Книги из породы настольных

Об истории духовных отношений
Профессор С. И. Смирнов. Духовный отец в Древней Восточной Церкви. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2003. – 528 с.
Откровение помыслов, старчество, послушание – понятия для современного церковного человека актуальные, но часто не уясненные. Каково их происхождение, первоначальный смысл? Чем отличается Таинство Исповеди от откровения помыслов? Отпускаются ли грехи после того, как человек открыл помыслы духовному наставнику?
Истории духовничества, складыванию чина тайной исповеди (эпоха Вселенских соборов, то есть в период с IV по IX вв.) и посвящен труд профессора С. И. Смирнова. Книга, вышедшая в 1904-1906 годах, вошла в классику литературы по теме.
У книги две внутренние темы. Первая – духовное наставничество, вторая – формирование исповедальной, покаянной дисциплины.
Со времен основания монашества сложилась система духовного отцовства, на которой зиждилось все духовное преемство аскетического опыта. В основе – чисто монашеская пара «старец – ученик», безраздельное послушание, откровение помыслов. Лишь единицы из старцев-монахов облечены священническим чином, монастырская исповедь (прежде всего помыслов) – это не Таинство Церкви в нынешнем смысле; но эта исповедь тайна, регулярна, охватывает всю сферу духовной и телесной жизни ученика и разрешается тем, что старец «берет на себя грех», исповеданный ему.
Автор также делает экскурс в историю формирования Таинства Исповеди в древней Церкви – насколько эта история доступна нам. В период гонений на Церковь считалось, что покаяние в тяжелых грехах (а их три: убийство, прелюбодеяние и вероотступничество) -- одно, как и Крещение, и что оно не всегда могло завершаться примирением с Церковью, причащением даже и на смертном одре. В послеапостольское время была разработана система покаянных степеней, строившая «восстановление исключенного грешника по отдельным ступеням»; покаянные сроки исчислялись здесь годами и десятками лет. Исповедь первых трех веков и начальной эпохи Вселенских соборов – прежде всего исповедь публичная, исповедь в деле (а не помысле), сопровождаемая наложением покаянных подвигов и епископским (пресвитерским) разрешением греха.
Профессор Смирнов убедительно показывает, что тайная исповедь формировалась именно в монастырских «лабораториях духа», что монастырь принес эту исповедь в мир и под влиянием монастырской покаянной дисциплины изменилась и покаянная дисциплина всей Церкви, прежде представлявшая собой совершенно отдельный от монашеской практики институт.
Думается, эта книга как образцовое исследование будет интересна всем, для кого жизненно важно, что Христос – «вчера и днесь и вовеки тойжде». В этом и есть церковный историзм – как история жизни Духа в Церкви и история самого главного в нашей жизни. При таком подходе книга профессора Смирнова принесет пользу не только информативную, но и образовательную (как школа мысли), и душевную.

Книга из породы настольных
Святитель Николай Сербский. Миссионерские письма. М.: Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2005.
18 марта этого года исполнилось 50 лет со смерти святителя Николая Сербского, одного из удивительнейших людей XX века, богослова, философа и поэта, литературное наследие которого пришло к нам лишь в последние годы. Впрочем, и официальная канонизация святителя произошла совсем недавно: в Сербской Церкви – в 2001 году, а в 2003 году Постановлением Священного синода Русской Православной Церкви святитель Николай (Велимирович), епископ Охридский и Жичский, включен в месяцеслов Русской Православной Церкви. Память его празднуется 20 апреля (3 мая), в день перенесения его мощей из Америки в Сербию.
Современный ему святитель-подвижник владыка Иоанн Шанхайский (Максимович) писал о нем: «Он – украшение и хвала Сербской Церкви и в то же время принадлежит Церкви вселенской. Святой Прокл говорил о святителе Иоанне Златоусте, что достойно восхвалить его может только другой Златоуст. Так и о владыке Николае может по достоинству говорить только равный ему. Он закончил свою земную жизнь, стоя на молитве, и мы веруем, что он и сейчас предстоит за нас перед престолом Спасителя мира, которому верно служил в течение всей своей жизни».
«Миссионерские письма» принадлежат к православной литературной традиции, которая нам лучше всего известна по «Письмам к разным лицам» святителя Феофана Затворника. Для многих читателей она удостоится чести стать настольной книгой – книгой, к которой хорошо обращаться в минуты душевных затруднений, распутий, раздумий, чтобы найти ответ. «Человеку, который верит в Бога, но не молится ему», «Богослову, скорбящему о неверии людей», «Священнику К., о мировом кризисе», «Скромному чиновнику, жалующемуся на гордого друга», «Сильно страдающему молодому человеку», «Образованной женщине, которая жалуется на неблагодарность», «Машинисту, который жалуется на скучную работу», «Отцу, который жалуется на неблагодарного сына»… Все сословия, все положения, все вопросы (писем – почти триста… и все – поэзия, и все – с любовью, и все – пламенное Православие, огонь Духа. Пробежавшись по оглавлению, непременно зацепишься за особенно близкую проблему, вопрос, ситуацию. А читая подряд – набредешь на лекарство, нужное в твой нынешний день, на болячку твоей души… Да, эта книга – из породы настольных.
«Тебя удивляет, почему Бог терпит этот мир и не положит ему конец. Еще больше ты удивишься, если услышишь, что твой сосед сетовал мне на то же. И он говорит, что не осталось добрых людей и ему очень одиноко на пути к истине и добру. Это значит, что ты незнаком с ним, а он – с тобой».
«Жалуешься, что Бог не слышит твоих молитв. Во многих несчастьях молился ты Ему, но ни от одного не защитил Он тебя! Удивлен твоими словами: как же не защитил, если ты пережил несчастья, а не они тебя?»
«Насмешка всегда от незнания, улыбка – от знания».
Думается, именно с этой книги хорошо начинать знакомство с творчеством святителя Николая Сербского: каждое письмо являет поэтическую и богословскую цельность, в каждом очерчены судьба и характер, маленький (а то и огромный) духовный сюжет. Внутри писем – прекрасные жемчужины отдельных речений, порой совсем афористических, порой парадоксальных, которые хочется хранить в душе. А за этой встречей, будем надеяться, последуют новые: наследие святителя Николая становится все более известным в России.

Открытие мира и собственной души
Уэбстер Джин. Длинноногий дядюшка / Пер. с англ. Н. Трауберг. – М.: Глобулус, 2003. – 160 с.
Уэбстер Джин. Милый недруг / Пер. с англ. Н. Трауберг. – М.: Глобулус, 2003. – 210 с.

«Как интересно не знать, кто ты! Очень романтично. Столько всяких возможностей… Может быть, я не американка; мало у нас других народов? Может быть, я происхожу прямо от древних римлян, или от викингов, или от русских эмигрантов (тогда я должна жить в тюрьме, в Сибири), а может быть, я – цыганка. Да, скорей всего, я ведь бродяга. Хотя до сих пор не было случая это как следует проявить».
Молодая девушка живет в приюте. И вдруг таинственный попечитель решил определить ее в колледж, дать стипендию, чтобы она стала… писательницей. От Джуди требуется – учиться и писать письма «мистеру Смиту», ни подлинного имени, ни адреса которого она не знает; ответов на письма не будет. Мельком и со спины она видела его и знает о нем лишь, что он худ и длинноног, отчего и прозвала его Длинноногим Дядюшкой (в Америке это еще и прозвище паука-сенокосца).
Джуди соглашается. Из тесного пространства безликости и «долга» она выходит в свободный мир – и осваивается в нем с удивительной грацией и естественностью. Это легкое дыхание, эта свежесть чувства передана в переводе Натальи Леонидовны Трауберг; без переводчика столь высокого класса книга бы поблекла и потеряла свой главный смысл.
«Я чувствую себя тут как дома и ничуть не робею. По правде говоря, я начинаю чувствовать себя как дома вообще на свете, словно я и впрямь своя, а не принята из сострадания».
В письмах девушки (а вся книга, за исключением первой главы, состоит из писем) вырисовывается увлекательная, хотя и нехитрая, основная интрига: кто он такой, Длинноногоний Дядюшка? Но ее подлинным сюжетом является открытие мира и собственной души, что более всего нужно девочке-подростку.
«Милый недруг» продолжает «Дядюшку». Роман состоит из писем разным адресатам, но от лица уже не Джуди Аббот, а ее любимой подруги Салли Мак. Джуди с мужем поручили никак не ожидавшей этого Салли заведовать тем самым приютом, где выросла Джуди, и преобразовывать его. Девушка из любви к ним согласилась -- на время. И утонула в деле с головой.
В «Милом недруге» больше событий и приключений, более выражена любовная интрига – столь же целомудренная, как в «Дядюшке», но уже более сознательно воспринимаемая героиней. Но книга – не о любви, она – о девичьей душе и о служении детям, которые «свалились на голову» бедной Салли. Нет, это не «педагогическая поэма», здесь почти ничего нет о «перековке характеров». Мечта Салли Мак-Брайд – завести для каждого личный огородик, сшить всем непохожие платья, расселить из унылого общего здания в десять маленьких домиков, в идеале же – пристроить «малюток» в любящие семьи. Салли влюбляется в дело, которому она предана (вначале против своей воли). Она обвораживает несимпатичных попечителей, она в небрежно-обаятельных письмах к богатому, блестящему и влиятельному жениху просит и требует в подарок то детских ванночек, то мячиков, то ослика, а то, в виде шутки, несколько маленьких домов. Она раздумывает, как бы «найти смелых людей, которые не боятся наследственности! Вечно эти родители хотят, чтобы ребенок происходил из лучшей семьи штата Виргиния. Надоело…»
«Я думаю и думаю о них без конца. ...Как бы мы ни стали хороши после всех наших реформ, все же мы – заведение, и наши обитатели – инкубаторные цыплята. Они не получают чисто личного, хлопотливого ухода, который может дать только старая наседка».
А вот и кредо, вырвавшееся в разговоре с попечителем. «Он против всех моих нововведений – и светлой комнаты для игр, и красивой одежды, и лучшей еды, и свежего воздуха, и смеха, и мороженого, и поцелуев. По его мнению, я делаю детей непригодными для того положения, к которому Бог предназначил их.
Тут моя ирландская кровь вскипела, и я ответила, что если Бог собирается сделать из этих ста тринадцати детей бесполезных, невежественных, несчастных граждан, то я Ему помешаю».
Желанный хеппи-энд органично вырастает из свободной отваги и пытливого вдумыванья, которыми полна героиня.
Этим и ценны книги Джин Уэбстер: искусством обаятельного, искреннего душевного жеста, благородной атмосферой внутренней свободы. В этом их воспитующее значение: дать точный тон, стиль.
Книги хороши для девочек-подростков лет с двенадцати (и, конечно, для их мам). Увы, более юным барышням эпистолярный жанр дается с трудом (моя десятилетняя дочь, запойно читающая и Чарскую, и «Повести Белкина», нашла книги непонятными и скучными именно из-за писем). Самое лучшее – если сперва мама попадет под обаяние книги и полюбит ее, а потом умело предложит дочке. В результате образуется смысловое и образное поле для волнующего обеих разговора о самых важных вещах: о том, какой должна быть девушка, что такое свобода, благородство, хорошие манеры, как общаться с молодыми людьми и к чему стремиться в жизни. А главное – как понимать себя и открывать мир.

Сама Джин Уэбстер (Элис Джейн Чендлер) прожила короткую жизнь: 1876-1916. Она вышла замуж в тридцать девять лет и в сорок умерла родами.

Елена ТРОСТНИКОВА

Версия для печати