Место иконы: храм или музей?

Где должен храниться образ, который считается шедевром живописи -- в музее или в храме? Давняя дискуссия между музейщиками и церковной общественность недавно вспыхнула с новой силой. Поводом послужила просьба Святейшего Патриарха Алексия II перевезти на три дня рублевскую «Троицу» в Троице-Сергиеву Лавру. Так способна ли Церковь обеспечить достойный уход за национальным достоянием? Или лучше оставить музеи в покое и молиться перед списками древних икон? Прокомментировать ситуацию мы попросили экспертов.

Хронология событий 30 октября 2008 года в Государственную Третьяковскую галерею поступило письмо от Святейшего Патриарха Алексия II. Как рассказала корреспонденту «НС» заместитель генерального директора и главный хранитель ГТГ Екатерина Селезнева, «в нем Его Святейшество просил позволить перемещение «Троицы» из музея в Троице-Сергиеву Лавру на 3-4 дня. Речь шла о празднике Троицы, который в 2009 году приходится на 9 июня. Мы начали готовить расширенное заседание реставрационного совета, чтобы определить, позволяет ли состояние иконы ее транспортировку и выставление вне музея. Помимо экспертов-реставраторов, в совете приняли участие и представители Церкви, в частности, казначей Лавры архимандрит Порфирий. Совет прошел 17 ноября. В ходе совещания обнаружилось, что большинство присутствовавших реставраторов категорически против каких бы то ни было переговоров о временном перемещении иконы. Мало того, оказалось, что реставрационное сообщество посчитало, что «Троицу» хотят забрать из музея навсегда». Дискуссия выплеснулась в интернет: старший научный сотрудник отдела древнерусского искусства ГТГ Левон Нерсесян в своем интернет-дневнике опубликовал открытое письмо, в котором назвал руководство ГТГ «трусливым, преступным и не готовым защитить то сокровище, которое, волею судеб, оказалось в его распоряжении». Рублевская «Троица», по мнению старшего научного сотрудника ГТГ, -- это «произведение со сложной исторической судьбой и сложным состоянием сохранности». Доски иконы расходятся и «их невозможно окончательно скрепить, не вызвав еще более серьезных разрушений». Единственный способ дальнейшего хранения иконы, по мнению господина Нерсесяна, -- это «не трогать икону». В ответ на это письмо в интернете появились сотни высказываний в адрес Русской Православной Церкви. «Катастрофа», «дурной сон», «мракобесы» -- таковы не самые резкие эпитеты, которыми авторы награждают Церковь и ее желание дать верующим возможность поклониться святыне. Действительно ли «Троица» находится в столь плачевном состоянии, что ее ни в коем случае нельзя трогать?

Екатерина СЕЛЕЗНЕВА: «Каждый случай надо рассматривать отдельно»-- По нашим оценкам, икона находится в удовлетворительном состоянии. Но, конечно, надо учитывать, что этой святыне 600 лет, и она требует к себе исключительно бережного отношения. В ее истории и так были достаточно тяжелые эпизоды, например, эвакуация во время войны. С другой стороны, прецеденты временного вывоза древних икон у нас есть. Так, мы уже 14 лет благополучно вывозим икону Божией Матери «Донская». Но каждый отдельный случай надо и рассматривать отдельно. Что касается «Троицы», то сейчас мы рассматриваем такой вариант действий: организовать транспортировку аналогичной по ценности и состоянию иконы из ГТГ в Лавру, зафиксировать на видеопленку все этапы этого мероприятия, оценить условия выставления иконы в соборе Лавры, качество специальной стеклянной капсулы и т.д. После этого можно будет решать вопрос с «Троицей». Мне кажется, вывозить икону можно.

Савва ЯМЩИКОВ: «Церкви надо искать пути понимания с музейными работниками, иначе мы потеряем все»

Савва Ямщиков, заслуженный деятель искусств России, действительный член Российской Академии естественных наук, председатель Ассоциации реставраторов России, искусствовед, художник-реставратор высшей категории, историк, член президиума Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, ведущий специалист ГосНИИР (Всероссийского института реставрации), вице-президент Российского международного Фонда культуры, член Межведомственного совета по вопросам культурных ценностей, член Комиссии по рассмотрению вопросов о возвращении культурных ценностей.

-- Когда в 1990 году впервые встал вопрос о возвращении Церкви ее имущества, я был членом президиума Советского фонда культуры. Мы в «Литературной газете» поместили письмо, подписанное примерно пятьюдесятью деятелями искусств. Позиция была такая: надо все имущество Церкви вернуть, потому что оно изымалось при большевиках преступным образом. Но там же я опубликовал комментарий, оговорив, что ни в коем случае нельзя это делать большевистскими же методами. Все знали, что в монастырях и храмах располагаются музеи, реставрационные мастерские, где работали люди, которые спасли эти церковные вещи, иногда ценой собственной жизни. Наша реставрационная школа прошла через революцию, ГУЛАГ, войны, и она лучшая в мире. И возвращение должно происходить аккуратно. Но как это началось? Сретенский монастырь тогда получили два нынешних профессора богословия: отец Георгий Кочетков и Александр Копировский, работавший до этого реставратором в музее Рублева. Там в главном соборе располагался наш отдел реставрации древнерусской деревянной скульптуры -- около четырехсот экспонатов от ХV до ХVIII века со всех российских музеев. Так эти господа зимой на снег выбросили все экспонаты. Конечно, нынешний настоятель архимандрит Тихон Шевкунов такого никогда не сделает. Но большинство духовенства в искусстве не разбирается, к сожалению.

Сейчас Псков гибнет в результате новых застроек. Состояние города хуже, чем после июля 1944 года, когда немцы ушли. Церкви возвращают храмы ХV, ХVI века, которые после войны блистательные реставраторы годами на научной основе приводили в порядок, там интерьеры фантастические по красоте. Но получает их Церковь, и что первое делает? Ломает интерьеры, чтобы свои перегородки поставить. Или в свое время мы с архимандритом Алипием, настоятелем Псково-Печерского монастыря, по его инициативе открыли в Успенском соборе монастыря фрески -- 8 фигур в алтарной преграде. Идеальной сохранности, совершенно потрясающие фрески, которые или сам святой игумен Корнилий в ХVI веке писал или под его руководством иконописцы. О. Алипий мне сказал: «Савва, смотри! Умру -- все это снова забьют иконными досками ХХ века». Батюшка умер в 1975 году, и теперь эти фрески снова в плену, забиты досками, каждая по 100 кг, под ними пыль, паутина.

Я иду к священнику на исповедь, я слушаю своего духовника, но во всем, что касается музейного дела, Церковь должна прислушиваться к реставраторам. Я и сам сказал в псковском музее: «У вас хранятся иконостасы ХVIII века, -- их надо отдавать Церкви, а то у вас они будут в запаснике стоять!» В Ярославле большинство подобных иконостасов размещены в храмах. Кроме того, в Ярославле, когда привели в идеальный порядок Толгский монастырь, то попросили вернуть из местного музея икону Толгской Богоматери, самую чтимую святыню. Десять лет велись дебаты, наконец, вмешался губернатор и образ в специальной капсуле поместили в монастырь. Каждую неделю по несколько раз двое сотрудников музея за счет монастыря снимают пробы воздуха, осматривают икону, и я спокоен за нее. В Третьяковке Владимирская икона Богоматери находится в церкви Николы в Толмачах, там рядом реставраторы, и я ничего не имею против. Но вот другая ситуация. Недавно мне звонит директор Псковского музея: «Икону Спаса Елеазаровского собираются забрать в Елеазаровский монастырь». Это уникальный образ. Эту икону в 1972 году выкрали из музея, но с помощью милиции мы ее вернули! А теперь ее предлагают отдать туда, где она погибнет мгновенно, потому что условий в монастыре нет.

Четыре года назад петербургский губернатор Матвиенко дала огромные деньги на отопление Троицкого кафедрального собора. В таких случаях необходимо устанавливать систему, которая автоматически, если воздух холоднее нормы, работает на нагрев, а если теплее – на охлаждение. В соборе же, сэкономив, установили систему, работающую только на повышение температуры. Воздух перегрелся, понизилась влажность, и иконы кусками стали осыпаться на пол, их просто сметали веником. Практически разрушился даже новый иконостас в Серафимовском приделе, который десять лет назад написал архимандрит Зинон, хотя архимандрит Зинон соблюдает технику неукоснительно!

Церкви надо искать пути взаимопонимания с музейными работниками, иначе мы потеряем все. Но и музейные работники должны к Церкви относиться внимательно. Но у нас большинство искусствоведов -- атеисты, у них какой подход? Один человек, не могу вам назвать, слишком уважаю его имя, постоянно говорит: «Сначала была культура, потом -- религия». Я ему сказал: «Вы Вашей маме скажите, что Вы ее родили». Академик Гинзбург кричит: «Я не хочу жить в стране, где слово «Бог» пишут с большой буквы!» Простите, а когда он Нобелевскую премию получал, он видел, что там написано на деньгах? «С нами Бог»! Значит, там Бог может быть с большой буквы, а у нас нет? Когда я пошел в университет, кроме меня, вышедшего из старообрядческой семьи, только один человек в группе студентов-искусствоведов знал, что такое Успение, Преображение.

Отсюда вся эта история с иконой «Троица». Мне позвонили из Третьяковки и сказали, что на уровне Министерства культуры и Патриарха договорились «Троицу» вернуть в Троице-Сергиеву Лавру. Я говорю: «Через полгода от нее ничего не останется!» Там сотни тысяч паломников со свечами, очереди -- не протолкнуться! Иконостас Рублевского круга уже закопчен, ничего не видно! На совещании по этому поводу я выступил против. Но когда зачитали само письмо Патриарха, я понял, что речь только о том, чтобы взять икону на три дня; что будет изготовлена специальная капсула, что повезут на специальном автомобиле… Я сказал: «Простите, я как человек верующий не могу не согласиться!» Из Третьяковки каждое лето в Донской монастырь возят в капсуле Донскую Богоматерь. В Сретенский монастырь несколько раз возили Владимирскую. Ярославское шоссе, по которому надо будет проделать большую часть пути, в хорошем состоянии -- как автобан в Германии. Если «Троицу» повезут, ехать будут со скоростью 20-30 километров в час в окружении милицейских машин.… Но все специалисты выступили против. Сотрудник галереи господин Нерсесян объявил, что «обвяжет себя гранатами и выйдет на тропу войны» -- просто Каляев, Че Гевара, даже страшно, что он работает с иконами! Я им сказал: «Простите, вы три года назад в Америку в центр Гуттенхайма возили иконы из основной экспозиции Третьяковки, Русского музея, провинциальных музеев -- а они не менее ценные, чем “Троица”. А если самолет с иконами в море упал бы?»

Как я вижу идеальные отношения Церкви и культуры? В России в начале ХХ века уже начинали создавать церковно-археологические музеи -- то, что есть во всем мире. Возьмите в Италии: Церковь и музей сотрудничают в церковно-археологическом музее. Там и служат, там и шедевры висят. К шедеврам там относятся так, как относимся мы, реставраторы, музейные работники. Прежде всего, в церквях на Западе нигде нет наших свечей. Наши свечи -- это первая погибель для памятника: копоть, сажа. Почему нам не завести белые свечи, которые не коптят, они же дешевле? В Италии работы и Микеланджело, и Джотто, и Симоне Мартини, -- все в церквях!

Протоиерей Николай ЧЕРНЫШЕВ: «Уповать на то, что святыня сама себя спасет, сама о себе позаботится -- неверно»

Протоиерей Николай Чернышев, клирик храма Святителя Николая в Кленниках, преподаватель иконописной школы этого храма, руководитель мастерской отделения иконописи факультета Церковных художеств ПСТГУ, член Патриаршей Искусствоведческой комиссии.

-- Академик Сергей Аверинцев, человек глубокой православной культуры, как-то сказал: «у дьявола две руки». Речь шла о том, что две крайности равно опасны и недопустимы: или ничего, ни за что, ни под какими условиями из музеев не отдавать, или все сразу выкинуть, и пускай эти верующие старушки что хотят, то и делают с их иконами, дальше не наша забота. И то и другое равно губительно и для культуры, и для нашей истории, и для наших святынь. Святыни остаются святынями всегда, независимо от того, находятся они в почитании или в поругании. И верующему человеку должна быть понятна забота о бережном отношении к ним. Уповать на то, что святыня сама себя спасет, сама о себе позаботится – не верно. Это то, что Господь вверяет нашему попечению. И от нашего человеческого внимания, верного, осмысленного, благочестивого отношения зависит очень многое. Судьба наших древних икон драматическая, подчас трагическая. И относиться к ним мы должны соответственно с тем, что они уже пережили. Определяющий принцип -- не навреди. А дальше нужно внимательно исследовать, что именно, с каким памятником, когда, в какой ситуации происходит. Нельзя рубить с плеча, нельзя раз и навсегда договориться о каком-то едином правиле. О каждом памятнике отдельный разговор: и о его сохранности, и о возможности в тот или иной момент перенесения в тот или иной храм или в тот или иной музей. Именно из-за сложности, неоднозначности судьбы каждого памятника.

Что еще важно: не должно быть вражды между Церковью и наукой, Церковью и музеями, реставрационными организациями. В истории, к сожалению, конфликты такого рода случались и очень часто. Но если внимательно в них всмотреться, то можно увидеть, что во всех случаях или наука выступала как не вполне наука, а как что-то околонаучное, политическое, коммерческое, или представители Церкви вели себя не вполне по-церковному, а как-то околоцерковно, тоже защищая личные или политические интересы. Важно, чтобы при решении подобных вопросов все было честно, чтобы довлели мотивы заботы о святыне.

Всякий материальный памятник, конечно, подвержен разрушению. Какая бы святыня ни была, у нее есть физическая составляющая, на которую разрушающе действуют, например, быстрые изменения температуры, влажности, освещенности. Любой материал, не только дерево, будет коробиться, разрушаться, если мы его резко -- из бани на мороз, потом в какую-то жару и сушь, потом снова во влажную обстановку. Но таких параметров, по каким опасные изменения происходят, не так много, и их все можно измерить. Средства для этого есть. Что можно, что нельзя делать с иконами – эти истины не являются каким-то таинственным знанием, открытым только для ученых и недоступными для людей Церкви, как нас иногда пытаются уверить. Медленно, с большим трудом, но идет подготовка в Церкви специалистов, владеющих техникой реставрации и грамотного хранения.

Благодаря усилиям ученых и реставраторов, в наше время все условия для сохранения икон есть. Нельзя назвать нерешаемым с технической стороны и вопрос транспортировки. Почему «Джоконду» можно было из Франции в Москву привезти, а икону на 100 км отвезти от музея нельзя? Современные технологии позволяют древние иконы содержать в хорошем состоянии сохранностия в храмах. Например, реставратор высшей категории Юрий Александрович Рузавин много лет потратил на реставрацию великой святыни – новгородской иконы «Знамение». Я был свидетелем его труда. Этот великий исторический памятник из, действительно, сложного был приведен в такое состояние, что его можно не только в музее сохранять. В настоящее время эта икона в особом ковчеге под особым присмотром находится там, где ей и подобает – в Софийском Соборе Великого Новгорода. Переданы в храм Свят.Николая в Толмачах подлинник Владимирской иконы Божией матери, над которым трудилось не одно поколение реставраторов. Сейчас в храме созданы все условия для хранения и одновременно благоговейного почитания. Передана Боголюбская икона Божией матери в Боголюбский монастырь. Этот список можно продолжать.

Конечно, Матерь Божия слышит нас везде и всегда, с иконой и без иконы, подлинный чудотворный образ перед нами или полустертая картиночка на плохой бумаге. Но для полноценного восприятия памятника разница есть, копия это, на высочайшем техническом уровне репродуцированное воспроизведение или подлинник.. Проблема подлинности в наши дни как никогда важна. Именно потому, что мир заполняют копии, списки и тиражируемые изображения. Мы живем сейчас в такое время, когда благодаря средствам массовой коммуникации, кажется, можем в считанные минуты на экране монитора явить перед собой любое изображение. Но я не случайно произнес слово «кажется». Это только виртуальная составляющая изображения, его призрак. Средства тиражирования так доступны, что этих призраков может быть бессчетное количество. Даже священные изображения можно увидеть на страницах газет, на брелках, которые крутят вокруг пальца, на этикетках винных бутылок. Я видел винную бутылку, на которой наклеено изображение рублевской «Троицы». Реальность нашего времени такая. Но никогда, сколь бы ни достигала высот техника тиражирования, человеческое восприятие не спутает подлинник и копию. Хотя нас пытаются приучить, что это одно и то же, стирают разницу. В музыке очевиднее, чем живой звук отличается от записи. Не случайно люди собираются в концертные залы послушать исполнение любимого ими певца или скрипача. Но и для ценителей изобразительного искусства понятно, что ни одна копия не сравниться с подлинником, многие даже едут в другую страну, чтобы посмотреть на дорогое для них произведение. Хотя совсем не трудно приобрести репродукцию и повесить у себя над столом.

Мы, безусловно, преклоняемся перед великим подвигом реставраторов, хранителей, руководителей музеев и простых незаметных сотрудников, которые спасали памятники ценой своей свободы, репутации. Иногда – жизни. Но есть у нашей музейной школы и свои мифы. А в современной полемике по поводу музеев и икон – и передергивания фактов. Конечно, музейные собрания начинали собираться еще до революции, это, правда, но когда говорят, что они собирались только из икон, пришедших в негодное для употребления в богослужении состояние, это принципиальная неточность. Не только из ветхих икон составлялись и музейные собрания императора Александра III, и меценатов рубежа 19-20 века – Рябушинского, Морозова. Тем более в советское время иконы изымали из храмов и монастырей (в том числе из Троице-Сергиевой Лавры), независимо от того, ветхие они, не ветхие, почитаемые, не почитаемые. Людей умело вводят в заблуждение, чтобы представить Церковь как организацию, которая не умеет хранить и только уничтожает народные сокровища, а музеи и всех музейных работников – как единственных спасителей. Если так, то почему иконы в музеях до сих пор в таком ветхом состоянии? Чем же занимаются тогда реставраторы музеев, если иконы остаются такими, что к ним прикоснуться нельзя?

На самом деле, то состояние, в каком памятники пребывают сейчас в экспозициях музеев, достигнуто после многократных реставрационных процессов. Степень сохранности у них, конечно, не такая, какой была у подлинников до реставрации. Никогда после реставрации памятник не становится таким, каким он вышел из-под кисти художника. Реставрационные утраты, которые допускают при неумелой работе, а потом тонируют, стараясь скрыть, – это огромная и больная тема. Нельзя делать вид, что в музеях все работы проводятся идеально. Проблемы, безусловно, есть, и в условиях храмового, монастырского или домашнего хранения. Это вопросы общекультурные, и только когда мы перестанем противопоставлять себя друг другу, тогда и возможно найти пути к их постепенному решению. Одна из задач Церкви – чтобы люди становились более совестливыми, а, стало быть, и культурными. Если наука будет действительно постигать и объяснять для нас тайны правды, и красоты, и гармонии Божьего мира, и Церковь будет являть своей жизнью красоту и гармонию Божьего мира, тогда мы вспомним, что главной святыней в Божьем мире является человек. Тогда эта война прекратится, и мы вместе одно дело будем делать. Тогда можно будет с другим сердцем, с другим разумом, более очищенным, более светлым, более бесстрастным заниматься теми проблемами, которые сейчас кажутся нерешаемыми.

Андрей КУЛЬБА

Версия для печати

Тэги: Иконы  Музеи