Румыния — очень аграрная страна. Может быть, именно поэтому народ здесь такой мирный, спокойный — как этот крестьянин, пасущий своих овец на склоне холма в Южных Карпатах
Мой приятель, узнав, что я вернулся из Румынии, удивленно спросил: «Откуда-откуда? Ну и что это за страна, расскажи, а то мы ведь тут о Румынии знаем только, что есть такая, а что там и как — неизвестно. Вера там хоть какая? Расскажи». Так вот, рассказываю...
Перекресток Европы
Румыния — европейское государство, расположенное между Украиной, Молдавией, Сербией, Венгрией и Турцией. А еще Румыния — одно из самых православных государств в мире. Любой посетивший эту страну без труда убедится в этом.
Столица Бухарест. Название происходит от слова «букур» — пастушеский. Говорят, первое поселение здесь когда-то основал представитель этой профессии. Отчасти некоторая «деревенскость» чувствуется в столице Румынии, государства в большей своей части аграрного, и сейчас. Очень просто одетая публика, по сравнению с которой москвичи выглядят респектабельными господами. Практически полное отсутствие небоскребов, зато большой, очень живописный и, главное, заселенный жителями, а не офисами одно-двухэтажный сектор. Потертые фасады.
И множество церквей. Встань на любой улице Бухареста и посмотри вокруг себя. Если ты не увидишь бисерику (так по-румынски звучит слово «базилика», церковь) — значит ты слеп. На три миллиона жителей Бухареста — 300 православных храмов (в 11-миллионной Москве храмов — 400). Почти 90 процентов населения — православные. Причем не на словах, а на деле. Но об этом ниже, пока же вернемся на улицы Бухареста.
Мирный, двухэтажный, немножко провинциальный пейзаж Бухареста местами нарушается сталинской архитектурой, напоминающей о том, что всю вторую половину ХХ века румыны находились под властью коммунистов. Всем известно имя Николае Чаушеску — могущественного диктатора, правившего 25 лет. За это время Чаушеску, как и положено любому диктатору, оставил весьма яркий след в архитектуре столицы. К примеру, грандиозная Каса Популуй — Дом народа — считается вторым по величине зданием в мире. Строительство его началось в 1983 году, товарищ Чаушеску хотел разместить здесь парламент, ЦК компартии, совет министров и… собственную резиденцию, но не успел: в 1989 году его жизнь завершилась трагическим и редким для современных тиранов образом. Обычно тихие и спокойные румыны не только свергли его, но в считанные дни судили и вместе с супругой расстреляли, показав все это по телевизору.
А еще Николае Чаушеску раздвинул решительной десницей центральную площадь Бухареста, прежде окруженную виллами местных господарей и иностранных по слов. Получилась огромная площадь Унири, в центре которой не очень красивые фонтаны, а по краям восьмиэтажные дома 70-х годов. И идут себе по ней толпы говорливых, неброско одетых румын, а среди них снуют цыгане, которых в Румынии очень много. То тут то там видны торговцы цветами и ширпотребом («Бери, парень, все по 10 тысяч лей!»). Рядом с каждым из них ведро. Обыкновенное жестяное ведро, стоящее на двух кирпичах и пробитое по дну и стенкам множеством дырочек. В ведре тлеют угли — торговцы греются.
Румынский народ принял христианство очень давно, в первые же века Христианской эры. Почти всю свою историю этот народ был под чьей-то властью: болгар, татаро-монголов, греков, турок… История румынской государственности насчитывает меньше 150 лет. И если народ пронес веру через столько веков чужого владычества и сохранил ее в таком состоянии, какое можно наблюдать в Румынии сегодня, то, может быть, вот она, настоящая вера?
В храме как дома
И вот оказывается, что все эти люди: прохожие на бухарестских улицах, посетители магазинов и ресторанов, эти уличные торговцы и даже цыгане, — все они православные! Что же из себя являет их церковная жизнь? Чтобы познакомиться с нею, зайдем в любую из бухарестских церквей.
Рядом с храмом сооружение, похожее на прямоугольную беседку с тремя глухими стенами и крышей. Стены украшены фресками, изображающими особо почитаемых в Румынии святых или евангельские сюжеты. Вдоль стен — столы, покрытые латунью и имеющие множество подсвечников, как наши поминальные кануны. А это и есть место поминовения, но не только усопших, а и живых тоже. С утра до вечера здесь народ: подойдет человек, поставит свечку за живых, другую за мертвых, перекрестится и идет себе дальше. Спрашиваю, отчего это свечи вынесены на улицу? Оказывается, на этом уже давно настаивают реставраторы, боящиеся за сохранность фресок, ведь в Бухаресте очень много церквей, построенных в XVII и даже XVI веке (в некоторых сохранились и росписи).
И надо сказать, реставраторов можно понять: при той посещаемости церквей, какую можно наблюдать в Румынии, их стены пришлось бы реставрировать раз в полгода!
Согласно обычаю мужчины в церкви стоят впереди,
а женщины сзади. Во время чтения Евангелия
многие встают на колени
Пятница, нераннее утро, рабочий день. В храме идет литургия. Народу не сказать чтобы много, но у нас, в Москве, не в каждом храме столько бывает на воскресной литургии. Человек 100-150 — мужчины и женщины, старики и молодежь. Детей, правда, в будний день в церкви не встретишь: дети в школе. Внутри храма румыны размещаются не так, как иногда у нас — мужчины справа, женщины слева. Здесь мужчины чаще всего впереди, женщины сзади. Если Евхаристический канон еще не начался, можно обнаружить, что кто-то сидит (по стенам сделаны на греческий манер специальные сиденья, стасидии), кто-то стоит на коленях. Румыны вообще очень любят коленопреклоненную молитву. Все церкви в Румынии устланы коврами. Во время Евхаристического канона на коленях молятся все. Многие складывают перед собой руки «лодочкой», немножко по-католически.
В задней части храма часто бывают установлены столы для приношений — как около наших канунов — и раздачи прихожанам освященного: масла на ватках, нарезанного кубиками хлеба, муки в маленьких бумажных фунтиках. Румыны очень любят помазание елеем. Всегда — во время литургии, после акафиста или вечерни — перед священником выстраивается очередь желающих помазаться.
В храме румыны ведут себя очень свободно. Например, ходить по солее здесь разрешено абсолютно всем: и мужчинам, и женщинам. И в любое время. Ну, конечно, они поднимаются на солею лишь по необходимости: поцеловать образ местного ряда, получить благословение. Вот характер ная сценка. Центр Бухареста, храм при Румынской патриархии. Заканчивается Херувимская, вот-вот начнется великий вход. Вдруг немаленьких объемов старушка с двумя огромными черными полиэтиленовыми пакетами поднимается на солею, подходит к образам, висящим по сторонам Царских Врат, прикладывается и спокойно возвращается назад, в храм. Другая зарисовка. Идет Евхаристический канон, благоговейная, молитвенная атмосфера в храме, все на коленях. Худой, высокий мужчина средних лет поднимается на солею, идет к северным дверям алтаря и… стучится в них. Ждет. Наконец дверь открывается, выходит священник, перед которым мужчина склоняется для получения благословения — румыны не складывают, как мы, руки, а низко наклоняют голову. Получив благословение, уходит. Поначалу я в душе возмутился такими, казавшимся мне слишком свободными, обычаями. Но потом, мне кажется, кое-что понял. Дело в том, что для этих людей храм — это не только Дом Божий, но и их собственный дом, в котором им привычно, уютно и тепло. А дома человек чувствует себя свободно.
Многие жители Бухареста любят помолиться в монастыре Скитул Дарварь — службы здесь особенно долгие и чинные. Назван монастырь в честь основателя — воеводы Константина Дарваря. Вообще многие румынские церкви называются не по священному событию или по имени святого, в честь которого освящен престол, а по имени ктитора или строителя
Записка святой Параскеве
Удивительно, что румынский коммунистический режим практически не воздвигал гонений на Православную Церковь. Говорят, это заслуга Чаушеску, который не решился лишить свой народ самого дорогого — Церкви. Впрочем, может быть, это заслуга народа?
Приходя в храм, люди пишут записки, которые достойны особого описания. Принятое у нас простое перечисление имен румыны предваряют своеобразной молитвой, изложенной своими словами.
Я не мог удержаться и подглядел, о чем просят Бога и Его святых румынские православные. «Господи Боже! Спасибо Тебе за первый экзамен! Помоги сдать и остальные!» «Пресвятая Богородица! Помоги мне с машиной, прошу Тебя!» «Святая Параскева! Помолись, чтобы он поскорее вернулся домой!» После таких молитв в записках идут обычные столбики имен. Сколько же непосредственности и веры в таком, казалось бы, и не очень каноническом, но искреннем отношении к Богу и Церкви! Эту непосредственность мне пришлось наблюдать и однажды на литургии, когда стоявшая на коленях женщина поймала и поцеловала край стихаря дьякона, вышедшего на середину храма читать ектению.
Литургию поют все, то есть всем храмом. Ведь литургия состоит в основном из неизменяемых текстов — ну, кроме тропарей и кондаков, — и нет ничего удивительного, что люди, с рождения ходящие в церковь, знают службу назубок. Добавьте к этому природную музыкальность румын, и вы получите вполне стройное пение в исполнении нескольких сот человек. Что касается изменяемых песнопений — на вечерне или утрене, — то их, конечно, исполняет клирос. Здесь чувствуется очень сильное влияние греков. Поют с иссоном — то есть с неподвижной басовой основой, на фоне которой выписываются сложные колена византийской мелодии. Вообще, в современном румынском пении явно слышно переплетение двух традиций: византийской и народной, местной. К примеру, ектении поются чаще всего веселым и более понятным русскому уху народным распевом. Кстати, о ектениях: у румын принято любую ектению завершать словами: «Молитвами Богородицы Спасе, спаси нас». Поют это все присутствующие.
Воскресное утро в деревне Валя Плопулуй. Все ушли в церковь, на литургию
«Пишем проект и начинаем усиленно молиться»
Настало время рассказать о социальной работе Румынской Православной Церкви. Она совсем не такая, как у нас. Собственно церковных социальных начинаний в Румынии не так уж много: Румынская Церковь небогата. В то же время десятки богатейших иностранных благотворителей — общественных фондов, комитетов, советов, просто частных лиц — спешат на всех парах помочь населению. Однако многие из них вовсе не хотят давать деньги Церкви, особенно Православной.
В связи с этим большинство социальных учреждений в Румынии официально носят характер светских неправительственных организаций. И все-таки практически все подобные начинания можно смело назвать церковными. Вот, к примеру, благотворительная организация «Святой Стелиан», одна из самых старых в Румынии. И первая официально работающая с благословения патриарха. Названа в честь очень популярного в Румынии святого, считающегося покровителем маленьких детей. Основательница «Святого Стелиана» Ирина Драгой, чрезвычайно энергичная женщина средних лет, рассказывает, с чего начиналась деятельность организации.
«В 1993 году мы, человек двадцать, извините за выражение, “чокнутых”, решили хоть как-то помочь бездомным ребятишкам, которых тогда, спустя несколько лет после революции, по улицам слонялось очень много. Среди нас было три бывших инженера (я, например, инженер-проектировщик на пенсии), три медика, студенты. Начали с того, что, зарегистрировавшись как частная организация, написали проект и попросили денег у иностранцев. Вы знаете, самое главное в нашем деле — написать хороший проект, под который дадут денег. Обычно мы пишем сразу несколько проектов и начинаем усиленно молиться, чтобы Господь устроил хотя бы один из них… Ну вот, и начали действовать. Первыми нашими шагами было создание мобильной кухни: она разъезжала по Бухаресту и кормила голодных детей — по 300-400 человек в день удавалось накормить. Сегодня у нас двенадцать действующих проектов: детская столовая, дом дневного пребывания, летний лагерь и другие».
Я побывал в доме дневного пребывания. Несколько лет назад Ирина Драгой купила полуразвалившийся одноэтажный домик в центре Бухареста и отремонтировала его. Теперь сюда приходят дети из так называемых проблемных категорий: дети безработных родителей, алкоголиков, наркоманов. Дети из малообеспеченных, неполных семей. В общем, все те, кто очень часто вынужден подолгу слоняться по улицам, вокзалам и подвалам в поисках еды и приключений. Кто-то приходит сам, а кого-то и привозят — почти насильно — сотрудники центра. Большинство этих детей — цыгане. Цыган в Румынии очень много (по официальной статистике, около 10% населения), и это самая проблемная категория. Но в таком государстве, как Румыния, даже цыгане православные. И кому, как не Церкви, работать с ними. А работы много: цыгане — закоренелые поставщики бесхозных детей, профессиональные воспитатели попрошаек и воришек, не прочь они поторговать наркотиками. «Я тут недавно пыталась одну нашу маму устроить на работу, — жалуется Ирина Драгой, — нашла одно место — не идет, другое — не хочет, третье — не нравится. А дело просто в том, что постоянная работа — это не то, что им нужно, и в этом трудность».
В «Святом Стелиане» две смены — в зависимости от учебного расписания у детей. Ребята делают уроки, рисуют. Здесь же работает полноценная кухня, и дети всегда сыты. Перед едой вместе со взрослыми молятся, читают хором «Отче наш». Я замечаю воспитательнице Доре Маринеску, что в России «Отче наш» обычно поется. «Ой, нам с этой публикой только пения недостает», — смеется Дора.
Среди занятий в «Святом Стелиане» есть одно очень характерное для Румынии и необычное для нас. Дети делают иконы на стекле. Эта старинная иконописная техника — наиболее ранние образцы датируются XIII веком — происходит из северной части Румынии, Трансильвании. Кусок стекла кладут на икону-образец и тушью (а сего дня просто черным тонким маркером) обводят контуры — делают прорись. Потом специальными красками, обычно темперой с добавлением клея, начинают полученные контуры раскрашивать. Трудность в том, что вся иконопись происходит с изнанки, с задней стороны стекла, и очень важно соблюдать последовательность нанесения разных слоев краски. Но под руководством профессионального художника дети справляются с этим прекрасно: их работы не только украшают красный угол, но и хорошо продаются на выставках, принося центру кое-какой доход.
Организаций, подобных «Святому Стелиану», в Румынии более полутора тысяч, и хотя большинство из них оформлены как частные, все они работают в полном контакте с Церковью. Например, для детей «Святого Стелиана» абсолютно естественно, что в воскресенье утром они собираются в центре и все вместе идут в церковь.
Несколько лет назад румынские власти решили отказаться от больших государственных детских домов, сочтя их малоэффективными. Вместо этого было решено развивать опекунство. Западные фонды охотно дают деньги организациям, занимающимся сиротами. Меня пригласили посмотреть, как это устроено в том же «Святом Стелиане».
Пригород Бухареста, километров пятнадцать от города. На окраине довольно милой деревни — каменные аккуратные одноэтажные домики с полукруглыми арками террас, обязательно в середине церковь, вспаханные поля вокруг — выделяются из общего пейзажа четыре деревянных домика явно нездешнего вида. Это деревня для приемных родителей и принятых ими под опеку сирот. Строили голландцы, о чем гласит яркая вывеска: «Голландские домики». Скажу сразу: впечатление от посещения домиков у меня осталось двойственное.
С одной стороны, как будто все хорошо. Чистота внутри и снаружи, новенькие вещи, блестящая кухонная утварь, все напоминает стиль IKEA. Но вот жители домиков встретили нас как-то очень уж натянуто. Чувствовалась во всех их движениях скованность, неловкость. Заходим в первый домик, знакомимся. Мама и папа молодые, у них своя дочка лет девяти и двое приемышей-цыганят.
— Не трудно с неродными детьми?
— Да нет, что вы! Мы привыкли, это у нас уже не первый опыт.
— Как не первый? А где же предыдущие дети?
— Да там проект завершился… ну, в общем, пришлось переехать сюда, на новое место.
Пока мы идем в другой домик, спрашиваю потихоньку у сопровождавшей нас сотрудницы «Святого Стелиана» Магдалены:
— У нас, в России, прежде чем стать опекунами, люди проходят довольно серьезную подготовку. А в Румынии?
— Да, у нас то же самое. Недели две, наверное, занимает подготовка, тестирование, а потом можно стать опекуном.
— Не маловато две недели? Наверное, бывают неудачи, когда люди оказываются неспособными к опекунству?
— Пока таких случаев не было. Может быть, потому, что эта программа началась у нас совсем недавно…
Голландские домики были единственным местом из множества посещенных мною в Румынии, где было очень мало икон на стенах и по углам.
И где на вопрос, часто ли ходите в церковь, ответили: по праздникам…
«У нас не везде так, ты не думай, — успокоил меня сотрудник Румынской патриархии, сопровождавший меня в поездке. — Ты вот съезди к отцу Танасе в деревню, в горы. Там при сельском приходе устроен церковный детский дом. Там и живут, и работают, и молятся».
И я отправился в деревню Валя Плопулуй, 122 километра от Бухареста на север, Румынские Карпаты.
Строитель и настоятель всех церквей, расположенных вокруг деревушки Валя Плопулуй, отец Николай Танасе говорит: «В самом красивом месте нашей округи мы построили храм в память о жертвах абортов (на фото). Для Румынии это очень болезненная тема, так пусть прохожие видят, как прекрасен наш храм, и лишний раз задумаются о прекрасном Божием даре человеку — жизни»
Решительный отец Танасе
В переводе с румынского Валя Плопулуй означает «Тополиная долина». Действительно, именно тополями покрыты склоны гор в этой части Румынии. В лощинах между склонами прячутся от горного ветра деревушки, одна из них — та самая Валя. Я приехал в воскресенье около девяти утра — чтобы успеть к литургии. Деревня невелика, домов 100-150, на улицах тишина и безлюдье. Перспектива главной улицы завершается высоким, наполовину убранным в строительные леса храмом. Подхожу, дергаю дверь — закрыто. Оказывается, рядом есть еще один храм, зимний. Он поменьше, и его легче протопить. Вхожу. Небогатое, не как в Бухаресте, убранство. Только то, что нужно — деисис на иконостасе, еще пара икон, два подсвечника перед амвоном. Зато несколько изразцовых печек, дверцы которых открыты, и там виден пылающий огонь. Несмотря на это, в храме все равно холодно.
Уже шла служба, и меня разочаровало малолюдье. Храм был практически пуст, лишь в переднем правом углу, за печкой, сидели на стульях человек двадцать стариков. Однако, прислушавшись к службе, я понял, что идет утреня. Румыны ведь служат вечерню вечером, а утреню утром, перед литургией. Значит, подумал я, народ еще соберется. И не ошибся: чем ближе шло дело к литургии, тем быстрее заполнялся храм. Входя, люди покупали за ящиком просфоры — кстати, одночастные — и свечи. Потом, написав свои поэтические записки и завернув в них денежку, выстраивались с просфорой и зажженной свечей в руках в очередь перед северной дверью алтаря. Оттуда регулярно выглядывал священник и, благословив принесшего, принимал приношение. Хоть просфоры уже не пекутся по домам, но вот она проскомидия — в переводе с греческого «принесение» — в действии.
Началась литургия. Церковь уже полна народу, человек 200-250. Подошли еще старики и мужики среднего возраста. С левой стороны, но тоже впереди встали парни. Я смотрел на них и думал: в свободное время они катаются на мотоциклах и вообще ведут себя не как пай-мальчики, а именно как положено деревенским парням. А вот ведь пришли на воскресную литургию, да вовремя пришли, да встали на явно отведенное для них место и стоят, подпевают. Нашим деревням такое и не снилось…
Литургию пели все: бабушки в платочках, парни, девицы в джинсах, дети, которых в храме было человек сорок. На клиросе — штатный церковный певец и несколько девочек лет по десять. Певца звали Кристианом. После службы я спросил у него, он ли занимается с девочками-певчими. «Нет, это не мое дело, у нас для этого есть дьякон», — строго ответил Кристиан.
Служил настоятель, отец Танасе, который на самом деле оказался отцом Николае, а Танасе — его фамилия. Просто румыны называют священников по фамилии — чтоб не путать. Это высокий, черноволосый и длиннобородый, с длинной, аккуратно заплетенной косой священник. Движения быстрые, решительные, голос громкий. По всему виден очень энергичный человек. Отцу Николае около пятидесяти, он отец пятерых уже взрослых детей. Его назначили на этот приход в 1980 году.
В этот момент в деревне вообще не было церкви, что для Румынии нонсенс. Но дело в том, что в 1977 году, во время знаменитого румынского землетрясения, которое чувствовалось даже в Москве — многие москвичи помнят, как качались люстры и сыпалась с потолка штукатурка, — деревенская бисерика рухнула. Решительным человеком отец Николае был и тогда. Несмотря на запрет строительства церквей, он с жителями Валя Плопулуй начал потихоньку по ночам отстраивать храм…
И вот наконец «Со страхом Божиим и верою приступите». Вперед проходят женщины с грудничками, за ними вроде как очередь к чаше. Но после младенцев, к моему большому удивлению, никто — ни взрослые, ни даже дети постарше — причащаться не пошел. Я спросил после службы у отца Николае, в чем дело. «Да, — сказал он, — есть у нас такая проблема. Люди редко причащаются, обычно раза четыре в год, то есть по разу в каждый пост. Почему? Раньше такого не было, до войны причащались очень много. А за годы коммунистической власти что-то изменилось».
Вернувшись в Бухарест, я спрашивал у многих румын об этом. Выяснилось, что редкое причащение принято практически повсеместно. «Лучше причащаться редко, чем часто и недостойно», — говорили одни. Другие утверждали, что постом многие причащаются чуть ли не каждую неделю.
А один знакомый рассказал мне: «Наш батюшка в проповеди сказал так: “Берите пример с благоразумного разбойника. Он вообще никогда в жизни не причащался, зато исповедался перед смертью и был награжден Царством Небесным”». Румыны действительно часто и подолгу исповедуются. Это я видел своими глазами во всех церквах: толпы верующих в очередях на исповедь.
Но вернемся в Валя Плопулуй. После службы мы с отцом Николае пошли смотреть его знаменитый детский дом. Пройдя сельскую улицу и перевалив небольшую горку, спустились в соседнюю лощину. Пять-шесть аккуратных белых домиков, одноэтажных, но с жилой мансардой. Вокруг поле, поросшее травой, пастбище. Перед домиками небольшое футбольное поле, на котором с визгом носятся с мячом мальчишки и девчонки. Другие явно заняты хозяйственными работами: кто-то что-то носит, кто-то метлой метет, один мальчик лет двенадцати-тринадцати колет дрова красивым топором на длинной ручке — такие топоры здесь у всех крестьян.
Отец Николае рассказывает: в 1999 году он создал ассоциацию под названием «Pro vita — за родившихся и нерожденных». Родившиеся — это дети, брошенные родителями на произвол судьбы. Здесь, у отца Николае, их пятьдесят — девочки и мальчики в возрасте от двух месяцев до восемнадцати лет, в основном, как всегда, цыганята. Здесь же, в отдельном домике живут двадцать недавних выпускниц детдома. Они очень успешно помогают отцу Николае по хозяйству, работают на ферме и в поле. И все довольны: детдому прибыль и продукты, девушкам —
кров, пища и церковь. В детдоме она, кстати, своя и со своим священником, хотя ходу до основного храма ровно десять минут.
А «неродившиеся» — это бедные жертвы абортов. В память о них отец Николае построил на самом красивом во всей округе холме чудесную маленькую белую церковь. Это первая в Румынии церковь в память жертв абортов. У отца Николае живут и те, кого удалось уговорить не делать аборт. Это молодые женщины с неудавшейся личной жизнью из разных городов Румынии. Одну я видел, она была так юна, что, войдя в комнату и увидев несколько девочек-подростков, я спросил по-французски, чтобы никто не понял, у отца Николае, кто же из них мама. «Вот эта, а остальные просто к ней в гости пришли. А ребеночек — вон он, глядите, какой хорошенький, это девочка». Юная мамаша здесь уже четыре месяца и пробудет еще один. После этого вернется домой, где ее ждет уже все понявшая и простившая мама.
Возвращаемся из детского дома в деревню. Проходим небольшую церковь, через пять домов еще одну, в конце улицы еще одна виднеется. Да сколько же их тут, в селе, где жителей всего 600 человек!
— Отец Николае, почему так много церквей?
— А это я здесь все строю.
— Но зачем так много?
— Понимаете, народ у нас ленивый. Вот вы сегодня видели, на службе было не больше 300 человек. А когда церковь совсем рядом с домом, люди не так ленятся. Летом будем служить поочередно в каждой. Чтобы все ходили.
Федор КОТРЕЛЕВ
Фото А. ЦАРЕВА
Версия для печати
