иезавель, женой его», царь Ахав жаждет виноградников Навуфея Изреелита — 1879 г. холст, масло, английский художник Томас Мэтью Рук

Был человек по имени Навуфей, и у него был виноградник, доставшийся ему в наследство от предков. Но вышло так, что расположен он был рядом с царским дворцом. И вот царь Ахав захотел воспользоваться этим участком, чтобы разбить там сад. Он предлагал Навуфею дать ему такой же виноградник в другом месте или заплатить его стоимость серебром, но Навуфей ответил: «сохрани меня Господь, чтоб я отдал тебе наследство отцов моих!» И Ахаву нечего было на это ответить.

Правда, закончилось всё очень плохо для всех участников этой истории, когда в нее вмешалась царица Иезавель: она ложно обвинила Навуфея и добилась для него смертного приговора, а его виноградник был конфискован в пользу царя. Но тогда к нему пришел пророк Илия с такими словами: «так говорит Господь: ты убил, и еще вступаешь в наследство?... на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь». Вскорости это пророчество сбылось.

Жестокий Ветхий Завет с его войнами и казнями… Но израильтянам того времени показалась бы нелепой жестокостью конфискация земель, пусть и с достойной компенсацией, но без согласия владельца: как же это, отдать наследство отцов за серебро или пачку ассигнаций?

Земля в те времена могла покупаться и продаваться, но на нее не смотрели как на товар. Народ был неотделим от своей земли, а ведь народ состоял из отдельных колен и семейств – и значит, каждое из них тоже владело с древних времен собственным наделом, он переходил от отца к сыну и расстаться с ним можно было только в крайней нужде. Что чувствовали израильтяне, когда их переселяли в Вавилонию (не на Колыму, между прочим, а в процветающую столичную область империи), то почувствовал бы и Навуфей, если бы пришлось ему бросить свой пусть не самый роскошный, но с детства родной виноградник, где каждая лоза хранит тепло рук отца и деда, где каждая гроздь утолит жажду сына и внука.

Родители моей мамы – из Тверской губернии, но мама родилась в Горьком, прожила большую часть жизни в Москве. Отец в столице и родился, но его мама – из Риги, его отец – из Орловской губернии, могилы моих предков разбросаны по разным областям и странам, а домов, где они родились, и садов, где они собирали урожай, больше нет на земле. Я могу завещать своим детям квартиру или счет в банке, но у меня от рождения не было ничего, о чем я мог бы сказать: «наследство отцов моих». Ничего, кроме фамилии, фотографий, милых семейных безделушек.

Родовые гнезда – мы научились обходиться без них, потому что так проще строить и коммунизм, и капитализм, и что еще только ни строили в многострадальной России. И именно их, сдается мне, нам больше всего и не хватает. Мы все, от нищих бюджетников и до олигархов, в каком-то смысле сидим на чемоданах, кочуя по съемным ли комнатам в коммуналках, по пятизвездочным ли отелям и виллам на далеких островах – только без наследства отцов.

Можно принять тысячу разных законов, придумать сто тысяч государственных программ. Только человек, привыкший жить на чемоданах, вряд ли перестанет кидать окурки себе под ноги. Он просто не умеет иначе.

После окончания Гражданской войны в США был принят закон о гомстедах (homestead). Каждый глава семьи старше 21 года, если только он не воевал против правительства, имел право за 10 долларов получить в пользование участок до 65 гектаров из фонда государственных земель. Через пять лет, если он построил на участке жилье и обрабатывал его, участок переходил в его собственность совершенно бесплатно. Так оказались заселены огромные пространства американского Запада. Я был на одном таком участке в доме моего американского друга – его прадед когда-то застолбил его, а отец построил дом, где он живет по сю пору и не собирается никуда переезжать. Я страшно тогда завидовал, и вовсе не тому, что он живет в США – а тому, что он живет на дедовской земле в отеческом доме, и никому не позволено лишить его этого права. Может быть, отсюда и истоки американской мощи?

Когда иностранцы едут на поезде или на машине по нашей стране, даже из Питера в Москву, не говоря уж о Сибири или Заволжье, их поражает это обилие никому не нужной, брошенной земли среди редких деревень. Да и мы, приезжая в какой-нибудь живописный уголок на Псковщине, видим пустеющие селения вдоль трасс – и островки иван-чая вдали от них. Здесь когда-то жили люди, пасли скот, обрабатывали землю – но прошли войны и революции, коллективизации и укрупнения, и теперь всё это нерентабельно экономически и вообще никому не нужно. Жизнь утекает в большие города или на «юга», а там… там федеральные программы и отъем земель у счастливчиков, живущих на месте будущего стадиона или трассы. Ишь, эгоисты!
Василий Суриков. Галерея живописи. Изба. 1873

Люди в нашей стране в большинстве своем давно уже забросили свою землю – не государственную, не общественную, а свою родную. Сможет ли страна тогда удержать чужеземцев от ее освоения? Это уже вовсю и происходит на Дальнем Востоке… Так что, сдается мне, не законы о максимально удобном отъеме земли у населения надо принимать, а наш вариант того самого американского закона (ведь можем же, когда захотим, скопировать их закон тридцатых годов об иностранных агентах, украсив его собственным административным рвением). И слово «гомстед» совсем не нужно заимствовать – «родовое имение» давно уже есть в нашем языке.

Только в языке, к сожалению, не в реальности.

Андрей ДЕСНИЦКИЙ

Версия для печати

Тэги: Общество  Священное Писание  Патриотизм