Написалось к Введению.
Сейчас, когда непосредственно церковному служению отдано почти 20 лет и храм стал неотъемлемой, обязательной частью и будней, и праздников, становится понятным, что прожитые годы имеют иную градацию.
Не десятилетиями или пятилетиями живет верующий человек и даже не детством, отрочеством, молодостью и зрелостью. Иные вехи имеются – храмы Божие. Те, от которых начинается особый отсчет. Ведь лета духовные не совпадают с временами года и мера их возрастания, не зависит от количества сорванных календарных листков…
Самым первым храмом моей жизни был кафедральный собор в Ростове-на-Дону. Первым – с точки зрения сознательного стремления сходить «в церковь» и понять, почему родные бабушки до сих пор крестятся на темные иконы. Был и иной храм, где меня когда то окрестили и даже причащали, но его в памяти не осталось.
Введению в ростовский собор Рождества Богородицы способствовало и то, что в одну из отроческих суббот именно у этого храма меня впервые в жизни «угостили» милицейской дубинкой.
Это были еще школьные годы, девятый класс. То время, когда родители уже разрешали гулять с друзьями «до десяти». Весна, канун Пасхи. Пожертвовав «Мелодиями зарубежной эстрады», которые всегда транслировало телевидение в пасхальную ночь, решили мы все же пойти в церковь. Нет, не молиться. Просто – «посмотреть».
Вокруг входа в собор, подковой, в полуметре друг от друга, стояли курсанты речного училища, а за ними, по тротуарам и трамвайным рельсам, группы молодых милиционеров. Курсанты пропускали «через себя» только старушек. Все остальные должны были объясняться уже с милицией, которая практически всех отправляла обратно, за оцепление.
Ростовский кафедральный собор находится на рыночной площади города. Центр с парками и развлечениями – рядом. Недалеко и набережная – место любимое и популярное. Ясно, что у оцепления тут же собралась внушительная толпа молодежи, оживленно обсуждающая не столь частое действо.
Нет, о Пасхе и Воскресении Христовом не говорили, просто тихонько (громко в те года было не принято и боязно) обсуждали сам факт: «Почему не пускают» и, естественно, вырабатывали планы, как «прорваться» в церковь. Зачем «прорываться» в храм интересовало мало…
Придумали грандиозный план и мы. Недалеко от собора есть остановка, от которой отправляются трамваи, проходящие сквозь оцепление как раз мимо ворот храма. Открывать двери движущегося трамвая в те годы было элементарно, поэтому мы и решили выскочить из вагона как раз напротив церковной калитки и… бегом в храм.
Так и сделали. Но не рассчитали. Милиционеры оказались проворней. Тут-то мне дубинкой по шее и спине досталось…
Через неделю, в воскресенье, я поднялся очень рано, чем несказанно удивил родителей. Еще больше они удивились, когда я затребовал у них пятьдесят копеек, так как иду в церковь (для незнающих должно сказать, что 50 копеек в те года было внушительной суммой даже для ростовского подростка). Мать удивленно посмотрела на меня, отец хмыкнул, но разборов не последовало и мне выделили полтинник.
В храме было тускло, таинственно и немного страшно. Непонятно откуда слышалось стройное пение и отовсюду мерцали огоньки свечей. Я тоже купил целых пять штук, по пять копеек каждую. Купил, отошел в сторонку и стоял, не зная, что делать дальше. Откуда то взялась сердобольная тетенька, которая, ненавязчиво объяснила куда свечки поставить и как креститься. Затем она ошарашила меня вопросом:
- Вот скажи мне, молодой человек, Ленин был?
О том, что Владимир Ильич был, есть и будет, я с детского сада знал, но вот тут как раз и засомневался. Ничего сказать не мог. Подобного вопроса не могло ведь вообще существовать как такового.
Ошарашено смотрю на тетку и молчу. Она же, немного подождав, и видимо, по-своему, истолковав мое замешательство, добавила:
- Вот и Христос был.
(Понимаю, что данный апологетический изыск, ныне воспринимается с улыбкой, но тогда он заставил меня зарыться в книги и, в конце концов, добыть на пару дней Евангелие).
Не стоит и говорить, что я ничего не понял в той первой выслушанной службе. В памяти остались лишь множественные «Господи, помилуй!», да длинное песнопение, которое пели все окружающие.
Рядом со мной стоял мой сверстник и тоже пел. В такт со всеми и совершенно естественно, не стараясь. Просто пел.
Первая мысль насчет моего ровесника была не из лучших, типа: «А ты кто такой?». Даже раздражение появилось, отчего он может вот так, без старания, бравады и усилия, вместе со всеми, а я нет. Затем я его «зауважал» и начал придумывать версии его биографии. Версии, наверное, были сугубо диссидентского типа, так как «Голос Америки» и Би-би-си уже успели к тому времени подпортить мое школьно-комсомольское мировоззрение.
В конце службы вышел священник, с какой-то высокой чашкой, и начал кормить длинную очередь. Была и у меня мысль, сходить попробовать, чем там потчевают, но что-то не пустило. Внутри сказало: «Нельзя!».
Тут ко мне и подошла тетушка, учившая свечи ставить.
- Как тебя зовут, паренек?
- Саша.
- Александр, значит. Ну, пойдем.
И повела меня, в правую часть храма, за большую колонну, к окну, а там показала на большую темную икону в большой раме и за стеклом.
- Смотри, это твой небесный покровитель.
- Кто? – не понял я.
- Святой Александр Невский. Князь благоверный – ответила тетушка и отошла.
Таких потрясений у меня в жизни немного было. Я смотрел на Александра Невского о котором столько читал и, казалось бы, все о нем знал, с изумлением и страхом. Он «святой» и в церкви его икона!
Именно тогда началось воссоединение прошлого, настоящего и будущего, затем понимаемого, как «горнего» и «дольнего». В ту первую минуту начала отсчета времени не по календарю, я бы уже не удивился, если бы из-за храмовой глубины ко мне навстречу вышли Дмитрий Донской, Александр Суворов, и даже с Кутузов с Наполеоном.
Христа пока я среди них не видел, да и не представлял.
Сейчас понятно, что Он рядом был, но вот готовности Его встретить у меня еще не было…
Протоиерей Александр АВДЮГИН
Версия для печати
