Британская экранизация «Анны Карениной»: Любовь, Закон и приличия

Не тот случай, когда стоит говорить: «Халтура! Колхозная ярмарка! Тупо исказили! Голливудщина!» Нет, новая зарубежная экранизация русской классики стоит более серьезного разговора. Ее достоинства и недостатки тоньше всего того, что позволительно обсуждать с помощью басовитых лозунгов.

«Анна Каренина» получила в фильме Джо Райта, поставленном по сценарию знаменитого драматурга Тома Стоппарда… ветхозаветную трактовку. И это, пожалуй, стержень всего киноповествования.

Одна из центральных, сюжетообразующих фраз фильма, сказанная о главной героине: «Она нарушила закон… хуже того, она нарушила правила». Действие картины бродит между любовью, законом и правилами. Правила – то, что безусловно ниже первого и второго. Это не более чем общественная условность, нечто наносное, поверхностное. Так, например, вернувшись с Вронским в Санкт-Петербург и почувствовав пренебрежительное отношение общества, Анна Каренина все же настаивает на посещении театра. Там на нее смотрят с презрением и негодованием: нарушены светские приличия! Скверная женщина, предъявив всему свету свою незаконную страсть, получает в ответ ушат холодной воды – ей показывают, насколько она вышла за пределы нормы, принятой у господствующего класса. Являясь в неположенное время в неположенное место, Анна отнюдь не тем дурна, что изменила мужу и связалась с красавчиком-офицером, а тем, что попыталась вписать свои поступки в рамки этой самой нормы. Ее визит в театр в трактовке Райта и Стоппарда – почти что общественный манифест: «Да, я имею право так любить и не понимаю, почему это мое чистое чувство может быть воспринято как нечто дурное!» Она пытается сохранить статус светской дамы, отказавшись следовать «правилам игры», принятым в светском обществе. Но любила бы она своего Вронского тихо… тихонечко… точнее сказать, потихоньку, и кто бы ее осудил из светских дам? Нашли бы сей «роман» пикантным, похихикали бы, даже. Вероятно, одобрили бы ее выбор…

Многое возможно в обществе, если делается молчком.

Разумеется, картина предъявляет нищету подобной позиции. Даже, быть может, с избыточной силой. Ведь второстепенность приличий перед лицом закона и любви очевидна: к чему тут подчеркивать, выделять?

Видимо, дело в том, что Райт и Стоппард решили подчеркнуть во-первых, колоссальную разницу между приличиями и Законом (именно так, с большой буквы, как надо бы писать в «Слове о Законе и Благодати») и, во-вторых, мощь, если только не преобладание Закона в споре его с Любовью (именно так, тоже с большой буквы).

А вот это уже интересно. И в какой-то степени наводит на мысли о возрождении спора между Ветхим заветом и Новым. При том, что позиция Закона, раз навсегда установленного порядка, нерушимой Традиции манифестирована с большей силой, чем у самого Льва Николаевича Толстого. Со значительно большей.

Для автора романа муж Анны – человек невеликой значимости. Можно сказать, второстепенная фигура. В некоторых случаях он представлен с оттенком комизма. Толстой сделал так, чтобы очень малое число его читателей могло проявить сочувствие к Алексею Каренину. Наверное, сочувствие этому человеку следовало бы счесть исключением из правила, экзотической позицией читателя.
Джуд Лоу в роли Алексея Каренина

А вот для авторов фильма супруг главной героини и сам – главный герой, как бы парадоксально это ни звучало. Во всяком случае, он подан интереснее, значительнее, сильнее, чем Вронский. А порой Каренин, блистательно сыгранный Джудом Лоу, выходит на первый план, затмевая жену. Ее страсть понятна. Его страсть глубже, и боли в ней едва ли не больше, чем в эмоциях Анны.

Это человек Закона.

На первых порах он проигрывает супруге, настаивая на соблюдении приличий. Мол, ревность недостойна, но ты, голубушка, не давай обществу повода судачить. Репутация! Затем выясняется, что его интересует не столько соблюдение правил, принятых в свете, сколько – истинного Закона. Он судит грех, ему страшно, что жена впала в грех. А по истинному Закону грех должен быть наказан. Но потом он не просто прощает Анну, не просто примиряется с Вронским, он проделывает это, победив в себе и гордость, и стремление ни в чем не расходиться с Законом. Иначе говоря, совершив огромную, страшную душевную работу, сломав себя, поддавшись духовной любви, которая поставлена в картине выше, чем страсть самой Анны. Это неожиданно, любопытно, и это несколько в сторону от смыслов, заложенных в «Анну Каренину» самим Толстым.

Каренин был бы чудесным христианином, образцом всепрощения, смирения и веры… но Закон есть Закон. И дело даже не в том, как представлял этого персонажа Толстой, а в том, что Райт и Стоппард четко показывают: конечно, столь высокая духовная любовь может иногда кое в чем становиться причиной ухода он норм Закона, но… именно кое в чем. И тут есть своя мера: нельзя ТАКОЙ женщине отдать на воспитание сына, будь она трижды мать; уместно проявить колебание (в фильме это именно колебание, там нет бесповоротно жесткого отказа), решая, стоит ли разводиться в подобных обстоятельствах.

Иначе говоря, хорош тот, кто руководствуется прежде всего Законом, а любви позволяет победить себя лишь в исключительных случаях.

Вторая главная линия романа – левинская – служит подтверждением этой идеи. Сам Константин Левин сильно обеднен по сравнению с персонажем романа. У Толстого это мудрый человек, самостоятельный и крепко стоящий на ногах. Его идеализм, его нравственные искания не мешают ему оставаться крепким расчетливым хозяином. Неудачная попытка добиться взаимности от возлюбленной приводит его к отчаянию, но не выбивает из колеи. Этот персонаж в высшей степени обаятелен, и именно к Левину Толстой постарался прикрепить читательские симпатии. У Райта и Стоппарда Левин – милый сельский философ, некрасивый чудак, существо высоконравственное, но наивное и нерешительное. Однако и Левин силен тем, что содержит в себе Закон, стремится поступать правильно. А значит, руководствоваться долгом. Его счастливый брак с Кити Щербацкой представлен как апофеоз любви, скрепленной истинным Законом. У Толстого этот союз также наполнен светом, теплом, но только любви в нем больше, а пафос «правильности» не столь силен.

Главная героиня в романе вызывает жалость и сочувствие. Ей дана очень сильная страсть. И при других обстоятельствах из этой страсти родилась бы прекрасная, окрыленная любовь, но… только не при тех, в которые попала Анна. У Толстого она – жертва; общество скверно устроено, возможно, не будь оно столь сильно подчинено приличиям, женщине, загнанной в тупик трагической беззаконной любовью, удалось бы преодолеть соблазн самоубийства… В финальных главах она подана в состоянии нервного расстройства, раз за разом жестоко ссорится с любовником-Вронским. Подобные сцены выглядят неприятно, но все-таки не лишают читателя жалости по отношению к Анне. У Райта со Стоппардом Каренин и Вронский показаны лучше, благороднее, чем предстают они у Толстого. Зато градус истеричности Анны задран существенно выше, чем в романе. Холодноватая внешность Киры Найтли, сыгравшей Каренину, в соединении с хорошо поставленной истерикой оставляет впечатление не столько горя, сколько стервозности, чуть ли не одержимости…

Анна Каренина – человек Любви. И Любовь на экране решительно проигрывает Закону. Красавица, великолепная аристократка, человек, способный очень далеко зайти, ведомый большим чувством, Анна слаба тем, что в ее страсти подчеркнуто темное, хаотическое начало.

Фильм, в итоге, проще, мягче романа. В нем предлагается спасительный выход из борения страстей (счастье Левина с Кити) и чтится Закон. Так может быть, правы были постановщики, убоявшись научить современную публику злу? А ведь беззаконная любовь, окончившаяся самоубийством, – зло, грех, никак не иначе... С другой стороны, та сила трагедии, которая в романе приводит Анну Каренину под поезд, – великий урок. Душа, прошедшая этот путь по книге, избегнет, возможно, подобного маршрута в жизни. Но если предостережение утратило силу, смягчено, упрощено, кого оно напугает? Кого оно уведет с гибельных рельсов?

Трудно сказать, хороша ли мягкость и «цивилизованность» картины. Красивая вещь, качественная вещь… только нет в ней того ужаса, которым наполнены предельные вопросы нашего бытия. А без него – все несколько не по-настоящему.

Дмитрий ВОЛОДИХИН

Версия для печати

Тэги: Культура  Кино