24 мая – день памяти святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия. Когда-то эти два брата перевели Писание на славянский язык. И это изменило жизнь северных варварских народов. Что происходит с переводом Евангелия на языки народов России сейчас?
Группа переводчиков, работающая над переводом Библии на тувинский язык
Библия на чеченском
Летом 2011 года вышла в свет Библия на тувинском языке, подготовленная московским Институтом перевода Библии. Это третья по счету полная Библия на языке Российской Федерации: первым стал еще в XIX веке русский, за ним уже в наши дни последовал чувашский, и вот – тувинский. Четвертой национальной Библией в России, видимо, станет совсем скоро издание на чеченском языке – оно уже готовится к печати.
Эти новости проходят у нас где-то перед спортом и погодой, если вообще попадают в эфир. Наверное, в свое время точно так же воспринимали жители Византии известия о том, что два каких-то брата из Салоник решили вдруг перевести Писание на язык диких северных варваров под названием «славяне»… Да зачем им это нужно? Хотят быть христианами – пусть читают по-гречески, ну на худой конец на латыни, как поступают культурные люди. Наверняка так рассуждали тогда, и точно такие же слова мне приходится слышать сегодня.
Да, в наши дни большинство граждан России хорошо владеют русским языком, хотя в глубинке много и таких людей, кто по-русски может разве что на рынке объясниться (да что в глубинке, среди столичных гастарбайтеров их тоже немало). Более того, многие знают свой родной язык лишь на бытовом уровне, могут на нем говорить дома, но стоит им выйти за пределы повседневных понятий – переходят на русский. Казалось бы, им не нужен и перевод?
Но все-таки одно дело – понимать чужой язык, и совсем другое – говорить на нем с Богом. Сегодняшние горожане почти поголовно могут изъясняться по-английски, но если выезжают на отдых за рубеж, почему-то предпочитают те отели и магазины, где с ними будут разговаривать по-русски. И если так это выглядит в сфере обслуживания, то тем более им важно использовать свой родной язык при чтении Слова Божьего. Мне не раз доводилось слышать такую оценку: люди знали о существовании Библии, но прежде думали, что это книга для русских, про русскую веру. Но когда они прочитали или услышали небольшой отрывок на своем родном языке, они поняли, что она вообще не для русских и не про русских – она про Бога и для всех!
А если это жители, например, Северного Кавказа, они могут убедиться, как похож был библейский мир на их собственный. Там точно так же старейшины решали важнейшие вопросы на площади, чабаны пасли в горах овец, а девушки носили воду из родника. И оказывается, что история жизни царей Дауда и Сулеймана, пророков Мусы и Яхьи (Иоанна Крестителя), о которых они знают из Корана, изложена как раз в библейском тексте. Но для того, чтобы люди открыли все это для себя, им действительно нужен текст, который не был бы уже «чьим-то», который говорил бы с ними на языке их сердца. И они услышат этот язык как никакой другой, даже если пользуются им не слишком часто и считают не слишком престижным. Впрочем, и престиж языка меняется со временем: язык, на котором есть Библия, уже не назовешь второсортным!
Язык меняется
Тут будет уместно задать и другой вопрос: зачем же тогда переводить Библию заново на те языки, на которых она уже существует? Прошлым летом вышел и полный перевод Библии на русский, подготовленный Российским библейским обществом, уже шестой на нашем языке и явно не последний. Отчасти дело в том, что со временем меняется любой язык – какие-то слова и обороты речи выходят из обихода или меняют свое значение (сегодня уже невозможно читать в Синодальном переводе про всякие «седалища», т.е. сиденья, и «влагалища», т.е. ножны). Особенно быстро меняются стилистические нормы языка. Привычный нам Синодальный перевод начал создаваться в первой половине XIX в., и сегодня выглядит тяжелым и невнятным… хотя дело тут не только в эпохе, но и в свойствах самого текста: пушкинская проза, к примеру, так сильно не устарела.
Есть в старых переводах и ошибки, и неточности, появляются и новые открытия библейской науки, которые помогают полнее и точнее понять некоторые сложные места, а значит, позволяют их заново перевести. Но это всё не главные причины того, почему появляются новые переводы. Прежде всего, оригинальный библейский текст неисчерпаем, и никакой самый лучший перевод не может передать всех оттенков и возможных значений оригинала. Во многом понимание текста определяется читательской аудиторией, ее представлениями, предпочтениями и ожиданиями. Это не значит, конечно, что каждый может вычитать в тексте всё, что пожелает, хотя некоторые так и пытаются. Скорее, это можно описать так: у текста есть некоторое количество возможных значений, некоторые рамки адекватных прочтений. Их не бесконечное множество, но их больше одного, и разные переводы могут быть ориентированы на передачу разных оттенков смысла или разных формальных характеристик текста.
Так, переводы буквальные (Синодальный относится именно к ним, хотя бывает очень непоследовательным) стремятся переводить одно и то же слово оригинала одним и тем же словом в языке перевода, даже если оно имеет разные значения. Это не всегда возможно: например, греческое слово дикайос (а равно и однокоренные) может означать и «справедливый», и «праведный», и просто «тот, кто прав (в споре)», и Синодальный использует больше одного слова для передачи этого понятия.
Переводы смысловые, наоборот, ориентированы скорее на то, чтобы передать значение каждого конкретного абзаца, как его понял переводчик. Соответственно, все слова в таком переводе передаются по контексту, они могут иметь очень разные эквиваленты. Такой перевод достаточно понятен, но понятность имеет свою цену: она достигается ценой субъективности. Читателю легко определить, о чем говорит текст перевода – но гораздо сложнее ему быть уверенным в том, что это говорит оригинал, а не переводчик.
На самом деле дословный перевод, граничащий с подстрочником, и перевод смысловой, находящийся на грани пересказа – это две крайности, а большинство публикаций находится где-то между ними. При этом степень буквальности или, наоборот, свободы – только один из критериев, пусть и самый важный. Другой существенный признак – степень литературной и поэтической отделки текста. Синодальный перевод даже там, где отходит от буквальности, мало заботится о формальной красоте. Он может быть более или менее понятен, но в любом случае он звучит довольно тяжело.
Чей перевод лучше?
Сегодня все больше появляется переводов, ориентированных на передачу не только буквы или смысла, но и красоты библейского оригинала, насколько позволяет это сделать язык перевода. Собственно, такую задачу обычно и ставили перед собой переводчики художественной литературы последние пару столетий… Вот, например, слова из 5-й главы Исайи: «И ждал Он правосудия, но вот – кровопролитие; ждал правды, и вот – вопль». Это Синодальный перевод, он точно передает значение слов оригинала… но общий смысл остается несколько туманным. А вот современный перевод библейского общества (переводчиком этой книги был А.Э. Графов): «Он надеялся увидеть правосудие, а нашел беззаконие, надеялся праведность увидеть, а слышит жалобы и вопли!» Тут уже всё вполне понятно за счет отхода от буквализма.
Но можно пойти немного дальше. В оригинале присутствует явная игра слов: Бог ждал от своего народа мишпат, а увидел мишпах, искал цедака, а нашел цаака. Почти то же самое, только с противоположным смыслом: кровопролитие вместо правосудия, вопли угнетенных вместо праведной и справедливой жизни… Можно ли как-то передать эту игру слов, показать, как при внешнем сходстве произошла подмена понятий? Я предлагаю такой вариант: «ждал суда правого – дождался кровавого, а вместо правды встретил кривду». Это не так точно, но это ярко и потому действенно.
Какой перевод лучше? А это смотря для кого и для чего. Видимо, один нужен для миссионерских целей, а другой – для подготовки семинаристов и студентов богословских факультетов. Что бывает хорошо и уместно в одном случае, оборачивается полным провалом в другом. Важно только, чтобы каждый перевод был внутренне цельным и последовательным.
С русской Библией, вышедшей в прошлом году, так, к сожалению, не получилось. Новозаветная ее часть – это несколько видоизмененный перевод, уже известный российскому читателю под названием «Радостная Весть» (переводчицей была В.Н. Кузнецова), а ветхозаветная – новый перевод, подготовленный целой группой под руководством М.Г. Селезнева. «Радостная весть» – перевод смысловой, достаточно свободный, и эти его свойства вызывали множество замечаний, часть из которых была учтена при редактировании. Например, вместо слова «счастливы» в текст вернулось старое «блаженны».
Ветхозаветная часть тоже далека от дословности, но ориентирована не на понятность, а скорее на литературность. В частности, поэтому в ней больше привычных слов – ведь они, пусть и с пометкой «архаичное», вошли в поэтический словарь русского языка, и в псалмах уж совершенно точно говорится о блаженстве, а не о счастье.
Но отчего же все-таки так мало интереса вызывают эти переводы, как новый русский, так и национальные? В светских СМИ – ну, допустим, потому что Священное Писание их вообще не очень интересует, что естественно. А в церковных? Ведь для них это не должно быть так?
Рискну предположить, что мы слишком долго жили с единственным переводом – Синодальным. У людей возникла твердая уверенность, что существует только один правильный перевод, только один нормативный текст Библии. Но такого не было и в древности: всегда были разные рукописи, разные варианты, и славянский текст Писания тоже не был застывшим. Откроем самый древний библейский текст, написанный на русской земле – Остромирово Евангелие… Оно начинается хорошо известными нам словами, если записать их в нынешней орфографии, то выйдет так: «Искони бе Слово, и Слово бе от Бога, и Богъ бе Слово». Откроем современную церковнославянскую Библию и прочитаем почти то же самое, только вместо «искони» будет «в начале». Различия идут с самого первого слова, и дальше их найдется тоже немало.
То же самое, кстати, касается и рукописей на языках оригинала: если в иудаизме была предпринята попытка выбрать и канонизировать один текст, Масоретский, то в христианском мире всегда сохранялось достаточно большое разнообразие рукописных версий, и никого не смущало, что они различались в деталях, совпадая в главном.
Когда задаешь вопрос верующим из других народов, каким они хотят видеть перевод Библии на свой собственный язык, обычно они отвечают: «как Синодальный». За этим практически никогда не стоит какое-то конкретное пожелание, скорее, это говорит о желании иметь в своем распоряжении нормативный, всеми признанный текст. Если начать задавать дальнейшие вопросы: с какого именно текста переводить, по каким принципам – люди могут испугаться. А что, если перевод будет неправильным? Ведь тогда получится, что мы исказили Слово Божие, впали в ересь? Наверное, лучше и вовсе тогда не браться за такой труд…
С такой логикой трудно согласиться: Сын Божий для того и воплотился на земле, для того и разговаривал с людьми, чтобы быть услышанным и понятным. При этом, как мы знаем из евангельского текста, понимали Его часто неправильно, и в этом не было никакой трагедии – Он всегда мог поправить того, кто ошибся. Но вот кто отказался от общения с Ним, с тем уже трудно что-то сделать.
Примерно то же самое касается и библейского перевода, да отчасти и оригинала Библии: это попытка выразить не выразимую в своей полноте Истину на земном языке, который неизбежно окажется слишком тесным для нее. Но это не значит, что не надо и пытаться, страшась несовершенства. Вот объявлять свой или чей-то результат единственным и непогрешимым – это уже будет непозволительная дерзость. Собственно, потому и нужно многообразие переводов, что ни один из них не вмещает всего богатства и разнообразия оригинала.
Андрей ДЕСНИЦКИЙ
Версия для печати
Тэги:
Культура
Священное Писание
Миссия
Проповедь
Инославные
