«Сотворение мира» в Долгопрудном
«У детей наитие, как у древних мастеров. Наша заветная мечта, — говорит отец Дмитрий Котов, — издать Ветхий Завет с детскими иллюстрациями»

Мозаику не передашь фотографией — потому что каждый ракурс другой. Игра золота, цвета, поворот камешков...

Спас за Клязьмой
Храм Спаса Нерукотворного — на высоком береговом откосе. В XIX веке так и называли — Спас за Клязьмой. Вид отсюда на десяток километров. На переднем плане — рыбак над лункой, широкая тропинка на заснеженном поле реки. Напротив светится окнами остров.

— Там живут отставные капитаны речного флота, — говорит Дима, мой провожатый. — А вон, видишь, домик. С дымком из трубы, — показывает он за церковную ограду. — Это и есть наша воскресная школа. На следующий год обещают, правда, перевести в другое, кирпичное, здание.
В советское время в разоренной церкви чего только не было: от мыловарни до типографии. Храм, история которого восходит к середине XVII века, начали восстанавливать в 1991 году. А недавно на его стенах появились мозаичные иконы. «Спас Нерукотворный». «Троица». «Божия Матерь». «Преподобный Серафим». «Царь-страстотерпец» — его четырехметровую полуторатонную икону устанавливали с помощью подъемного крана.

Проверка на смирение
Около воскресной школы несколько детей дошкольного возраста облепили вольеры с курами и кроликами.
Внутри домика длинные лавки вдоль столов. Русская печка, расписанная детьми. На печке уложена мозаика, над ней работает в свободное время молодой алтарник. Один из столов занят большой иконой Божией Матери — она делается для Княгинина монастыря во Владимире.
Повсюду камешки разных цветов и размеров, кусочки смальты — лазурной, светло-зеленой, коричневой. На ящичках подписи: «Белый», «Охра», «Зеленый», «Голубой»… И в каждом — множество оттенков. Под лавкой молотки со специальными напайками и маленькая наковаленка — на ней и бьют смальту.

— Нужно отколоть строго такой кусочек, который ляжет в мозаику. Поэтому даже у взрослых поначалу руки в бинтах. То и дело по пальцам попадают, — рассказывает Дима, обе дочери которого пытались заниматься здесь мозаикой.
— По пальцам, говорите? — с интересом переспрашивает женщина, вошедшая в дверь сразу за нами. — Вот что нам предстоит!
Оказалось, прихожанка Ксения с шестилетней дочкой Анной только начали свою мозаику. Три дня рисовали рысь и удода. А началась их работа с того дня, когда руководитель занятий — диакон Дмитрий Котов — принес альбом византийской мозаики, и каждый выбрал себе животное или птицу.

— Нарисовали рысь на огромном листе, — рассказывает Ксения. — Отец Дмитрий говорит: «Нет, мне не нравится. Она не изящная…» Нарисовали по-другому. «Нет, пятна должны иметь определенную форму. И хорошо бы, она смотрела назад». — «На марке она вперед смотрит...» — «Нет, пусть она развернется…» И действительно, сам взял, буквально одну линию ей пририсовал — и она развернулась.
А еще у нашей рыси на ушах были такие мохнушки. «Нет, — говорит, — из камня это не сделаешь. И шея какая-то не та. Вырезай голову!» — «Как?!» — «Голову отрезать!..»
Хорошо, Аня у меня ребенок терпеливый. Ей говорят переделать, она идет — тюк-тюк-тюк — переделала…

— Так одна мозаика — на год работы, — говорит Дима…

Тут в дверь врывается терпеливая Анечка: — Мама, курица яйцо снесла! Только что! Оно теплое!

Куда после смерти идут души не очень злых
Местный диакон — отец Дмитрий Котов — по образованию искусствовед и художник-мозаичист. Окончил Академию художеств в Санкт-Петербурге. «Мне довелось в первом монашеском храме на Руси — Благовещенском, что в Дальних пещерах в Киево-Печерской лавре, — иконостас делать, — рассказывал он мне после занятий. — Дело в том, что в пещерном храме, основанном Феодосием Печерским, очень сырые стены, и обычные иконы быстро портятся. Решили сделать мозаику. Отец Зенон меня туда сосватал…»
Но о мозаике мы говорим потом, а сейчас — молитва и учеба. Сегодня занятия только с дошкольниками — от трех с половиной лет. Молимся. Читаем половину акафиста «Слава Богу за все». И начинается урок. Не так, как это часто бывает: учитель вещает, ученики внимают. Все вкруг стола. Отец Дмитрий, большой, с пышной светлой бородой, — во главе. Даже как будто парит над столом: задает вопросы, комментирует ответы, смеется, бурно жестикулирует, при этом умудряется одновременно разговаривать с каждым. Но основное рассказывают дети.
Речь о Родительской субботе.
— Что происходит с душой человека после того, как он умер? — спрашивает отец Дмитрий. — Кто знает?
— Души очень злых людей идут к дьяволу, — говорит Устинья, серьезная девчушка четырех лет. — А души не очень злых…
— Да-да, очень интересно, куда же идут души не очень злых? — удивляется такому повороту учитель.
— Тоже к дьяволу. А души очень добрых идут к Богу…

«Ночные яблоки, наверное, вкуснее?»
«Книжку мы издаем, — рассказывает отец Дмитрий после обсуждения посмертных маршрутов. — Дети сами нарисовали и сами рассказы написали». Он показывает всем большие цветные фотографии рисунков.
Золотой кулич со свечой, обведенный толстым черным контуром. «Черный — это напоминание о посте, — объясняет отец Дмитрий. — Но весь рисунок какой радостный, а? Солнечный! Золотой желтый фон с красной скатертью, с зелеными листьями и сережками распустившейся вербы. Кулич – величественный, как храм. Работа монументальная! Не каждый художник смог бы сказать о Пасхе так много, как ребенок».
На другом рисунке — девочка с яблоком и жираф. «Отвергнутая жертва. Она ему яблоко протянула, а он понюхал и ушел».
А вот буйвол. «Митя выбрал его в коллекции марок. Рисовал, конечно, по-своему. Но буйвол все-таки животное несколько агрессивное, и, когда Митя его нарисовал, мы с ним поняли, что эту агрессивность надо как-то укротить. Митя сам нашел неожиданное решение — взял и посадил на буйвола пару попугаев. Попугаи получились большие, и буйвол сразу как-то присмирел и перестал казаться опасным….»
Самый счастливый рисунок назывался так: «Яблоки под луной. Ночные яблоки, наверное, вкуснее?»
Потом дети сочиняли сказки. Отец Дмитрий давал завязку и просил продолжить. «Дети пусть рассказывают, а взрослые записывайте — при этом от себя не вставляйте ни одного слова».
Вот что сочинила, например, Устя:
«Жили журавлик, уточка и дрофа на крыше в деревне. И журавлик полетел на юг. Уточка тоже полетела. А дрофа пешком пошла. Потом на кораблике поплыла и приплыла на юг. А журавлик и уточка хвастались по дороге, кто лучше летает, и поссорились. А дрофа была добрая и мирная. Она не умела летать, но Господь ей дал доброту. И она первая на юг попала».

Живой плоский мир
После Закона Божиего обычно проходят занятия мозаикой. Часа по три. В субботу и дополнительно в четверг. Дети к рисунку подбирают камешки. Самых разных цветов мрамор и другие камни со всего мира, от которых ребята откалывают кусочки для своих мозаик, дает расположенный рядом камнеобрабатывающий комбинат. А смальту в России сейчас не производят. Приходится использовать итальянскую — очень дорогую.
Отец Дмитрий рассказывает:
— У мозаичиста плоскостное мышление. Стенка, все распластано. Мера условности очень серьезная. Есть намек на объем — один-два ряда полутени, и все. Другое дело, что в эту плоскость вводится очень много цветов. В Киевской Софии я насчитал 16-18 оттенков золота. И потом, ведь каждый камешек имеет свой поворот. Ни один камень нельзя положить ровно. Мозаику не передашь фотографией во всей полноте. Живопись мастера передают, иконопись. А мозаику невозможно, потому что игра цвета, золота, поворот камешков… Это очень живое искусство. Непосредственное.

— С каких лет начинают ребята заниматься мозаикой?

Отец Дмитрий показывает обложку одного из календарей с работами учеников школы.
— Вот мальчик в четыре года делал. Смотрите, какая живая кладка. У детей наитие, как у древних. Мы, конечно, им технику показываем, но многие элементы мозаики — например, «вкрапления» и «горизонтали» — они все равно по-своему делают.

— А у вас дети только вашего прихода?
— Нет, есть и из других храмов. И из другого города — из Лобни.

— А почему в подписях к работам только имена и возраст?
— Чтобы человек не драл нос. Это ведь наше общее дело.

Собирается «Сотворение мира» на стенах трапезной на втором этаже Спасского храма — вокруг мозаичной иконы Божией Матери, подаренной художниками Свято-Тихоновского института.

— Дети не должны иконы делать. Это все равно что новоначального монаха поставить епископом. Икона — это «богословие в красках». А детям богословствовать рано. Хотя молиться они могут иногда лучше взрослых, — отвечает отец Дмитрий на мой последний вопрос. — Ребят надо развивать: учить композиции, рисунку. Вкус прививать. Способность видеть красоту. Есть ребята, которые у меня занимались, а теперь стали настоящими художниками — один в 24 года уже храмы расписывает. Но и здесь, в школе, если что-то у них получается — сначала попадает в календарь, а потом монтируется в стену. Навсегда.

Андрей КУЛЬБА
Фото Вячеслава ЛАГУТКИНА

Версия для печати