Дмитрий Узланер: современный сталинизм – культ государства и страх маленького человека

Почему немцам удалось провести денацификацию, а у нас процесс очищения не прошел, почему десталинизацию нужно начинать с избавления от иллюзий и воспитания в себе чувства собственного достоинства. С главным редактором журнала «Государство, религия, Церковь в России и за рубежом», кандидатом философских наук Дмитрием УЗЛАНЕРОМ беседует Игорь ЦУКАНОВ.

– В последнее время активизировались общественные дискуссии о роли Сталина в истории России. С чем это связано, по Вашему мнению?

– Едва ли это «общественные дискуссии». Последние годы нам на головы обрушивают результаты каких-то опросов или телевизионных голосований, в которых так или иначе фигурирует имя Сталина. Дальше разные – на самом деле, давно уже всем надоевшие – говорящие головы начинают объяснять, что же это может значить. Честно говоря, не хотелось бы отнимать хлеб у этих говорящих голов.

И если уж что-то активизировалось, так это не общественные дискуссии о роли Сталина, а общественные дискуссии в духе Сталина. В риторическом плане происходит какое-то «рабоче-крестьянское» упрощение политики. Депутаты и общественник от сохи и от станка рубят с трибуны как есть всю правду-матку об иностранных агентах, врагах, предателях, засевших в интернете и на деньги империалистов клевещущих на наше многострадальное Отечество. Пока это всего лишь "эстетические финтифлюшки" на фасаде периферийного капитализма страны, скажем так, не из первого мира, но некоторые из принимаемых законов свидетельствуют, что это упрощение начинает пускать корни в том числе и в праве.

– Во время Сталина этот стиль опирался на коммунистическую идеологию. Но сейчас российское общество принято считать чуждым всякой идеологии...

– Если понимать идеологию по-марксистски как «ложное сознание», как парение в облаках красивых фраз и образов, то такой идеологии сегодня хоть отбавляй. Хорошо, что она пока легковесна и за наплевательское отношение к этой «риторической пене» еще не сажают в тюрьму.

Только сталинизм нельзя сводить к идеологии и соответствующей риторике. Сталинизм – это гораздо более фундаментальная реальность для России не только прошлого, но и настоящего. Сталинизм – это квазирелигиозный культ государства и его правителей, это экзальтированный патриотизм и государственничество, это достижение целей любой ценой, это дегуманизация всех несогласных и инакомыслящих, это принесение в жертву национальным интересам – а на самом деле интересам правящего класса – не только прав человека, но человека как такового, его достоинства и богоподобия. Короче говоря, сталинизм – это тысяча и один способ найти оправдание тому, почему человека можно сломать через колено: он враг, шпион, вредитель, классово чуждый отщепенец, наконец, это просто нужно в интересах государства. Былой страстности, конечно, уже нет, но есть работающие – все чаще со скрипом, но работающие! – дисциплинарные машины по уничтожению человеческого достоинства. А как иначе понимать жестокость правоохранительной, судебной, да и прочих бюрократических структур? Причем жестокость уже какую-то кафкианскую, равнодушно-бессмысленную.

Так что сталинизм в сегодняшнем преломлении можно понимать как преемственность определенных социальных и политических практик, унижающих человеческое достоинство. Поверх этих практик волнами идут риторические колебания – за Сталина, против Сталина, а машинка продолжает работать. Приведу один пример, некогда произведший на меня достаточно сильное впечатление: участников оппозиционных акций арестовывали и осуждали под надуманными предлогами – мол, они ругались на улице, переходили дорогу на красный свет и т.д. И во всех этих делах были показания свидетелей – чаще всего самих полицейских – которые, по словам арестованных, даже не присутствовали на месте инкриминируемого преступления! Абстрагируюсь от любых симпатий или антипатий к оппозиции, это же лжесвидетельство, нарушение одной из заповедей! Более того, это лжесвидетельствование, поставленное на поток, это машина порока, через которую прогоняются сотни и даже тысячи людей.

– Не значит ли это, что в значимой части российского общества сохраняется внутренняя склонность существовать в системе «свой – враг»?

– Не просто сохраняется, а усиливается. Часто все делится на две простые и понятные категории: наш – не наш, свой – чужой, друг – враг. Некоторые находят в этом даже какую-то добродетель и считают свидетельством аутентичного политического мышления. Следствием подобного «политического» мышления становится дегуманизация оппонента: он уже не такой же человек, как и ты, а враг, шпион и предатель. Отсюда война на уничтожение и отсюда же подсознательное ощущение надвигающейся катастрофы – будь то развал страны или холодная гражданская война. Да, есть противоречия, есть разногласия, но цивилизованное существование предполагает их преодоление, в том числе и за счет отказа от подобной привычки мышления. В оппоненте надо видеть человека, у которого другой жизненный опыт, другая человеческая среда, другой исторический контекст и, соответственно, другой взгляд на мир. Встреча с инакомыслящим – это же очень ценный опыт, который может многое рассказать, в том числе и о тебе самом.

На Западе сегодня масса дискуссий о том, что же именно удерживает людей в рамках единого сообщества, что не дает плюралистическому обществу распасться на разные враждующие фракции. Есть ли что-то, что способно объединить всех людей, несмотря на многообразие этносов, религий, идеологий, образов жизней? Это общее западные исследователи называют «перекрывающимся консенсусом» и находят его в равных и справедливых правилах игры, вытекающих из представлений о свободе, равенстве и братстве всех людей. Это, конечно, звучит несколько нереалистично для нас, но осознание того, что все мы, несмотря на наши различия, все же люди, стремящиеся к по-разному понимаемому благу, могло бы стать первым шагом к нашему собственному «перекрывающемуся консенсусу».

– В православной среде есть два принципиально разных взгляда на то, как воцерковленный гражданин должен реагировать на происходящие нарушения. Часть людей считает правильным ходить на митинги, критиковать власть, другие не приемлют протестное движение в принципе, предлагая обратить взгляд на себя самого. Вы к какой группе себя относите?

– Я не понимаю тех, кто не приемлет митингов – даже в «Социальной доктрине» Русской Православной Церкви есть упоминание о праве христианина на мирное гражданское неповиновение. В целом же мне не кажется, что Церковь – кроме крайних случаев – должна быть за или против митингов и в целом политического режима как такового. Церковь объемлет всех христиан, а не только тех, кто за или против властей.

Для Церкви сталинизм связан с вполне конкретной проблемой – сергианство и вообще инструментализация религии, превращение ее в еще один механизм управления подконтрольным населением. Сидит большой начальник перед пультом управления страной, а на пульте кнопочки – суд, полиция, парламент, общественность, Церковь и т.д. И он на эти кнопочки давит по необходимости. Хотелось бы, чтобы таких кнопочек было поменьше. В светском государстве не только Церковь должна быть отделена от государства, но и государство от Церкви, поэтому хотелось бы видеть Церковь независимым актором, способным, если потребуется, выступать третейским судьей, опираясь на Евангельские заповеди.

– Нет ли риска, что, став таким арбитром, Церковь погрузится в решение мирских вопросов и утратит свою духовную природу?

– Я надеюсь, что как в истории, так и в Церкви действует не только человек, но и еще Кто-то, так что, полагаю, не утратит. Вера предполагает преображение всего человека, она не может сводиться только к сугубо религиозным проявлениям – молиться, ходить в церковь. Поэтому едва ли можно остаться равнодушным к политике, экономике, праву и т.д. – ведь за этими громкими словами скрывается банальная проза нашего повседневного существования. Можно ли мириться с институционализированным пороком? В принципе, история – в том числе России – свидетельствует о том, что можно. Но только едва ли кто-то скажет, что здесь нет проблемы.

– В таком случае, вправе мы ли ожидать от Церкви высказывания той или иной позиции по поводу десталинизации?

– Я не очень понимаю, что такое позиция Церкви и как она может быть официально выражена. Если говорить о заявлениях официальных лиц, то такие заявления были и неоднократно. А, значит, их недостаточно. Готовить отдельный документ на тему десталинизации как-то странно – это не профильная тема, кроме того, потенциально она способна расколоть верующих.

Есть очевидная вещь - попросить открыть все архивы. Если они, конечно, еще не уничтожены. Надоело жить мифами, хочется уже понять, что на самом деле происходило – кто конкретно чем занимался и за что отвечал. Давайте честно посмотрим в лицо прошлому, поймем, кто сотрудничал с органами, кто не сотрудничал, кто «помогал», кто нет. По крайней мере, так было в Германии.

А вообще десталинизацию надо начинать с самого себя: прежде всего, избавиться от страха, ощутить собственное достоинство, не бояться быть самим собой, причем каждому на своем месте – журналисту, священнику, политику, ученому, шахтеру, общественному деятелю и т.д. Мы не просто винтики в жерновах бюрократических структур или транснациональных корпораций, мы не можем ориентироваться только на государственные интересы или на кодексы корпоративной этики, мы люди со своей совестью и со своим достоинством. Человек не может быть производной от внешних обстоятельств, от воли вышестоящих начальников, от вращения гигантских шестеренок истории, он должен быть самим собой.

Снятие таблички «Улица Адольфа Гитлера», 1945 год.

– Германия провела денацификацию в первые годы после поражения во Второй мировой войне. В России со времен сталинских репрессий прошло уже более 60 лет, сменились поколения. Можем ли мы еще использовать пример Германии?

– Опыт Германии крайне интересен – Германия прошла не только через денацификацию, но – впоследствии – еще и через люстрацию: в частности, в 1991 году все граждане Восточной Германии получили право на ознакомление со своими делами, тайные агенты были рассекречены. Думаю, немецкий опыт нам бы сильно пригодился.

– Сейчас снова становится востребованной такая позиция: мол, что было – то было, мы не судьи нашим отцам.

– Люди не желают разбираться в прошлом, чтобы не разбираться в настоящем. Не надо никого судить, надо обратить взор на самого себя: перестать бояться, перестать считать себя «маленьким человеком», от которого ничего не зависит, и бороться за расширение границ достойного человеческого существования.

Беседовал Игорь ЦУКАНОВ

Версия для печати

Тэги: Общество  Политика  История