Житие и жизнь
Разговор о специфике житийной литературы мы начинаем с беседы с одним из современных составителей жизнеописаний святых - игуменом ДАМАСКИНОМ (Орловским)

В конце 80-х - начале 90-х годов Русская Православная Церковь, обретя свободу после десятилетий советской власти, получила возможность начать работу по прославлению святых, совершивших свой подвиг в период правления богоборцев. Исследованием документов, проливающих свет на обстоятельства мученической кончины многих тысяч православных христиан, занялись различные церковные структуры - такие как кафедра новейшей истории ПСТБИ, а также общественный фонд "Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви", возглавляемый игуменом ДАМАСКИНОМ (Орловским). Результатом 10-летней деятельности фонда стала серия "Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним".

О святых нового времени свидетельствуют не только документы и воспоминания, но и фотографии

- Отец Дамаскин, старые жития и новые сильно отличаются друг от друга. Что, собственно, такое житие - для вас?
- Житие - это связный рассказ о святом от начала его жизни до самого конца, в который включены все подробности его жизни. Просто в разные эпохи такой связный рассказ по-разному писался. Но и вся другая литература тогда по-другому писалась. Если мы возьмем жития наших древних святых, то многие из них просто взяты из летописи (скажем, жития прпп. Антония и Феодосия), а значит, написаны по общим литературным правилам того времени. И они отражают общую культуру того времени. А новые жития создаются в нашей сегодняшней культуре. Сходство тогдашних и нынешних житий не в том, что это какими-то особыми словами и приемами пишется, а в том, что это самый полный, самый связный рассказ о прославленном Церковью человеке.

Иногда в старых житиях автор - например, свт. Димитрий Ростовский - сопровождал рассказ о жизни святого своими поучительными размышлениями, то есть делал назидательные выводы. Он старался, чтобы у простого человека было еще и некое понятное поучение. В принципе так можно делать и сейчас, но только сейчас проблема в другом - дай Бог составить достоверные жития. К тому же надо учитывать, что во времена свт. Димитрия Ростовского жития читались часто одним грамотным для многих неграмотных. А теперь люди стали грамотные, их окружает море книг - во времена Димитрия Ростовского, и раньше, во времена митрополита Макария, книг столько просто не было. Сейчас можно и из Евангелия почерпнуть, и из святых отцов - и как-то все свести и поразмыслить. А тогда это была единственная литература, и она была универсальным научением. И поэтому и была такая необходимость нравственных выводов.

В современных обстоятельствах, мне кажется, лучше писать жития по типу пролога или летописи - то есть просто излагать ход событий. Ведь поучение выявляется тогда, когда эпоха пережита, уже все ясно, а сейчас еще не такое состояние. Поучением сейчас является жизнь самого святого. Вот человека арестовали, вот его допрашивают, или вот еще какие-то обстоятельства его жизни, в которых он держался по-христиански, вот ему предлагают отречься или проявить какое-то малодушие, и он отказывается, - этого достаточно для образца. Кроме того, знаете, документальный текст дает возможность как раз опыту научиться - как вести себя в таких обстоятельствах. В этом смысле документальные тексты несут гораздо большую дидактическую нагрузку, только эта дидактическая нагрузка выражена не в общем виде - что вообще хорошо быть благочестивым, хорошо совершенствоваться в добродетелях, чтобы не стать предателем, - а как вести себя, оказавшись вот в таких трудных обстоятельствах. В документах больше конкретных подробностей, больше практических вариантов, с максимальным приближением к жизни, не опосредованной литературой.

- Сейчас, как кажется, люди предпочитают книги, подробные биографии, хотят знать детали. Не значит ли это, что жанр жития - то есть повествования по определению не слишком пространного - отмирает? Зачем нужно короткое житие, когда есть много фактов и документов?
- К сожалению, если говорить о жизни святых ХХ века, то не таким уж большим количеством фактов и документов мы обладаем. Вот перед нами семь книг жизнеописаний мучеников, исповедников и подвижников благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия, изданных нашим фондом, в этих книгах жизнеописания нескольких сотен святых. Много ли фактов, значительных документов, каких-то особых подробностей, которые достоверно известны, но не попали в эти книги? Таких фактов почти нет.

Конечно, сейчас есть некоторые более увлекательно написанные жизнеописания, например, праведной Матроны или схимонахинь Нилы или Макарии, иеросхимонаха Самсона. В этих книгах много фантазий, возникших и от анонимных свидетелей, и от авторов текстов, и часто получается, что такое повествование становится хотя и увлекательным, но мало достоверным. Но сказка вообще зачастую более увлекательна, чем правдивое повествование. Красивый вымысел часто ближе мечтательному сердцу современного человека, но это уже проблема, не агиографическая, а проблема современного человека.

Житие мученика или подвижника должно быть коротко или пространно не оттого, что оно так стилизовано, а из-за того, что мы или мало, или много о мученике знаем. Жизнеописание святого, если изложение основано на подлинных фактах, всегда призывает поработать читателя, подумать и потрудиться, а увлекательное и мечтательное повествование только лишь развлекает читателя, может растрогать его, но никакой внутренней духовной работы в нем не производит.

- Жития целиком должны быть основаны на документах? Или свидетельства очевидцев, которые не всегда можно подтвердить, тоже принимаются в качестве материала? Что вообще для современного составителя жития является критерием достоверности?
- ХХ век из-за современной системы управления государством стал очень документированным, и жизнь любого человека, в том числе и подвижника, остается в тех или иных документах, начиная от его рождения до кончины.
А особенно соприкосновение с репрессивным государством всегда документировалось чиновниками этого государства. Так что естественно, что без документов современному агиографу обойтись невозможно. Факты арестов, допросов, приговоры, приведение их в исполнение - все это зафиксировано в документах, ставших достоянием архивов. И в этом отношении полагаться приходится более на них, чем на устный рассказ или то, что называется преданием. Что касается очевидцев, то, если они не свидетельствуют по каким-либо причинам ложно, свидетельство их ставится очень высоко - можно сказать, на первое место. Беда, однако, в том, что очевидцев жизни и кончины мучеников в ХХ веке очень мало, они единичны.

Мученики - основной корпус из тех, кто был недавно прославлен, пострадали в основном в период от 1918-го до 1938 года. На настоящий момент очевидцев этих событий почти не осталось. Власти в те годы уничтожали не только главных носителей христианского идеала, но и вокруг всех свидетелей, которые тоже обычно попадали в лагеря. То, что мы принимаем часто за свидетельства очевидцев сейчас, - это опосредованный рассказ, полученный часто через третьи или четвертые руки, и здесь нужно все проверять. Откуда взялся рассказ, кто был источником информации, через кого она передавалась, то есть приходится проводить фактологический анализ, потому что бывает, что в основе первоначального свидетельства правда, но другим людям показалось, что будет интереснее, если рассказать по-другому.

Если говорить о том, какому свидетелю можно довериться, то прежде всего тому, который воспитан Церковью, не является новоначальным, человеку, имеющему страх Божий и заботу о своем спасении ставящему на первое место. В круге этих свидетелей и сохраняется неповрежденным церковное предание. Когда-то, когда круг этих людей был значительно шире, больше и условий было для сохранения церковного предания. Теперь, после десятилетий гонений, таких людей стало значительно меньше, значит, меньше и условий для сохранения предания. И оно, к сожалению, может замещаться фантазиями, ибо часто его создатели и публикаторы подделываются под вкусы современного малоцерковного человека. Так что критерием достоверности в передаче факта о святости является праведность передающего лица.

- Надо ли, на ваш взгляд, и как именно передавать в житии особенности личности святого, психологию?
- Конечно, надо. Однако житие - это не роман, в котором сочинитель имеет массу способов, коренящихся в его собственной творческой фантазии и чисто литературных приемах, массу возможностей перейти от действительности к вымыслу. Для агиографа такой метод не только неприемлем, но и греховен, так как в этом случае он будет выдавать свои психологические догадки за действительность, будто бы бывшую в жизни святого, и тем может погрешить против него и наследовать осуждение при ответе на Страшном суде. Психологию святого и особенности его личности можно передать только через действительные факты, если таковые Господь сохранил.

- В древних житиях часто используется прямая речь святых - в некоторых житиях герои произносят целые трактаты как по писаному, - то есть явно эти речи "реконструированы" автором жития...
- В этих диалогах есть и достоверная часть, например, в житиях древних мучеников многое взято из допросов, из т.н. мученических актов, а есть и то, как в представлении автора жития мученик должен был бы отвечать на вопросы о вере. Сейчас, я думаю, такое уже не нужно, это превратило бы житие в художественную литературу. Тогда-то не было художественной литературы в христианском мире, и это допускалось. А сейчас это поставило бы вообще под сомнение саму достоверность материала. Допустимо, конечно, написать повесть на тему какого-нибудь жития, и тогда автор насытит, естественно, ее диалогами, но тут должно быть явно сказано, что это художественное произведение по мотивам жития. А тогда таких разных жанров не было, и поэтому это было допустимо.

- Значит ли это, что прежние, древние читатели житий были менее требовательными к правдивости повествования?
- Нет, просто задача ставилась другая - старое житие было универсальным, другого жанра не было. Читатель чувствовал, что по сути агиограф, который излагает события, от христианской правды не отклоняется, что вот этот святой мог бы так говорить. Впрочем, у нас сейчас действительно знание формализовано, и возможно, у современного читателя есть и такие требования к формальной стороне дела - что каждый факт должен быть основан на каком-то документе, а если факт взят из головы, как версия, то автор должен объяснять, на основании чего он составил такую версию. В общем-то сейчас это правильно.

Современные жития становятся по сути огромным расследованием. Ведь эпоха-то мученическая, в рамках государства совершено большое преступление, погибли многие люди; те, кто убивал и составлял планы этих убийств, старались как-то это скрыть, извратить истину. Так что волей-неволей человек, занимающийся сейчас составлением житий, становится как бы следователем, он сам должен во всем разобраться. Разбирательство такое требует огромного количества документов, поэтому уже не до того, чтобы что-то сочинять и даже думать, что бы можно такого полезного и поучительного еще дополнительно из этого извлечь.

- Вы говорите, что составители житий древних мучеников использовали древние мученические акты. Насколько то, что происходит сейчас, на это похоже?
- Совершенно так же, как и сейчас, если протоколы допросов попадали в руки христиан - например, выкупались ими, то они часто включались просто целиком в текст жития. Ведь процесс судопроизводства - чередование вопросов и ответов - в общем-то остался прежним. Поэтому похожа и система помещения этого материала в жития. Это и есть главное свидетельство исповедничества святого - то, что он отвечал следователю.

- А если из протоколов допроса выясняется, что человек на следствии признавал "вину" или в каком-то другом отношении проявлял малодушие?
- Жития мучеников и исповедников - это описание жизни людей, которые являются образцом для подражания, а признание "вины" или малодушие не являются образцами, достойными подражания, хотя есть факты, свидетельствующие о раскаянии этих людей, показывающие, что до самого конца для человека открыта дверь покаяния, благодаря чему он может принести и его достойные плоды.

- Во многих старинных житиях есть как бы элементы сказки, фантастические чудеса: говорящие животные, чудеса с трехголовым змеем (как в житиях св. вмч. Георгия и св. Михаила-воина). В житии свт. Иоанна Новгородского рассказывается, как святой ездил верхом на бесе в Иерусалим. Кажется, что многие древние жития - это сплав фантастики и правды...
- Я им верю, старым житиям, так что для меня в этом нет проблемы. Когда мы имеем дело со Священным Писанием или со Священным Преданием, часть которого и составляют жития святых, то мы имеем дело с миром сверхъестественным, где зачастую изменен естества чин, где Господь чудесами вмешивается в этот мир, стоящий на границе добра и зла. Зло же проявляется в этом мире явлением демонических сил. Для старинных житий святых это был обычный порядок вещей. Мы прекрасно знаем, что бесы являлись великим святым, это факт несомненный, и если Господь не попускает являться им нам, то в силу лишь нашей немощи, потому что на духовном поприще мы плохие борцы. Современный человек так сжился и сроднился с грехом, что какая уж тут духовная битва, дай Господь ему жить, хотя бы отвернувшись от зла. Так что я, как читатель, отношусь с полным доверием к нашим православным житиям.

- Но ведь недоумения многих читателей связаны не с тем, что они вообще не верят в чудо. Почему-то некоторые чудеса кажутся убедительными, а другие - фантастическими. Где критерий, который помогал бы различить: вот тут подлинное чудо, а здесь чисто литературное явление?
- Мы обычно исходим из собственного опыта. Мы знаем, что в нашей жизни таких чудес не бывает, и делаем вывод, что так вообще не может быть. Но это не совсем правильный критерий, потому что опыт человеческой жизни очень ограничен. Мы ведь даже на самом деле не можем как следует понять опыт, скажем, преподобного Сергия: как он там жил в избушке своей, под Москвой, в Радонеже, зимой? С первого взгляда нам кажется там все понятным: ну жил и жил себе в лесу, во вполне обычной обстановке, а если бы мы как-то немножко больше подумали - мы бы увидели, что и это для нас непостижимо, точно так же, как опыт какого-нибудь древнего египетского пустынника. Мимо таких "знакомых" деталей мы просто проскальзываем, потому что они создают у нас иллюзию знаемости. А когда есть прямое чудо, какие-то яркие события - борьба со змием или подвижник, летающий на бесе, то это уже кажется нам невероятным. А это просто другое время и другие люди. Опыт человеческий очень разный, существует огромное разнообразие и форм христианской жизни, и подвижнического опыта, в разные эпохи разные народы входили в этот опыт. Нельзя проверить все своим опытом, это может сделать только святой, и то частично - в силу ограниченности человека. В этом смысле, я думаю, лучше просто доверяться преданию.

- Может быть, в древности действительно чудес было больше?
- В древности, начиная от времен апостольских, жизнь действительно изобиловала чудесами. Дух Святой действовал через мучеников, исповедников и преподобных, проповедуя через них Воскресение Христово в грубом языческом мире, в котором проповедь словом и даже чистым житием была бы недейственна. Господь чудесами утверждал веру, тогда это было нужно для проповеди христианской. Чудесами проповедано Евангелие Христово в целом мире, и теперь оно уже известно и утверждено повсеместно. Если сегодняшний мир отступает от христианства, то его уже не убедишь никакими чудесами, как не были убеждены ими книжники и фарисеи во времена Христа. Это не значит, что сейчас вовсе нет чудес, они есть, случаются ежедневно и ежечасно, и не только в таинствах церковных, но и в жизни каждого человека. Но эти чудеса имеют, так сказать, не всемирное значение, а значение для конкретного человека. И это не малое чудо, когда Господь нисходит до личности и присутствует в жизни отдельного человека.

- В старинных житиях много так называемых топосов, то есть общих мест, повторяющихся в рассказах о разных святых: похожие чудеса, черты характера (например, в детстве не любил детских игр, был молчалив, еще грудным младенцем отказывался от молока по постным дням). Насколько такие риторические фигуры применимы в современных житиях?
- Действительно, часто специалисты-филологи, изучающие жития, выделяют некоторые риторические обороты, некие благочестивые признаки, которые касаются, например, детства святого, и считают, что они написаны по трафарету, диктуемому жанром. Но вот мой опыт изучения жизни подвижников нашего времени, когда я мог ознакомиться со свидетельствами очевидцев, привел меня к следующему выводу. Очевидцы, рассказывая о разных святых, воспроизводили похожие детали, и это все были несомненные факты. Так что повторяющиеся черты в облике святых - это реальность. В силу повторяемости нам сейчас кажется, что это переносилось из одного жития в другое как трафарет, литературный оборот. Но я думаю, что просто действительно некоторые святые люди были сходны в своем подвиге и жизненных обстоятельствах. (Кстати, и в практической жизни может и младенец поститься сам в среду и пятницу, и даже современный младенец, и есть люди, тот же священномученик Александр Щукин, которые действительно в детстве не любили игр и с детства были такого молитвенного склада.) А поскольку выработана для повествования о таких людях некоторая формула, как самая краткая, то составителю жития легче ее употребить, а не выдумывать особые слова для каждого святого. Что придумывать про каждого что-то отдельное, когда события-то схожие?

- Как вы, батюшка, относитесь к тому, когда на основании каких-то исторических или филологических разысканий существование какого-нибудь святого ставится под сомнение? Известно, что такие сомнения высказывались в отношении Георгия Победоносца, Андрея Юродивого...
- Конечно, есть филологическая критика житий, но я не могу сказать, что она вполне убедительна. Доказывается, что, например, апостол Андрей не дошел до места будущего Киева, как считает предание. Но я не могу назвать ни одного доказанного случая, чтобы прославленный святой являлся чистой мифологией. Могут быть сомнения в деталях, например, не выяснено точно, докуда именно дошел апостол Андрей со своей проповедью, но сам факт проповеди, несомненно, был. Вообще доказать несуществование, мифологичность кого-нибудь очень сложно. Тут сложно даже научно опереться на факты. Не говоря уже о том, что предание, когда оно не разрушено, существует очень прочно. Если представить, что нет повального уничтожения миллионов людей, а поколения сменяют друг друга нормальным образом, без войн или революций, то в такой ситуации факты могут и за двести лет и более передаваться в подлинном виде. Это касается не только предания о святых, но и вообще всей исторической жизни: без всякой письменности люди помнят и передают то, что было за много веков. Это такой факт человеческой жизни. Память человеческая может изменить только какие-то несущественные детали, но само событие она никогда не меняет и не подменяет его мифологией - такого случая я просто не знаю. Скорее может создаться параллельное повествование - на основе предания, исторического или церковного, может быть впоследствии создано литературное произведение, украшенное разными домысленными деталями. А потом ученый может прийти к мысли, что сначала был вымысел, и из него возник агиографический текст, фигура святого. Но на самом деле бывает сначала какой-то факт, а потом уже - литература, не важно, народная обработка или авторская.

- Сейчас иногда встречаются новые жития, стилизованные "под старину", использующие несколько архаичный язык и манеру изложения. Как вы к этому относитесь?
- Я считаю это ошибкой. Я думаю, что сами древние жития не есть результат стилизации, применения каких-то стилистических приемов. Тогда так писали, это было для них совершенно естественно, органично. А если сейчас стилизовать - это значит подделываться... Непонятно, ради чего нужно подделываться под чужой слог? Вообще любое формальное подражание - это не лучший путь для агиографа, так как оно только отдаляет читателя от понимания текста, описанных в нем событий и жизни святого. Если следовать, то правде лучше следовать, а не стремиться формально писать так, как раньше писали. Тем более что образцы-то все очень удалены от нас по времени - это либо Димитрий Ростовский, либо митрополит Макарий. Ведь в XIX веке никаких особых образцов житий нет...

- Но вот из XIX века можно вспомнить, например, такие полные, подробные собрания материалов о жизни святых, как составленное в Оптиной пустыни жизнеописание старца Амвросия или Серафимо-Дивеевская летопись. Когда есть уже такая полная книга о святом - существует ли необходимость в составлении еще и жития?
- Я считаю, что такой необходимости нет. Пусть жизнеописание прп. Амвросия в таком виде и существует. Оптинцы прекрасно составили свои книги, и они совершенно не требуют какого-то "облитературивания"... Другое дело, что бывает техническая необходимость составить именно краткое житие. Если, например, нужно поместить жития в 12 книг, настала возможность собрать и опубликовать вместе то, что было разрознено до сих пор, то, конечно, часть житий пришлось бы для такого свода сократить - потому что невозможно, чтобы одно житие Амвросия Оптинского было целым томом. Но это техническая необходимость и техническая задача, связанная с конкретным "издательским" замыслом. Скажем, одни только жизнеописания оптинских старцев составляют чуть ли не 12 книг. Если бы их стали публиковать в обычном минейном виде, то пришлось бы сокращать. Но жизнеописания оптинских старцев - это действительно особый случай, это один из интереснейших и удачных опытов, но это исключение в силу того, что Оптина пустынь была в центре образованной православной России, она стягивала к себе культурные силы. Ведь в Оптиной был целый издательский просветительский центр, это вообще было исключительное явление, поэтому оно и дало такие исключительные плоды. А так-то из XIX века можно еще только действительно одну Серафимо-Дивеевскую летопись припомнить - вот потрудился свт. Серафим (Чичагов), собрал все документы, получилась прекрасная книжка, - но это ведь тоже исключение.

- Если не говорить о стилизации, то есть ли все же в старинных житиях то, что вы берете за образец? Ведь многие из них очень яркие, прямо врезаются в память.
- Житие стремится к предельной правде в описании святого, что требует от агиографа скорее мужества, чем красных слов, за которыми будут стоять всего лишь человеческие переживания автора, а не действительный образ подвижника. То, на что агиограф ориентируется, - это церковное представление о святости, это утвержденное в традиции, описанное церковным преданием представление Церкви о том, что такое святой - мученик, преподобный, праведный или человек, подвизавшийся в подвиге Христа ради юродства. Агиограф не может изменить этих общецерковных понятий, а в каких обстоятельствах подвизался святой и какая историческая обстановка его окружала - это уже детали конкретного времени. Агиограф, по-моему, должен приспосабливаться не к внешнему стилю тех или иных житий, а к "стилю" жизни святого.

Кроме того, для Русской Православной Церкви жизнеописания мучеников и исповедников - это совершенно новый жанр, так как Русская Православная Церковь столкнулась с гонениями только в ХХ веке. Думаю, что для современного агиографа, описывающего события относительно недавних лет, правильно пользоваться стилем пролога или летописи, стараясь как можно точнее зафиксировать то, что было, памятуя, что не литературная сторона текста должна быть прекрасна, хотя и она должна быть достаточно совершенна, а прекрасен сам святой, нетленная красота верности Христу даже до мученической кончины.

Беседовала Юлия ДАНИЛОВА

От редакции
Признавая большой исследовательский авторитет игумена Дамаскина и его несомненный вклад в современную православную агиографию, мы сочли необходимым сообщить читателям "НС", что некоторые мнения, высказанные в интервью, отражают частную точку зрения исследователя. Существуют воззрения, серьезно отличающиеся от изложенных о. Дамаскином, и мы считаем своим долгом познакомить читателей с тем, как видит некоторые из затронутых в интервью проблем редакция "НС".

Тут есть два аспекта: исторический - достаточность следственных дел для суждения о праведности - и филологический - степень литературности житий как жанра.

Нам представляется, что отношение исследователей к следственным документам, авторами которых были сотрудники ЧК, ГПУ, НКВД и т.п., должно быть не просто осторожным, оно должно быть гиперкритическим. По-видимому, все же нельзя уравнивать римских дознавателей и истязателей с их советскими коллегами. Ревнители религии большинства (тогда это было язычество), римские гонители христиан не боялись огласки, не стремились скрыть результаты и методы своей деятельности. В отличие от них чекисты стремились искоренить религию подавляющего большинства и, опасаясь народных волнений, максимально засекречивали, а то и просто уничтожали следственные документы. Широко практиковалась и простая подделка документов в интересах следствия. Многие документы заставляют исследователей подозревать, что показания были сфабрикованы следователем, а подпись подследственного либо получена в полусознательном состоянии, либо поставлена вообще посторонним лицом. Все это говорит о том, что следственные дела не могут быть признаны достаточными для суждения о полноте исповеднического подвига жертв богоборческой власти. Каков же должен быть критерий святости? На этот вопрос у исследователей нет единодушного ответа. Кто-то утверждает, что важны свидетельства современников о праведности, и если становятся известны какие-то неблаговидные факты из жизни человека, то канонизация его невозможна. А другие уверены, что все пострадавшие за веру достойны причисления к лику святых. В любом случае, вопрос о канонизации должен рассматриваться в каждом случае отдельно.

Что же касается осмысления жития как жанра, особенно жития старинного, то тут для нас интересно и мнение филологов-исследователей, обнаруживающих в житиях такие признаки, как использование стилистических приемов, следование определенной литературной традиции, заимствования из других жанров, фольклорность. Это, на наш взгляд, совершенно не умаляет значения чудес в житиях. Принимать или не принимать описание говорящего животного или поездки святого верхом на бесе - это вопрос веры каждого читающего. Мы знаем: Бог силен нарушить чин естества и совершить любое чудо. Но мы также знаем, что исследователи нередко сталкиваются с тем, что какие-то факты из жизни святого оказываются плодом фантазии составителя жития. Наконец, одно и то же событие - и, в частности, чудеса - могут быть описаны разными способами: и более, и менее правдоподобно.

Житие и впрямь подобно иконе, которая включает в себя и документальный, и символический, и, нередко, фольклорный пласт. Взять хотя бы изображение невиданных животных на русских иконах: ведь человеку, стоящему перед иконой, не навязывается убеждение, что такие животные действительно существуют. Кто-то усматривает в них символ непостижимости Божественного творения, кто-то отмечает влияние фольклора на иконописца, а кто-то сосредотачивается на главном, "не замечая" деталей.

Часто топосы, встречающиеся в житиях, свидетельствуют скорее о том, что у составителя было мало информации, но, зная, что этот святой прославился в одном из чинов, агиограф прибегает к заимствованию деталей его жизни из жития другого подвижника. Смущаться этим не стоит: просто надо помнить, что топосы вообще свойственны многим жанрам литературы. Наконец, тем, кого смущает наличие в житиях "общих мест", можно обратить внимание и на то, что даже в православной богослужебной практике встречается трафаретность, возведенная, так сказать, в принцип. Это Общая Минея, то есть богослужебная книга, в которой собраны службы не конкретным святым, а большим группам, "чинам" святых: служба мученику, служба пророку и т.д.

Высказывание разных, подчас противоречащих друг другу взглядов, возражения, контраргументы - все это свойство любой дискуссии. Мы благодарим отца Дамаскина за содержательные ответы, с которых начинается наш разговор о житиях. Вместе с тем мы прекрасно понимаем, что существуют и другие точки зрения на тему житий. Поэтому хотелось бы выразить надежду, что начатый разговор вызовет интерес, а может быть, и отклик читателей.

Версия для печати