Луну больше не делают в Гамбурге!
Фирса не женят на Аркадиной. Писатели опять стали различать реальность. Читатели накинулись на дневники, мемуары, романы нон-фикшн

О возвращении реализма в современную литературу говорила на своем вечере в храме св. мц. Татианы поэт, прозаик, публицист Олеся НИКОЛАЕВА

Постмодернизм – это провинциально
Я не литературный критик, и это сознательная позиция. Я всегда отказывалась от написания критических статей, исследований и эссе, даже когда на этом очень настаивали литературные журналы. А то, что я время от времени писала эти статьи и рецензии, было продиктовано личным или сверх-личным интересом -- экзистенциальной потребностью разрешить какую-то проблему или поговорить о какой-то жизненной ситуации. Я, как заметил один мой приятель критик, «практикующий писатель», и буду говорить о современной русской словесности с позиции именно практикующего писателя, то есть такого, который постоянно что-то пишет в разных жанрах. Он находится внутри литературного процесса и потому заведомо пристрастен.
Я считаю, что за последние года два, три произошли довольно существенные изменения в культурных умонастроениях нашего общества, произошел вдруг какой-то сдвиг. Люди стали интересоваться не только собственным физическим выживанием в этом мире, но что-то еще им стало потребно. Мне кажется, что сейчас кончается эпоха, которая началась двадцать лет назад, эпоха господства постмодернизма в литературе. Двадцать лет назад вышло это движение на поверхность, тогда оно было, пожалуй, очень свежим, новым и, может быть, даже необходимым.
Почему? Это объяснялось тем контекстом советской литературы, который сложился в восьмидесятых годах. Мне легче говорить о поэзии. В поэзии господствовал унифицированный стандарт. Как все писали стихи? Не было никакого стилистического разнообразия, стилистическое пространство чрезвычайно сузилось, Вся огромная масса поэтов советской эпохи, все они дудели в одну дуду. Использовали два двухсложных размера и три трехсложных. Все было предсказуемо, скучно. Художественно чуткие люди понимали, как обесценивается слово, что оно становится совершенно автоматическим. Поэтому, когда на поверхность вышли писатели, которые выражали новое постмодернистское направление, -- а появились они уже давно, в конце семидесятых, только существовали в андеграунде, -- было ощущение свежего ветра. Они пришли и стали разламывать одряхлевшие, обветшавшие стихотворные размеры, а в прозе -- унифицированный псевдоклассический стиль. Казалось, что пронеслась гроза. Это была пародия советского стиля, этого пафоса, за которым ничего не стояло, этих советских заклинаний. В литературу вошел центонный стиль, который построен на цитировании уже написанного и переиначивании его смысла. То есть поначалу, когда появились постмодернисты, это выглядело как новое искусство. Тогда стало казаться, что все более или менее своеобычное или оригинальное относится к постмодернизму, поэтому он стал захватывать то, что ему и не принадлежит. Постмодернизм в России возник прежде всего в искусстве и лишь потом он стал проявляться в политике и в общественной жизни. В нашей жизни до сих пор остается эта постмодернистская идеология. И мне кажется, что она еще до антихристовых времен доживет, потому что в ее основе лежит языческое представление о мире. Представление о том, что у каждого человека свой бог и у каждого есть своя истина, поэтому не существует истины как таковой. Это смешение высокого и низкого, понижение высокого и, наоборот, признание низкого, уродливого, отвратительного, аморального как нормы. Я думаю, что в нашей жизни мы постоянно будем с этим сталкиваться.
Особенностью постмодернистской культуры, с которой мы так или иначе соприкасаемся, является то, что она предлагает некую искусственную модель жизни. Если это художественный образ, то не ждите от него символической глубины, не ждите соотнесенности этого образа с какой то идеальной реальностью. Потому что он окажется абсолютно пустым, он окажется обманкой. Помните, как на елке вешали хлопушки, в которых что-то есть внутри. А были хлопушки, которые дергаешь, а там пустота. Это пустые образы, которыми населена постмодернистская культура, -- симулякры. Ужасная уже наступила усталость от этих симулякров. Конечно, хочется, чтобы там открылся какой-то новый смысл или новая оптика, чтобы увидеть исконный, истинный смысл человеческого существования.
Сейчас в культуре, в литературе, произошел сдвиг, и постмодернизм выглядит уже как совершенно выродившееся течение. Это страшно провинциально, страшно не интересно. Эпатирующий момент, который был в этом движении, уже не работает. Вот скажем, Маяковский в четырнадцатом году, он выходил, читал свои стихи на фоне символистов. Он читал в желтой кофте, с морковкой в петлице, он ломал строчку и классическую метрику. Конечно, это было как разорвавшаяся бомба. Но когда выходят в желтой кофте и с морковкой в петлице столько лет, это уже никого не шокирует, а выглядит как литературный штамп, становится пошлостью. Эпатаж потерял свою остроту. Ну и что, в конце концов, если мы пойдем в театр и увидим новую постановку «Вишневого сада», где такая трактовка, что Фирс -- любовник Раневской. Или покажут «Три мушкетера», и там будет Д`Артаньян женщина. Скажите, какое художественное открытие! Ну подосадуем, что испортили хорошую вещь. Все это становится достоянием бездарности. Такое ощущение -- и это не мое личное впечатление, а сам мейнстрим современной литературы об этом свидетельствует, -- что постмодернизм вытеснен. Он есть, но он вытеснен на задворки. Он существует в каких-то маргинальных тусовках, для своих. Люди выпускают какие-то журналы, пятьсот экземпляров тираж, сами их читают, сами же пропагандируют, кого-то там ругают. Ничего интересного.
Если лет семь назад культурный мейнстрим -- литературные толстые журналы с традициями -- еще как-то реагировал, писали разоблачительные рецензии, то сейчас это уже никого не волнует. Посмотрите, что произошло за последний год. Самые престижные литературные премии получили православные писатели, те писатели, которые говорят о себе как о людях церковных, которые стоят на позициях русской классической традиции. Самую, пожалуй, такую престижную, денежную премию получил Дмитрий Быков. За что? Фактически за художественную монографию о Борисе Пастернаке. Это монография с элементами романа, она вышла в серии «Жизнь замечательных людей». Симптоматично, что сдвиг основного движения в современной литературе произошел в сторону произведений, основанных на реальности. Может быть, это компенсация какого-то чувства неуверенности, которое возникло у людей за последние пятнадцать лет. Но это совершенно бесспорный факт. На первое место выходит жанр дневников, переписки, мемуаров или же художественные романы нон-фикшн, где все события художественно осмысляются, но события совершенно реальные.
Самые активные разговоры, споры, обсуждения в кругах пишущих людей, вообще в кругах интеллигенции вызвали дневники отца Александра Шмемана, переписка Алексея Федоровича Лосева с женой, лагерная переписка. А еще три тома «Сто писем о любви» Андрея Синявского. Эти письма написаны им из лагеря. Это совершенно поразительное чтение, и это вообще поразительное свидетельство человеческой свободы. Вот человек, который закован в узы, посажен в лагерь за то, что печатал свои произведения за границей. И в лагере он катает какую-то тележку, по-моему, с углем. Об этом говорится в письмах, но при этом он пишет жене о фаворском свете, о Флоренском, о Гоголе, о Пушкине и в лагере фактически создает несколько книг, составленных по этим письмам. Эти три тома «Ста писем о любви» свидетельствуют о том, что человеческий дух независим, он свободен.
Особенное значение приобретает сейчас художественный очерк. Исследование о русском пьянстве в деревне, которое было напечатано в журнале «Знамя». Или очень детализированное, с внутренними диалогами, сюжетами, сценками осмысление иностранного бизнеса в России, с чего он начинался, какие люди приезжали. В общем на первое место выходит то, что касается наших реальных событий, осмысление этих событий.
Самыми удачными были именно такие книги. Прежде всего, я всем бы посоветовала прочитать очень изыскано, но без щегольства написанный роман Михаила Бутова «Свобода». Этот роман получил премию «Букер». Все дело в том, как это написано. Там все интересно, и это как раз отличает настоящего писателя. Вот главный герой травит тараканов в своей квартире – и невозможно оторваться, как это интересно. Совершенно замечательная книга: остроумная, так что иногда смеешься в голос.
Еще один очень хороший роман, который получил премию Белкина, - «Третье дыхание» Валерия Попова, питерского писателя. Пронзительный, автобиографический роман. Его просто невозможно иногда читать без слез, но при этом с совершенно потрясающим катарсисом. Самая главная идея этого романа – это идея преображения. Но он и страшный, потому рассказывает о гибнущей женщине-алкоголичке, о том, как ее пытается спасать муж, она убегает, теряется, а он ее ловит. Это роман, который постоянно вас затрагивает, царапает за живое, вызывая слезы сочувствия. Замечательно написано.
И потом я бы отметила еще одну книгу, только я считаю, что автор сделал очень большую ошибку. Потому что это мемуарный роман (он называется «Бабаев»), в котором не изменены подлинные имена героев. Там все выступают под своими собственными фамилиями, и это страшная ошибка молодого автора, писателя Александра Терехова. Он как есть, так и напечатал все про конкретных людей, а многие из них еще живы. Очень хорошая вещь, и тоже очень живая, и тоже построена на реальных событиях.

Светские СМИ проигрывают
Мне кажется, что параллельно произошли качественные изменения и в православной культуре. В девяностые годы открылась свобода, и церковные люди стали трудиться на благо Церкви. Они начали выпускать журналы, газеты, снимать кино, участвовать в телепередачах, и это сначала не получалось, или не все получалось. Иногда потому, что этим занимались люди, у которых была добрая воля и горячее христианское сердце, но не было ни дарования, ни профессиональных навыков. Вдруг за эти пятнадцать лет появляются профессионалы, и они православные. Я могу вам сейчас назвать много профессиональных православных газет, журналов, есть совершенно замечательные православные сайты. Они стали не только конкурентно способными, но, я думаю, что уже побеждают светские. О чем говорить, если тираж журнала «Фома», появившийся не так давно, больше, чем совокупный тираж самых популярных и солидных литературных журналов, которые определяют литературную политику, формируют общественное мнение, таких как «Новый мир», «Знамя». И, честно говоря, читать его гораздо интересней.

Православные поэты
Олег Чухонцев (прослушать аудио выступления О.Чухонцева) – замечательный, прекрасный православный поэт. Причем удивительно, что он какое-то время молчал и потом вдруг лет пять назад написал совершенно потрясающие стихи, как будто у него открылось второе дыхание. Есть всегда опасность, что человек в старости начнет сам себя переписывать – это очень страшно. Есть автоматизм письма, то есть начинаешь повторять то, что уже было сказано. А это что-то совершенно новое. Еще прекрасный поэт Юрий Кублановский. Он очень плодовитый. Потом, конечно, Светлана Кекова, которая живет в Саратове, -- поэтесса очень высокого поэтического уровня, с европейским именем. Эти поэты имеют большой авторитет. Это очень хорошее, художественное, тонкое, изысканное письмо. Ольга Седакова, безусловно, православный поэт. Но я бы не отказывалась и от других. Я бы и Кушнера читала. Кушнер --- это извлечение драгоценного из ничтожного. Из какой-то маленькой ситуации добывается блаженство существования. Вот дырочка, прожженная на брюках, и он вспоминает, когда он ее прожег, там целая картина. Чудные совершенно стихи, сделанные из ничего. Радость из мелочи.

Что противопоставить обнищанию современного языка?
В начале 90-х шло очень активное и бурное обсуждение вопросов, связанных с переводом богослужения на современный язык. А с другой стороны, происходило страшное оболванивание, вводились какие-то даже не англицизмы, а американизмы, жаргонизмы, язык стал ужасный. Потом были борцы за введение ненормативной лексики в нашу литературу и вообще в нашу жизнь. У меня на семинаре в Литературном институте тогда учились два студента, два молодых человека – Дмитрий Полищук и Максим Амелин. Они как будто что-то почуяли в воздухе, может быть, это было не рациональное понимание, -- и стали писать стихи на церковнославянском. Причем один одним способом, другой другим. И это было так гениально, так необычно. Это такая была радость. Когда некоторые священнослужители и миряне хотят, чтобы все было по-русски, вдруг молодые люди своей поэтической интуицией понимают, что вот, на самом деле, где красота, вот как звучит слово на церковнославянском! Максим Амелин получил большое признание, общественное и литературное.
Я думаю, что, если мы пребываем в лоне церковной культуры и у нас есть желание изучать церковнославянский язык, то мы защищены от этого.

Благодарим Павла Крючкова за предоставленную аудиозапись Олега Чухонцева

Версия для печати