Митрополит Платон (Левшин): "А денег после меня не ищите"

24 ноября исполнилось 200 лет со дня кончины митрополита Московского и Коломенского Платона (Левшина). Как жили иерархи в эпоху, когда Церковь была полностью зависима от царской власти, и чего им это стоило?


С точки рения современного человека, непросто оценить отношение митрополита Платона, человека XVIII века, к материальным благам. Действительно, будучи наместником, а затем и настоятелем, священно-архимандритом Троице-Сергиевой лавры в сане митрополита Московского, живя, так сказать, «на всем готовом», он ни в чем не нуждался. Однако постоянный достаток, по нашим меркам граничивший почти с роскошью, был следствием отнюдь не личного пристрастия этого выдающегося иерарха к власти или ее пышным атрибутам. Положение при блестящем петербургском дворе как законоучителя наследника престола, придворного проповедника, постоянное присутствие в Св. Синоде, обязывало усваивать нравы и правила игры екатерининского времени, диктуемые обстановкой и кругом необходимых знакомств.

Одеваться в рубище и проповедовать в нем перед высочайшими особами, как и быть вхожим в покои наследника российского престола, или присутствовать на заседаниях Синода, было просто невозможно. Как невозможно было и отказаться, к примеру, от жалованья и стола, назначаемых «сверху». По свидетельству «Записок» митрополита Платона, при назначении на должность законоучителя ему, тогда молодому лаврскому иеромонаху, были «покои нехудые отведены, в бывшем деревянном зимнем дворце, что на Мойке.

Содержания кроме 1000 р. жалованья, положено на стол 500 р., по штофу водки на неделю; по бутылке рейнвейну на день, меду, полпива, кислых щей, дров и свеч неоскудное число, белье столовое и посуда всякая дворцовая; да истопник и работник, а сверх того карета дворцовая с парой лошадей и конюхом»). Что же говорить о дальнейшем его содержании, все более и более увеличивающемся по мере продвижения по иерархической лестнице (почувствованная им самим разница, к примеру, нашла отражение в его личных календарных записях за 1775 г., когда уже в сане архиепископа он был всего лишь переведен с одной кафедры на другую ‒ с Тверской на столичную Московскую).

Следует сказать, что правила этой игры так или иначе были принимаемы всеми иерархами, вынужденными к придворной службе. Так, современник московского владыки, петербургский митрополит Гавриил (Петров), в течении 30 лет (!) ‒ первенствующий член Св. Синода, безусловно, должен был соблюдать (и соблюдал) внешнюю, блестящую, сторону придворной жизни, как, например, присутствие на дворцовых обедах. Однако келейную жизнь вел простую, можно сказать, бедную, питаясь у себя почти одной вареной капустой. Аскет по природе, по необходимости одетый в роскошные рясы, митрополит Гавриил воспринимал придворную жизнь как повод для смирения и сокрытия своего подвига.

Эпоха, в которую жил митрополит Платон, не предполагала чувства вины относительно всевозможных поступавших к нему дарений, поскольку все значительные события государственной жизни России конца XVIII в., как правило, сопровождались наградами и пожалованиями Церкви и духовенству со стороны царствующих особ. И это было не только нормой: отсутствие таких наград почиталось впадением в немилость. Не обойден вниманием был и московский владыка, начинавший получать материальные знаки высочайшего благоволения буквально с первых своих шагов в церковной иерархии, когда, будучи еще иеромонахом и ректором Троицкой семинарии, был пожалован Екатериной II «довольною денежной наградой» за приветственную речь, произнесенную перед ней в ее приезд в Лавру после коронации в 1762 г.

К слову, император Павел I, посетив в 1797 г. после своей коронации Лавру, точно в таком же случае пожаловал ректору Троицкой семинарии Августину (Виноградскому) золотые часы с бриллиантами. И это был всего лишь иеромонах, даже не епископ! (Первый же подарок самому Платону Павел преподнес, будучи еще девятилетним мальчиком и его учеником: это была собранная им со своего стола тарелка с экзотическими фруктами ‒ роскошью, в то время доступной только в императорском дворце и домах знатнейших вельмож.) Многие же из последующих высочайших пожалований и подарков митрополиту Платону являют собой образцы не только высокого, но и чрезвычайно драгоценного ювелирного искуства (все они сохранились, будучи переданы в свое время самим владыкой в ризницы Чудова монастыря и Троице-Сергиевой лавры).

Панагия митрополита Платона (Левшина). Распятие. Москва или Санкт-Петербург. 1784 г.

Точный учет

Можно сказать, что митрополит Платон жил по принципу «даром получили, даром давайте». Отличаясь завидной и редкой для нашего времени щепетильностью в вопросах своей репутации, он в своих «Записках» не только скрупулезно перечисляет все подарки, пожертвования, пожалования «по мере поступления» их от высочайших особ, но и указывает, как он ими распорядился, особенно если речь идет о проходивших через его руки денежных средствах (которые, в случае их общего подсчета, составили бы немалую сумму: ведь только на постройку Архиерейского дома в Кремле Екатерина II выделила ему 40 тыс. рублей, а император Павла I в связи со своей коронацией дал «на раздачу бедным» 90 тыс. рублей, Александр I – 60 тыс. рублей).

Солоница (ладоница), подарок Екатерины II митрополиту Платону (Левшину). Москва. Мастер А.И. Ратков. 1787 г.

Убедительную картину чрезвычайной бережливости митрополита Платона и тщательности учета прихода и расхода вверенных его распоряжению денежных средств, касающихся не только самой Лавры, но находившейся в ее стенах Троицкой семинарии дают документы архива Учрежденного собора Лавры. Особую статью составляла часть денежных поступлений, уходившая на помощь вдовам священников, инвалидам, содержание богаделен и другие дела милосердия.

В Лавре до сих пор хранятся вклады ее настоятеля, преосвященного Платона: золотые сионы, богослужебные сосуды, серебряные подсвечники и другие предметы церковного обихода. Все это перечислено в его «Записках», и все это безусловно, стоило немалых и по тем временам денег. Очевидно, митрополит Платон, обладавший при своем простом происхождении хорошим природным вкусом, настолько развил его, соприкасаясь с придворной жизнью, что, например, сделанные по его заказу (а часто и по его эскизам) известные нам панагии, представляют собой достойные образцы весьма высокого искусства.

Хотя Троице-Сергиева лавра занимала привилегированное положение по сумме, выделявшейся на ее содержание из Коллегии экономии, однако и этой суммы не хватало на все нужды обители после секуляризации 1764 г. Екатерина II во время посещения Лавры в 1775 г., усмотрев плачевное состояние ее храмов, распорядилась выделить из казны 30 тыс. рублей на приведение их в порядок. Ремонтные работы, развернутые митр. Платоном на эти деньги, стали первой широкомасштабной реставрацией в истории древнего монастыря, вошедшей в нее как «платновская». В течение нескольких лет были капитально поновлены все храмы Лавры, в том числе и древнейший Троицкий собор: поправлены росписи, иконостасы, обновлены кровли, покрашены фасады, осуществлены другие необходимые перестройки и переделки.

Получая от власти достаточно средств без своей просьбы, митрополит Платон не гнушался обращаться к ней за деньгами, если речь шла о вверенных его попечению церковных заведениях – будь то Троицкая, Тверская или Перервинская семинарии, Московская Духовная академия, архиерейские дома, подворья или сама Лавра. И ‒ что удивительно для нашего времени – всегда получал просимое. Суммарный же вклад вытребованных им у власти в результате личных усилий материальных средств, затраченных на благоустроение Лавры, возрождение запустевших и устройство новых обителей (в частности, Перервинский монастырь в первом случае и Вифанский во втором), ремонт храмов своей епархии, вполне сопоставим с добровольными царскими пожалованиями, если только не превышает их.

Две жизни

Почитание власти, особенно монаршей, беспрецедентно сакрализованной в XVIII в., было неотъемлемой чертой личности митрополита Платона. Это почитание сквозит, точнее, этим почитанием буквально дышит все проповедническое наследие знаменитого витии. (К примеру он мог, совершенно в духе своего времени, приветствуя императрицу речью, провести параллель со с евангельскими словами: «Откуду ми сие, да прииде Мати Господа Моего ко мне».) Это же почитание побуждало его «гнать» из Москвы в Лавру при известии о предстоящем высочайшем посещении обители, чтобы самому руководить подготовкой «гратуляции», написанием од, составлением богословских «диспутов». Молодые люди – семинаристы – одевались по его указу в белые хитоны с зелеными лентами поверх обычных платьев, выстраивались в шеренги по обе стороны аллеи, по которой проезжали высокие гости, пели канты. Хлебосольный хозяин обители, принимая их, служил в их присутствии всенощную и Литургию, произносил речи, угощал в своих покоях, в конце концов провожал, получив очередные пожалования на обитель и семинарию.


Однако такое отношение удивительным образом сочеталось в личности московского владыки с детской бескомпромиссностью, когда речь заходила об ущемлении властью интересов Церкви. Именно это свойство, как и полное отсутствие способности лицемерить в этом случае, лежало в основе его непреодолимого и в конце-концов осуществленного желания навсегда оставить все свои придворные должности и искать покой в любезной его сердце Лавре, а позднее – в устроенной по своему вкусу Вифании.

Московский архитектор Одоевцев выстроил для митрополита Платона в Вифанской пустыни, устроенной в 1783 г. «для погребения усопшей о Господе братии Сергиевы лавры», архиерейские покои. Их обстановка сохранялась и после кончины иерарха: еще до революции в них был устроен музей. Вкус митрополита, подкрепляемый достаточными средствами, проявился и тут. Покои были превосходно обставлены, мебель и предметы обстановки были выполнены по специальному заказу аугсбургскими мастерами. (После закрытия Лавры обстановка вифанский келий митрополита Платона легла в основу экспозиции Сергиевского музея-заповедника, посвященной «быту церковников XVIII в.»).

Церковь Спасо-Вифанского монастыря

Только в Вифании, да еще в Перервенском монастыре, и можно было увидеть митрополита Московского Платона на склоне его лет самим собой, когда и гостям из Кембриджского университета он предстал в простом домашнем облачении, шерстяных носках «самой грубой работы», широкополой шляпе, сидящим на скамейке и по-стариковски греющимся на солнце. И здесь его также невозможно было узнать в простой одежде, как в XIV в. не узнан был своим почитателем святой основатель Троицкой обители, сам преподобный Сергия, пока к нему не обратился князь.

В своем завещании, прежде чем перечислить суммы, оставленные в банке на Лавру и Воспитательный дом, на Троицкую семинарию и учеников–платоников, на богадельню, Вифанский монастырь с Вифанской семинарией, он написал: «Денег после меня других не останется, и потому прошу в изыскании их не трудиться; ибо какие были деньги от жалованья и доходов, те все, по желанию моему, распределены».

Кстати, для человека рационального XIX в., каким был его биограф И.М. Снегирев, митрополит Платон ‒ «враг роскоши и расточительности».

Текст: Надежда ЛАВРОВА

Версия для печати

Тэги: Церковь  История