Обычно в этой рубрике «Нескучный сад» публикует интервью с интересными современниками. Но так вышло, что с Беллой Ахмадулиной нам не удалось пересечься при жизни. И все-таки хочется поговорить и о ней — одном из самых загадочных и глубоких поэтов нашего времени.
«Будьте прежде меня»
Ее при жизни рисовали акварелью, отливали в металле и фотографировали. Бесконечно фотографировали. Ни от одного русского поэта не осталось столько фото. Как будто Белла Ахмадулина была не поэтом, а актрисой.
Постановочных среди этих фото немного, если они вообще есть. Красота, не смущаясь, обходится без поз. Белла Ахатовна часто обиженно подчеркивала, что она обычный человек: ходит в магазин, стоит в очередях, ездит в электричке. «Это я — человек-невеличка, / всем, кто есть, прихожусь близнецом...», «Плоть от плоти сограждан усталых...» (Обе цитаты из стихотворения «Это я...», 1968). Но все замечали, скорее, царственность и стремились запечатлеть чудо ее существования, поймать хотя бы кадр ее жизни, которая во все десятилетия казалась современникам чем-то вроде запрещенного фильма-легенды.
«В 1999 году я защитила первую кандидатскую диссертацию на постсоветском пространстве по поэзии Беллы Ахмадулиной, тогда же и познакомилась с ней, — рассказывает литературовед Татьяна Алешка. — Я не могу сказать, что была дружна с ней — была знакома, имела возможность видеться с ней в Москве, Петербурге, Тарусе и Минске, где организовывала ее выступления. Белла Ахатовна была очень закрытым человеком, немногих подпускала к себе близко, была избирательна в отношениях с людьми. Даже ее близкий друг Андрей Битов на прощальной панихиде сказал, что было, пожалуй, только два человека, которые могли чувствовать себя с ней на равных — Высоцкий и Окуджава. Ее замкнутость, некоммуникабельность, отрешенный вид вполне уравновешивались особым отношением к своим читателям, которыми она никогда не пренебрегала. Она почти всегда раздавала автографы до последнего желающего, даже когда уже почти ничего не видела, подписывая книги на ощупь. Она была величественна, прекрасно осознавала масштаб своего дара и в то же время нуждалась в подтверждении своего таланта, поддержке, интересе к своим стихам. На равных могла говорить с Набоковым, Шагалом и с совершенно простыми людьми, многие из которых любовно описаны ею в тарусских стихах, в дневниковой прозе. Всегда была безупречно одета, даже с некоторым налетом изысканной старомодности (чего стоят только ее шляпы), и могла (в советские времена) стоять в одном из гастрономов Арбата в очереди за кусочком вареной колбасы, пересчитывая мелочь и уступая очередь особо нетерпеливым: “Будьте прежде меня”. Ее внешний вид удивительно гармонировал с ее слогом — возвышенным, сложносочиненным, причудливым и в то же время дающим нам возможность слышать подлинный русский язык, “чудо свершенной речи”».
«Лучшее, что есть в русском языке»
Если смотреть сохранившиеся видеоинтервью Ахмадулиной, то видишь, скорее, застенчивого человека, где-то прячущего, как ядерный чемоданчик, тот запальчивый задор, с которым она читает стихи.
Василий Шукшин в свое время предложил ей роль в фильме «Жил такой парень». По замыслу режиссера, она должна была изобразить какое-то инопланетное для героя фильма существо — столичную журналистку, эдакую фифу, модную и равнодушную к окружающим штучку. Ахмадулина прочитала сценарий и сказала Василию Макаровичу, что он ошибся, она совсем не такая и не сможет создать подобный образ. Шукшин предложил сыграть как получится. Ахмадулина сама когда-то работала журналисткой — и героиня у нее вышла вполне земной, милой и сострадательной девушкой.
Какая там инопланетность? Белла родилась в 1937-м в Советском Союзе, мама у нее — еще раз подчеркнем советскость — была переводчицей в КГБ, майором по званию. Самая рафинированная и заумная в будущем поэтесса в юности поработала в многотиражке «Метростроевец», ходила в обычную литературную студию.
Но вот стихи ее — для советской обезличенной действительности — были инопланетны. По своей культуре, подобной тайнику с сокровищами, обнаруженному на чердаке московской хрущевки. По барочной роскоши языка — он был игривым, манерным, но с гениальным размахом вбирал в себя и всякие иностранные словечки, и диалекты, и жаргон, и церковнославянизмы, и совершенно новые невероятные образы-метафоры, и простодушные восклицания. Ахмадулина сама замечает: «Не только к Далю — всегда я была слухлива к народным говорам и реченьям: калужским и тульским, разным по две стороны Оки, например: “на лОшади” и “на лошадИ”, “ангел” и “андел”, так и писала в тех местах. “Окала” в Иванове-Вознесенске, но никогда не гнушалась неизбежных, если справедливых, иностранных влияний, любила рифмовать родное и чужеродное слово, если кстати». И эта мешанина языковых стилей не мешает ее стихам звучать прозрачно, в полном согласии с пушкинским требованием «гармонической точности». Совсем не склонный к лести Иосиф Бродский, предваряя одно из выступлений гостьи из СССР в США, объявил: «Сейчас вы услышите лучшее, что есть в русском языке, — Беллу Ахмадулину». Ахмадулина делала то, на что не отваживался никто из писателей до нее, кроме разве что Хлебникова, — демонстрировала все богатство русского языка с его грамматической цепкостью и лексической всемирностью. Ее поэтический словарь, наверное, совпадает с самым полным академическим, но, разумеется, отличается от него, как живой человек от анатомического атласа. Кто хоть раз слышал или читал ее тексты, уже не мог избавить память от чуда этой речи, которая сутулится, делает угловатый реверанс, прыгает с камешка на камешек, плещется, брызгает, сердится.
«- Когда-нибудь, во времени другом,
на площади, средь музыки и брани,
мы свидимся опять при барабане,
вскричите вы:
«В огонь ее, в огонь!»
За все! За Дождь! За после! За тогда!
За чернокнижье двух зрачков чернейших,
за звуки, с губ, как косточки черешен,
летящие без всякого труда!..
И дальше:
О Господи, какая доброта!
Скорей! Жалеть до слез! Пасть на колени!
Я вас люблю! Застенчивость калеки
бледнит мне щеки и кривит уста.
Что сделать мне для вас хотя бы раз?
Обидьте! Не жалейте, обижая!
Вот кожа моя - голая, большая:
как холст для красок, чист простор для ран!
Я вас люблю без меры и стыда!
Как небеса, круглы мои объятья.
Мы из одной купели. Все мы братья…»
Белла Ахмадулина. «Сказка о дожде». 1962 г
Большинство стихов Ахмадулиной разомкнуты. Они начинаются с пустяка, со сценки под окном, с бормотания под нос, с попытки заговорить, заглянуть в свою душу. А потом вдруг вид за окном и душа на глазах преображаются и становятся одной вселенной, где правят не обыденное равнодушие, не корысть, не одно из низких чувств. Мир как будто извлекается из немоты и творится заново: вода, которая, булькая, течет из крана, начинает говорить по-грузински, самолеты превращаются в маленьких Соломонов, дождь — в огонь... И кончается — без окончания, без морали — образом, точно ключиком, положенным в руку как бы с призывом продолжать эту культурную экспансию: заполнять заданную интонацию уже собственными переживаниями и словами. Ну или в крайнем случае, вспоминать прочитанное стихотворение — с любого места.
«Первые впечатления от ее стихов? Ошеломление и узнавание одновременно, — говорит поэт Марина Кудимова.— В каждом человеке, рожденном в той или иной культуре, эта культура живет — или спит, даже если человек не умеет читать. Так и я, читавшая в свои девять-десять лет всякий рифмованный хлам, которым были заполнены страницы тогдашних журналов, безошибочно узнала в Белле не просто талант, но нечто коренное, общее для всех, кто говорит по-русски. Это обычно называется культурной традицией. Но назвать Ахмадулину традиционным поэтом неверно. И мое детское ошеломление было связано, вероятно, с тем, как она ювелирно сочетала в себе пушкинское, блоковское и авангардное — будь то ассонансная рифма или система образов эпохи НТР. Да, я остывала к ее стихам по мере вхождения в более глубокий контекст русской поэзии. Такова участь всех шестидесятников: они, условно говоря, “будили Герцена”, называли своими именами многое, что парадоксальным образом потом работало против них. Но это называние, дешифровка запретного, отсутствующего в открытом доступе — значительное просветительское достижение поколения Ахмадулиной и лично ее. К тому же, мне кажется, Белла на каком-то этапе стала заложницей своей уникальной музыки. Кстати, это тоже характерная черта генерации — плен манеры. Но где-то в 1980-е я прочла новую Беллу и поразилась этому обновлению и мастерству».
«…Неумение просвети ума,
поозяб в ночи занемогший мозг.
Сыне Божий, Спасе, помилуй мя,
не забуди мене, Предивный мой.
Стану тихо жить, затвержу псалтирь,
помяну Минеи дней имена.
К Тебе аз воззвах — мене Ты простил
в обстояниях, Надеждо моя.
Отмолю, отплАчу грехи свои.
Живодавче мой, не в небесный край —
восхожу в ночи при огне свечи
во пречудный Твой, в мой словесный рай».
Белла Ахмадулина. Из стихотворения «На мотив икоса». В ночь на 20 января 1999 г.
И в книге «Нечаяние» Ахмадулина объясняет: «По молитвеннику — словесный рай есть обитель не словес, не словесности, но духа, духовный рай. Искомая, совершенная и счастливая, неразъятость того и другого — это ведь слово и есть». В одном из интервью Белла Ахатовна сказала: «Утешением человеку может быть чистая и ясная вера в Бога. Я не церковный человек, не принадлежу к прихожанам, но без веры в Господа не понимаю жизни. Кстати, крестили меня уже в возрасте, в грузинском храме Свети-Цховели». При крещении ей было дано имя Анна.
«О Его временной смерти, о нашей временной жизни»
Дневниковая (и ночниковая — прибавила бы сама поэтесса) книга Ахмадулиной «Нечаяние» незаслуженно находится в тени ее поэтических сборников. А в небольшом этом сочинении немало признаний, которые помогают понять и стихи Беллы Ахатовны, и ее характер. Здесь она рассказывает о частых поездках по Русскому Северу и о длинных кусках своей жизни вблизи Ферапонтова монастыря.
Книгу открывает повествовательное стихотворение про не в меру суровых стражей на границах сокровенного мира — мира русской святости и одновременно русского беспамятства:
«В нечаянье ума, в бесчувствии затменном
внезапно возболел, возбрежил Белозерск…
Как будто склонны мы к Отчеству изменам,
нас милиционер сурово обозрел.
Как Нила Сорского, в утайке леса, пустынь,
спросили мы его, проведать и найти?
То ль вид наш был нелеп, то ль способ речи путан, –
он строго возвестил, что нет туда пути.
Взгляд блекло-голубой и ветхость всеоружья –
вид власти не пугал, а к жалости взывал.
– Туда дорога есть, – сказала нам старушка, –
да горькая она и неподсильна вам…»
Ахмадулина объясняет стилевую тайну этой очень неожиданной книги. То, что открылось ей в этих путешествиях, заставило отказаться от рифм. Или для того, чтобы непрерывно работающая в мозгу «поэтическая машина» профессионального поэта не помешала передать трагический масштаб и новизну увиденного. Или для того, чтобы получше вслушаться в себя, в молчание самых сильных чувств.
Собственные писания показались поэтессе заунывными рядом с тем, что ей открылось, например, в «скорбнейшей из всех виданных» церкви — в Троицком соборе Данилова монастыря в Переславле-Залесском: «Страшно убитвище никогда не мирного времени. В церкви размещалась некогда воинская часть, используя оскверненный, опоганенный приют как развлекательное стрельбище. Все изображения были изранены тщательными или ленивыми пулям, наиболее меткие стрелки целились в очи Спасителя, так и взирал Он на нас простреленными живыми зрачками с не упасшей его высоты. Душераздирающее зрелище многое говорило о Его временной смерти, о нашей временной жизни».
В окрестностях Ферапонтова Белла Ахатовна с мужем Борисом Мессерером все время останавливались у жительницы деревни Усково «тети Дюни», которой и посвятила книгу. Только раз бывавшая в Москве и напуганная ее «громадной и враждебной сутолочью», тетя Дюня вряд ли знала о мировой славе своей гостьи, но нежно любила и жалела ее. Ахмадулина стала своей среди деревенских жителей и завороженно ловила своеобразный говорок своей хозяйки, восхищаясь ее бедным опрятным настоящим и опытом больших испытаний в прошлом. В монастырь — к фрескам Дионисия и на кладбище возле — Белла Ахатовна ходила бессчетное количество раз. А приветившая ее тетя Дюня сама когда-то была свидетельницей того, как разоряли монастырь, и рассказывала, как окрестные жители пытались защищать монахов: мужики — с вилами в руках, бабы — воплями. С этого «веролютия» пошел разор и земли, и русских семей. «...Потом все дети рождались словно не от любви, а от беды и ей же обрекались... Генеалогия древнего крестьянского рода достигла в образе тети Дюни последнего совершенства и затем стала клониться к упадку, соответствующему разгрому церквей, войнам, колхозному и общему гнету».
Хоть сама Ахмадулина стала известна в годы эстрадного торжества поэзии, но, по собственному признанию, всегда тяготилась стадионными концертами. Благодаря ее маленькой повести о тете Дюне, начинаешь и в стихах различать не столько эффектную мелодику публичных выступлений, сколько ласковую запинающуюся интонацию деревенских задушевных разговоров при свете вечереющего окна. И угадываешь ее попытки усвоить и передать «небесные и околонебесные, озерные и приозерные цвета и оттенки», «благородную суровость, высокородную печаль» северной русской земли.
Завершается книга «Нечаяние» рассказом про путешествие на место Ниловой пустыни, от которого пыталась отговорить бабка вначале, ссылаясь на то, что «туда хорошего пути нет, подите лучше в магазин, там нынче завоз». В магазине люди рассказали, что «после “веролютия” обитель стала узилищем, но потом арестанты были перемещены кто в “небелесветие”, кто в худшие места... <...> Когда мы достигли, наконец, искомой цели, церковь при входе в бывший маленький монастырь, произросший из Ниловой кельи, оказалась наглухо закрытой... <...> Нас сразу же окружили обитатели “пустыни”... <...> Они сбивчиво и восторженно улыбались, лепетали, протягивали к нам просительные руки, в которые ссыпали мы сушки, сигареты и другие мелкие имевшиеся припасы, до неимоверного счастия услаждавшие их детские души, но не могшие утолить их истощенных, светящихcя сквозь ветхую одежду, неземных тел. Острог, по мягкости времени, переменился в нестрогую “психушку”, относительно вольготную — ввиду смирного и неопасного слабоумия пациентов, медицинского персонала мы не видели. Кроткая, блаженная детвора этого народа вызвала неизбывную жалость, любовь, а во мне — и ощущение кровного, терзающе-сострадательного родства».
Гламурные персонажи и кахетинские крестьяне
«Белла Ахатовна была необыкновенно, завораживающе красива до последних дней, — вспоминает Татьяна Алешка. — Кроме того, она, безусловно, была наделена особым обаянием, харизмой, безотказно воздействующими на людей. Очень умна, остроумна, с тонким чувством юмора и полным отсутствием инстинкта самосохранения. Могла производить на окружающих впечатление отрешенной особы, не от мира сего, не сведущей в проблемах реальной жизни, но вдруг отдельным словом, замечанием давала понять, что она все прекрасно понимает и следит за ходом дел. Многие ее стихотворные строки афористичны. Существует и множество устных рассказов среди друзей и знакомых о ее острых словечках и фразах».
Чью традицию в русской поэзии продолжает Ахмадулина? «Традицию всех, кто доверился регулярной поэтике и воспринял пушкинскую просодию как непрерывно возобновляемый код, — отвечает поэт Марина Кудимова. — Русская “классическая” поэзия гораздо моложе и неопытней “авангарда”, который уходит корнями в древние магические формы. Ахмадулина — поэт большой творческой отваги. Она могла себе позволить работать с ямбом так, словно впервые его открыла. Но именно так и происходит с большими поэтами. Так и Блок наполнял пушкинские мехи новым вином. А непохожесть Беллы в том, что она никогда не говорила языком улицы и никогда высокомерно не считала эту улицу “безъязыкой”. Ее, рафинированную и отстраненную, за такое доверие любили гламурные персонажи, таксисты и кахетинские крестьяне. Все признавали ее “инакость” и не раздражались, а принимали. В этом чудо Ахмадулиной. Актуальность ее — в ее консервативности. Белла работала с языком, а не с публикой. Никогда не потрафляла никаким “дискурсам”, кроме данного Богом».
«…Свести себя на нет,
чтоб вызвать за стеною
не тень мою, а свет,
не заслоненный мною»
Знаете ли вы Москву?
Какая улица в столице самая длинная, где растут самые старые деревья, кто изображен на памятнике сырку «Дружба», откуда взялось название Девичье поле и в какой стране находится село Москва?
Ученье — свет
Приближается 1 сентября, день, дети снова пойдут в школу. Знаем ли мы, как и чему учились наши предки, какие у них были школы, какие учителя?
Крещение Руси
День Крещения Руси пока что не объявлен государственным праздником. Однако этот поворотный момент в истории России изменил русскую государственность, культуру, искусство, ментальность и многое другое.
Счастливые годы последней императорской семьи
Мы больше знаем о мученическом подвиге и последних днях жизни этой семьи, чем о том, что предшествовало этому подвигу. Как и чем жила августейшая семья тогда, когда над ней не тяготела тень ипатьевского дома, когда еще живы были традиции и порядки аристократической императорской России?
Русские святые
Кто стал прототипом героя «Братьев Карамазовых»? В честь кого из русских святых назвали улицу на острове Корфу? Кто из наших преподобных не кормил медведя? Проверьте, знаете ли вы мир русской святости, ответив на вопросы нашей викторины
Апостолы Петр и Павел: рыбак и фарисей
Почему их память празднуется в один день, где был раскопан дом Петра, какие слова из послания к Солунянам стали советским лозунгом и кто был Павел по профессии.
400-летие дома Романовых: памятные места
Ко дню России предлагаем викторину о царской династии Романовых.
Династия Романовых и благотворительность
В год 400-летия воцарения в России династии Романовых вспоминаем служение царей и цариц делам милосердия.
Пасха
Зачем идет крестный ход знаете? А откуда пошел обычай красить яйца? А когда отменяются земные поклоны? Кто написал канон «Воскресения день»?
Великий пост
Проверьте себя, хорошо ли вы знаете постное богослужение.
СретениеРождественская викторина
Читайте также:
Иосиф Бродский. В погоне за временем 25 лет назад Нобелевская премия по литературе была присуждена Иосифу Бродскому, поэту, готовому « вершить Страшный суд над собой»
Мирослав Бакулин: нерукотворный текст Автор книг "Зубы грешника", "Полный досвидос", "Наивное толкование 50 псалма» сибиряк Мирослав Бакулин обладает удивительным даром рассказчика. Написанное он не правит и считает, что любителей литературы почти не осталось. Он объяснил корреспонденту «НС» на что похож рассвет над Иртышом и почему Пушкин на том свете ходит грустный и лысый
«Пути Господни»: книга о поиске веры Как русским эмигрантам удалось сберечь веру, а советским людям к вере вернуться, рассказывает в своей книге художник и публицист Ксения КРИВОШЕИНА. Слово автору:
Агния Барто – не только «Игрушки» 17 февраля исполнилось 106 лет Агнии Барто. Но что мы знаем об их авторе? Даже год рождения, указанный в официальных источниках – неточен
Откуда берется вдохновение Чтобы совершить научное открытие, создать шедевр, найти неожиданный выход, да просто написать хорошую статью, — необходимо вдохновение. Откуда оно берется? Что это — способность души или разума?
Рассудительных Холмс и мятущийся Конан Дойл 7 июля 1930 года скончался Артур Конан-Дойл, в историю литературы вошедший как автор самого, пожалуй, популярного у читателей персонажа: сыщика-легенды Шерлока Холмса. Сыщик, раскрывающий преступления и помогающий людям, был куда большим христианином, чем его создатель
Честертон, который был Человеком Папа римский Франциск благословил рассмотреть вопрос признании блаженным автора детективов об отце Брауне -- Гилберта Кита Честертона. Рассказываем о писателе, который смог сделать веру во Христа привлекательной для многих людей во всем мире, не только для католиков, но и для многих православных.
«Волшебник страны Оз»: сквозь зеленые очки Фрэнк Баум и его «Волшебник страны Оз» впервые попали к русскому читателю в 1990 году и остаются в тени Александра Волкова и «Волшебника изумрудного города». А ведь Баум писатель талантливый и биография у него потрясающая – чем только не занимался, сколько раз разорялся, а все как Ванька-встанька: отряхнулся, вздрогнул, встал опять – покачивается и улыбается. Кто был Фрэнк Баум, вспоминаем накануне премьеры «Оз: великий и ужасный»
Дмитрий Соколов-Митрич: о своей новой книге и временах, которые не выбирают 8 сентября в Москве в конференц-зале на ВВЦ пройдет презентация новой книги журналиста Дмитрия Соколова-Митрича «Непоследние времена». В ней собраны репортажи и статьи за 10 лет. Зачем нужно было переводить актуальную периодику в книжный жанр? Объясняет автор.
Почему Маркес? Недавно вышли на русском мемуары одного из самых известных ныне живущих писателей — Маркеса. Роман «Сто лет одиночества» читал, наверное, всякий, кто хоть сколько-нибудь интересуется литературой. Абсолютно замкнутый, достоверный и одновременно фантастический мир, выстроенный колумбийцем, до сих пор пленяет новых и новых читателей. Черты этого мира явственно проступают и в мемуарной прозе Маркеса, что, как полагает Михаил ЭДЕЛЬШТЕЙН, сделает новую книгу бестселлером в России
Лев Толстой и св. Иоанн Кронштадтский: медийные персоны своего времени Известный критик Павел Басинский, несколько лет назад выпустивший замечательную биографию «великого писателя земли русской» «Лев Толстой: Бегство из рая», продолжает свои толстовские штудии. Его новая книга, «Святой против Льва», представляет собой сравнительное — по плутарховскому образцу — жизнеописание Льва Толстого и Иоанна Кронштадтского
Валентин Берестов: Если ты умеешь петь Мы знаем его как советского детского поэта, дядю из телевизора нашего детства, человека и парохода из "Простоквашино", автора "как хорошо уметь читать, не надо к маме приставать". Но Валентин Берестов не только для детей, он "всехний" - умный, тонкий поэт, затрагивающий в стихах вечные, даже евангельские темы.
Людмила Сараскина: «Не стоит рифмовать профессию и конфессию» О чем ни говоришь с Людмилой САРАСКИНОЙ, разговор все время сворачивает на Достоевского и Солженицына. Это и понятно: они для Сараскиной скорее собеседники и помощники, чем просто «персонажи». Она, по ее слову о Солженицыне, «напитана» Достоевским. Оттого, идет ли речь о политике, вере или телесериалах, все это осмысляется в достоевских категориях.
Плакать, гневаться и смеяться Поэта Тимура КИБИРОВА долгое время приписывали к концептуалистам, известным своими формальными экспериментами и насмешками. Чем дальше, тем больше подобная классификация вызывала сомнение. А сейчас поэт подготовил новый сборник — «Греко- и римско-кафолические песенки и потешки», который открывает и вовсе неожиданного Кибирова-христианина. Проповедника и моралиста, готового шокировать современное культурное сообщество
Из кухни - с любовью У Юрия Макеева необычная биография: он жил и в Москве, и в деревне, в одиннадцать лет выращивал бычков и кроликов, потом учился и в ГИТИСе, и в кулинарном колледже, работал поваром и актером. Но еще более необычен он сам — человек, который умеет найти искусство в повседневной жизни, который создал свое дело — первый и единственный в Москве «Театр вкуса», где главная идея — не культ еды, а дом, семья, традиции и любовь.
Перепечатка материалов сайта в интернете возможна только при наличии активной гиперссылки на сайт журнала «Нескучный сад».
Перепубликация в печатных изданиях возможна только с письменного разрешения редакции.