Нужны ли нашим детям хорошие манеры?

Мы все в теории знаем, что женщинам надо подавать пальто, а рыбу нельзя есть ножом. На практике — практически никто из нас не ест рыбу с помощью двух вилок, а женщины, которым подают пальто, не попадают с непривычки в рукава, да и вообще легче сами справляются. Так стоит ли учить сына подавать даме пальто? Нужно ли вообще учить детей манерам? Обязательная ли это часть хорошего воспитания? И где тут граница между необходимым и избыточным?



Мой девятнадцатый век

Серебряные щипчики в сахарнице — приятно, но явно избыточно. Даже с пресловутой рыбой не все так просто: одна коллега со смехом вспоминала, как за границей на деловом обеде заметалась, не находя второй вилки к рыбе, схватила лежащую рядом, чтобы не нарушать этике, — и оказалось, что это вилка соседа, делового партнера.

Мужчинам вставать, когда входит женщина, а студентам, когда входит преподаватель, — да или нет? Одни считают, что незачем, другие полагают, что это один из основных признаков воспитанности.

Да, ребенка непременно надо учить не толкаться, пробираясь вперед, а может, и не лезть вперед (иной раз в храме поражаешься, как дети прокладывают себе путь в толпе, распихивая всех локтями). И вроде бы надо учить не чавкать, пользоваться ножом и вилкой, уважать старших — но где-то впереди маячит невидимая грань, за которой все это становится нудными нравоучениями и будет забыто и сброшено, как ненужный груз, навязанный и бессмысленный запрет, внешняя регламентация свободы… Где граница между этикой и этикетом, есть ли она вообще?

Как-то раз в командировке в Великобритании мне довелось много общаться с профессурой старинных университетов и преподавателями хороших колледжей. Первое, мощное впечатление — российская делегация резко отличается от англичан осанкой. Мы сидим, как мешки с картошкой, расхлябанные, ссутуленные, перекошенные, сконфуженные или, наоборот, неуместно развязные. Англичане — прямые, доброжелательно обращенные к собеседнику. «Англичанка — это прямая спина», — сказала в одном интервью английская писательница Сью Таунсенд. Но не только прямая спина — еще и внятная речь с минимумом лишних слов, скупая и точная жестикуляция, разумная дистанция между собеседниками… Поведение абсолютно естественное, лишенное всякой позы и аристократичное — согласно словарям, «благородное и изысканное».

За всякой осанкой стоит выправка — военная, спортивная, танцевальная; потребность держать голову высоко, шею — не согнутой, плечи — развернутыми, не конфузиться и не стесняться себя; тело только отражает внутреннее ощущение собственного достоинства.

Татьяна Малюта, учитель русского языка и литературы, рассказывает: «Мы однажды ставили с детьми “Василия Теркина”, и мальчики должны были пройти строем. Но у них нет всех этих маршировок, как в нашем детстве, они оказались совершенно не способны идти ровно: стояли, как футболисты при пенальти, ссутулившись и сложив перед собой руки. Я ставила их к стене, заставляла коснуться ее лопатками — “а теперь отходи, и чтобы стенка шла с тобой”… У нас в школе есть диваны, и я не люблю, когда дети валяются на них, если я с ними разговариваю. Я прошу их встать и принять другую позу: некоторые разговоры предполагают другое положение тела. Есть дисциплина тела, и каждому церковному человеку это известно. Не все темы можно обсуждать, лежа на пляже. Форма тоже важна. Как говорила моя бабушка — “на все есть своя манера”. Об этом, кстати, пишет Лотман в своих комментариях к “Евгению Онегину”».

Заглянем, кстати, в Лотмана. Он рассказывает о том, что дворян учили танцам начиная с пяти-шести лет, что обучение это было жестким, как нынешние спортивные тренировки. Однако «длительная тренировка, — пишет Лотман, — придавала молодому человеку не только ловкость во время танцев, но и уверенность в движениях, свободу и независимость в постановке фигуры, что определенным образом влияло и на психический строй человека: в условном мире светского общения он чувствовал себя уверенно и свободно, как опытный актер на сцене. Изящество, проявляющееся в точности движений, являлось признаком хорошего воспитания».

Он цитирует дальше фрагмент из романа Льва Толстого «Декабристы», где речь идет о декабристке, которая провела много тяжких лет в Сибири: «…нельзя было себе представить… чтоб она когда-нибудь была голодна и ела бы жадно, или чтобы на ней было грязное белье, или чтобы она спотыкнулась, или забыла бы высморкаться — этого не могло с ней случиться. Это было физически невозможно. Отчего это так было — не знаю, но всякое ее движение было величавость, грация, милость для всех тех, которые могли пользоваться ее видом...»

«Характерно, что способность споткнуться здесь связывается не с внешними условиями, а с характером и воспитанием человека, — заключает Лотман. — Душевное и физическое изящество связаны и исключают возможность неточных или некрасивых движений и жестов. Аристократической простоте движений людей “хорошего общества” и в жизни, и в литературе противостоит скованность или излишняя развязность (результат борьбы с собственной застенчивостью) жестов разночинца».

Конечно, хорошая осанка — не самоцель. «Форма важна, но только тогда, когда приходишь к ней через содержание, — говорит Татьяна Малюта. — Человек должен сам пользоваться тем, что он преподает, а не прочитать руководство по хорошему тону и нападать с ним на детей. Этикет должен быть в самой природе человека. В моем круге общения есть люди, придерживающиеся строгого этикета: например, один мужчина всегда встает, когда входит женщина, — это существует, это работает, это приятно, когда у человека есть аристократические черты. Приятно, когда есть осанка — это свидетельство некоторой внутренней структуры».

Далеко не все в традиционных ценностях устраивает детей. В самом деле, в сегодняшнем обществе традиционная любезность может оказаться унижением. Недаром на кружке «Мой девятнадцатый век» у Татьяны Малюты девочки задумывались о том, что целование ручки у дамы унизительно. И в самом деле: если оппонент в серьезной дискуссии вместо аргументов «уступает даме» — при всей внешней этикетности поступка это по сути и некрасиво, и неблагородно, ибо сводит содержательную дискуссию к формальным вопросам, да еще и подчеркивает мнимое интеллектуальное неравенство сторон. А это нас возвращает к вопросу о содержании, которое и определяет форму.

Этикет вместо этики?
Мария Васильевна Розанова, искусствовед и издатель, уверена, что этикет часто оказывается субститутом этики, ее самой распространенной и доступной заменой для людей, не наделенных особым умом, вкусом и тактом: «Такой человек легко перенимает навыки чисто внешнего поведения, позволяющего имитировать культурность. Как правило, наиболее жесткие этикетные требования предъявляются в средах, предельно далеких от интеллекта и морали: в воровских субкультурах, в деловых кругах, в сообществах графоманов. Этикет по природе своей консервативен, тогда как культура почти всегда революционна или во всяком случае критична по отношению к наследию. У Брехта на эту тему есть отличная зарисовка в “Трехгрошовой опере”: Мэкки Нож, у которого руки по локоть в крови, поучает соратников по воровской шайке, что “есть рыбу ножом способна только свинья!”. Разумеется, все это не означает, что человек культуры, творец, мыслитель обязан есть рыбу ножом или демонстративно игнорировать этикет — просто для него соблюдение этих правил естественно, оно не подчеркивается. Любопытно, что русская традиция — казалось бы, консервативная, как полагают почвенники, — как раз не одобряет буквальное соблюдение этикета и, более того, поощряет его игнорирование, поскольку, скажем, скоморошеская культура как раз и строится на демонстративном нарушении приличий. Юродство – одна из любимых на Руси форм святости, опять-таки демонстративно игнорирующая любые кастовые принципы. Пушкина вечно упрекали в том, что он не соблюдает костюмного и речевого этикета — но с его стороны это был вполне осознанный вызов: он отрицал чужое право считаться умнее и тоньше на основании соблюдения ритуальных норм. И ведь нередко оказывается, что те, кто публично и демонстративно настаивает на жесткой системе правил, регулирующих ваши внешность, поведение и вокабуляр, скорее всего пытаются таким образом подавить вашу независимость, а вовсе не защитить общественный порядок».

Стойте справа, проходите слева!

Культуролог Мария Волкова, преподаватель Свято-Тихоновского гуманитарного университета, подчеркивает, что даже если не трогать этическую сферу, то в одной только этикетной сфере мы найдем совершенно разные нормы. Одни — традиционные, устаревшие, никак не обоснованные современностью, другие — неписаные нормы и правила, которые составляют живой этикет.

«Таких норм очень много, — говорит Мария Волкова, — и это чудо, что они есть. Правда, мы этого чуда не замечаем, как и не считаем чудом ежедневные восходы и закаты солнца. Посмотрите, например, в метро: поезд подходит, двери открываются, люди расступаются, пропуская выходящих, и затем входят в вагон. Если кто-то распихивает выходящих и пытается зайти, не дав им выйти, он явно что-то нарушает. Но у нас не возникает вопроса, почему люди не нарушают это правило. А ведь за нарушение этих норм не штрафуют. И даже если кто-то посмотрит с осуждением — это неважно, ты все равно больше не встретишь этого человека в огромном городе… Тем не менее мы все соблюдаем эти правила. Их выполнение не производит аристократического впечатления, оно просто обеспечивает нормальную жизнь. Вот это мы и должны передать своим детям: представление о том, что в мире есть норма, что можно вести себя нормально, — передать презумпцию нормы и доброй воли. Если что и транслировать своим студентам, ученикам, детям — то именно реалистичную норму. Транслировать точечно, ситуативно, прагматично. Ведь настоящая культура поведения — это прежде всего прагматика. Она может быть элитарна, но тем не менее она —прагматична».

И в самом деле: культурные, этические, этикетные нормы — это не украшение жизни, они не выросли на пустом месте: это выработанные обществом способы быстро и эффективно делать дело. Некоторые нормы складывались веками, другие десятилетиями, третьи — как, например, нормы интернет-этикета — сложились прямо у нас на глазах. Кстати, с появлением интернета и огромных объемов текста для быстрого чтения стала особенно наглядна роль некоторых традиций и условностей — например, орфографии и пунктуации, над которыми страдали поколения школьников, восклицая: «Кому нужна эта орфография!» Как только в глаза стали лезть мегабайты не поддающихся расшифровке текстов, полных ошибок и опечаток, сразу стало ясно, кому эти условности нужны: нам, это читающим.

Безэтикетное время

Дмитрий Шноль, учитель математики, полагает, что именно эти — на глазах складывающиеся — нормы завтрашнего дня, правила виртуального общения и могут стать хорошей почвой для обсуждения с подростками правил хотя бы виртуального хорошего тона.

«Я очень скептично отношусь к идее воспитания словами, — говорит Дмитрий Шноль. — Никакие культурные нормы так не передаются: для этого нужен пример, модель поведения. Дети видят, как люди в повседневном общении проявляют свои личные качества и понимают, что это не общепринятые правила, а личный выбор человека, — и сами выбирают, достаточно ли привлекателен этот пример, чтобы ему следовать. Разговоры об этикете никого еще не изменили. И даже личный пример далеко не все определяет. Может быть, в закрытом кадетском корпусе, где все взрослые ведут себя определенным образом, детей можно научить этой модели поведения, но в семье и в открытом обществе — вряд ли. Слова вообще работают только до 10-11 лет, и то не всегда. А подростки смотрят уже не на то, что на сцене, а на то, что за сценой: как учителя ведут себя в учительской, как родители выясняют отношения, когда думают, что дети их не слышат…

Подростковый возраст при этом вообще очень сложное время для усвоения этических норм. Говорят, юность придумали вместе с паровой машиной; раньше было бесправное детство и взрослый возраст, подразумевающий свободу и ответственность. Подражать взрослым, усваивать взрослые нормы поведения было естественно. А современная культура провозглашает детство — безэтикетное время — золотым, лучшим в жизни, дальше будет только хуже. Подростковый возраст, когда должны осваиваться взрослые нормы, оказывается возрастом отрицания взрослого мира. Подростки живут в своей субкультуре, которая может быть не менее жестко формализованной, чем взрослая культура, — как здороваться, как одеваться, какую музыку слушать. И может быть, именно в это жестко этикетное время до подростков можно донести довольно важные вещи, которые входят в современный этикет. Например, обязательно отвечать на электронные письма, даже если не можешь ответить содержательно. Нормы виртуального общения еще не вполне сформировались во взрослой культуре, они складываются сейчас, как в чеховское время складывались нормы телефонного общения. И к этим нормам подростки чутки, они пластичны — ведь это творение будущего, в котором им жить, и в этом есть очевидный практический смысл».

Словом и делом

Если хочешь учить других людей правилам — не увлекайся проповедью; в этом едины все мои собеседники.

«Очень важна сдержанность и отсутствие педалирования. Как только начинаешь педалировать — может быть, утешаешь себя, но теряешь контакт со слушателем. Нет, разумеется, если у меня на лекции человек решит побегать по аудитории, я ему не позволю этого делать, но это займет 30-50 секунд из 120 минут, потому что у меня есть другие цели и задачи», — говорит Мария Волкова.

«К манерам имеет смысл идти изнутри, из чувства собственного достоинства — через нравственные принципы и табу, — напоминает Татьяна Малюта. — Я видела однажды, как у моей коллеги мальчики, черный верх, белый низ, поздравляли девочек с 8 Марта: встали на одно колено, протянули цветочек, лица кислые… а коллега гордо говорит: уж что-что, а любить я их научу! Но ведь совсем иначе здесь надо действовать — и с мальчиками отдельно говорить о том, как здорово быть мужчиной, и с девочками — иначе: о достоинстве». Учительские разговоры о «девичьей чести» и «женском достоинстве» — ужас моего детства, как и мамино «не сутулься»; это уже во взрослом возрасте понимаешь некоторые прописные истины, которые тебе впустую внушали в детстве, думая, что обличить твое бескультурье и указать на норму — это и есть лучший способ воспитания.
«Для тех, кто считает себя интеллектуалом или интеллигентом, прежние, сегодняшней жизнью не подкрепленные нормы этикета — огромный соблазн, — говорит Мария Волкова. — Для таких людей очень привлекателен способ разговора — жесткого, сурового, самовозвышающего — о том, что массы не усваивают норму. Это особенно заметно среди учителей и вузовских преподавателей, которые очень любят поговорить о том, что школьники плохие, некультурные… Они действительно бывают разные, иной раз студенты говорят такие удивительные вещи, что идешь по улице, вспоминаешь — и смеешься… В принципе, это отношение к людям можно еще больше расширить: весь мир плохой, все люди в нем некультурные… Любой проход по улице убеждает нас в том, что вокруг живут звери. И если мы пропускаем это через себя — то это вопрос нашей совести и нашей исповеди. Но когда мы перед классом, перед студенческой или читательской аудиторией начинаем развивать мысль о том, что все люди никуда не годятся — вместо того чтобы говорить с теми, кого нам Бог послал, — если мы говорим, что они плохие и бескультурные, а мы хорошие, — то в этом нет никакого толку».

«Лучше вообще не рассчитывать, что твои слова кого-то изменят, — убежден Дмитрий Шноль. — Конечно, бывают редкие и удивительные случаи, когда твое слово в самом деле что-то меняет. Так было с митрополитом Антонием Сурожским, который однажды вел урок, а какая-то девочка весь урок плакала. «Никогда не отчаивайтесь», — сказал он ей после урока. Через много лет, когда он уже был настоятелем собора, к нему подошла женщина и сказала, что его слова спасли ей жизнь, что она была на грани суицида… Бывает, конечно, что и нам выпускники говорят: вот вы тогда-то нам сказали то-то, это было очень важно… Но на это нельзя рассчитывать. Мы должны исходить из того, что твои модели поведения, которые прямо отражают то, каков ты есть, — передаются всегда, а твое слово — по редкой Божией милости».

ЛУКЬЯНОВА Ирина

Версия для печати

Тэги: Дети  Воспитание  Отношения