На Главную E-mail
       
 
Нескучный сад 5-6 (88)
 
 
Архив по номерам   Редакция   Контактная информация
   

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Нескучный сад - Журнал о православной жизни
+7 (495) 912-91-19
 
 
 
Разделы сайта
 
Дополнительно:
 Фраза полностью
 Любое из слов
 Во всех полях
 Только в заголовках
 
  Общество №0'0000

Незабываемый Сталин: почему у нас любят монстров


Версия для печати
02.09.13, 12:13

Доктор политических наук и специалист по имперской идеологии Святослав КАСПЭ размышляет о том, что такое национальное величие, почему нас тянет превозносить палачей, есть ли сегодня тоска по сильной руке, и могут ли такие чувства привести к власти нового Сталина.

Доктор политических наук, профессор Высшей школы экономики, председатель редакционного совета журнала «Полития» Святослав Каспэ. Научные интересы: имперские политические системы, религиозно-государственные отношения.

— Почему у нас до сих пор при случае вспоминают мрачных личностей вроде Сталина?

— Я начну с некоего общего рассуждения, которое задаст рамку восприятия всех моих ответов. Самое опасное для нас – это думать, что мы нормальные. Что мы нормальные люди, нормальное общество, нормальный народ и так далее. Это не так. В ХХ веке в нашей стране был произведен небывалый по своим масштабам, глубине и длительности антропологический эксперимент по преобразованию человеческой природы – не больше и не меньше. Естественно, я имею в виду эксперимент коммунистический.

У этого эксперимента было много чудовищных граней. Одна из них – искоренение религиозности и всего того, что от нее производно, в том числе нравственного чувства. Надо отдавать себе отчет в том, что подобного не было нигде и никогда – нет таких прецедентов, прежде всего по длительности эксперимента, охватившего несколько поколений. Мы все – и Вы, и я, и наши с Вами родители, и, предполагаю, наши с Вами дети – суть результат этого эксперимента. Сам-то он, к счастью, провалился. А мы остались – и пытаемся жить.

Знаете, это напоминает обстановку и атмосферу заброшенных лабораторий, которые нам показывали во многих фильмах ужасов и компьютерных играх, например в «Обители зла» (кстати, очень подходящее к нашему разговору название). Полумрак, мерцающий свет, по углам валяются неубранные трупы, битая посуда, из которой вытекают какие-то неизвестные яды, кругом кровь, какие-то шорохи… А мы сидим среди всего этого и думаем, как нам обустроить обитель зла. На самом деле тут нет ничего заведомо невозможного; но тогда нужно помнить, что здесь обитало именно зло.

Соответственно, многие события и сцены, которые с точки зрения нормы – когда мы, притворяясь нормальными, пытаемся встать на эту точку зрения – кажутся нам дикими, несуразными и чудовищными, делаются понятнее, когда вспоминаешь, что они происходят на этих руинах. И что их действующими лицами являются именно результаты провалившегося эксперимента. Отсюда, в частности, и наша тяга к «мрачным личностям», как Вы их назвали.

Сталин, которого Вы упомянули – это же наш Великий Экспериментатор. Он нас создал (кромсая и калеча), как же мы можем его забыть? До него, правда, были другие, не менее страшные экспериментаторы (Ленин и его присные), но эта память уже заслонена другой, последующим опытом. И поскольку мы до сих пор не разобрались с тем, что это вообще было, что это был за эксперимент, что с нами сделали, какими были наши предки до того, как начался кромешный ужас (а мы этого на самом деле не знаем), от кого мы произошли, постольку мы снова и снова утыкаемся в эту травматическую память, не преодоленную и неотрефлексированную. И хватаемся за нее как за единственный ориентир в темноте.

—Существует ли в обществе желание «сильной руки», которая бы навела порядок и вернула чувство утраченного величия страны?

—Конечно, существует. Я бы даже сказал, оно преобладает, причем не только в массовом, но и в элитном сознании. Естественно, мы помним те времена, когда нас все боялись. И думаем, что нас при этом – и поэтому – еще и уважали. Это, кстати, уже более спорный вопрос, потому что уважали нас гораздо меньше, чем боялись… Но на развалинах утраченной идентичности человек, естественно, сначала ищет возможность восстановления утраченного – и лепит из подручного материала какие-то симулякры. Именно симулякры, потому что то, что было, в аутентичном виде уже не восстановить. Плодить имитации гораздо проще, чем заняться строительством нового, к тому же из тех обломков, среди которых мы сидим, новое построить довольно трудно.


Я подозреваю, что за этим поиском сильной руки, хозяина и т.п. кроется глубокое недоверие к себе, неверие в собственные силы, в собственную способность обустроить свою жизнь. Знаете такую формулу: «С нами иначе нельзя»? А раз с нами иначе нельзя, раз мы сами годимся только на роль пассивного лабораторного материала, значит, остается только тосковать по тому, кто сделает с нами нечто хотя бы отдаленно подобное уже пережитому. Это, конечно, глубоко патологическое состояние психики, и на индивидуальном, и на коллективном уровне. И опять же – в этом диагнозе надо отдавать себе отчет.

— Если попытаться разобраться в предмете этой «тоски по величию». Что оно из себя представляет? Является ли оно необходимым для нормального существования страны? Бывает ли какое-то нормальное чувство величия своей страны и гордости за нее без того, чтобы заставлять другие страны бояться? И возможно ли это величие без национальной идеи?

— Все страны очень разные. Не существует универсального рецепта ни национального величия, ни национальной гордости. Кстати говоря, не надо переоценивать распространенность этого чувства в мире. Одно дело, когда мы смотрим со своей колокольни и думаем – вот как у «них» все замечательно, и потому вот «они» какие кичливые, самодовольные и всем-всем удовлетворенные (а если «им» что-то и не по нраву, так это они с жиру бесятся). На самом деле, если приложить минимальные усилия к тому, чтобы узнать, что сами о себе думают, говорят и пишут европейцы или американцы, сразу становится видно, что в очень многих вполне себе с нашей точки зрения развитых и благополучных странах люди недовольны своим правительством, люди стыдятся того, что оно делает, люди стыдятся многих аспектов существования в своей стране. У всех свои тараканы. Чувство национальной гордости – не самое распространенное чувство. Многие без него обходятся – и, кстати, не опускают руки, а с удвоенной силой сражаются с тем, что считают национальным позором. Там же, где оно все-таки есть, оно может вдохновляться самыми разными мотивами. Кто-то гордится авианосцами, кто-то – количеством сортов сыра, кто-то – опытом героической борьбы за независимость…

Что такое «национальная идея», я вообще не знаю, это не мой язык. Я все-таки ученый, а о «национальной идее» говорят на языке псевдофилософских спекуляций. Я предпочитаю говорить о ценностях, это более социологический термин. И как политический социолог я знаю, что не может существовать успешная и устойчивая, консолидированная политическая нация, если внутри нее не достигнут хотя бы некоторый ценностный консенсус. Сами ценности могут быть разными, здесь важно не их содержание, а факт наличия достаточно глубоко проработанного набора символов, ориентиров, стереотипов, установок и т. д. Такой набор складывается долго и мучительно. Та же Франция прошла чрезвычайно долгий, более века, и чрезвычайно кровавый путь постепенной консолидации французской политической нации, которая, однако, затем стала считаться во многих отношениях образцовой. Мы находимся в какой-то точке аналогичного пути. В какой – не знаю.

Мы уже ощущаем острый ценностный голод, мы уже понимаем, что нация без ценностей существовать не может. Но именно этот голод вызывает чудовищную неразборчивость. Мы хватаемся за все и любые ценности, не обращая внимания на противоречия между ними, на их несовместимость. А ценности бывают очень разные, это важно помнить. Но мы все равно пытаемся их смешать в какой-то неудобоваримый и во многих отношениях противоестественный коктейль, начиная хотя бы с сочетания этого гимна и этого флага…

Выбор одних ценностей означает отвержение других. Мы не можем быть одновременно наследниками империи Романовых – и советской империи, которая возникла на костях империи Романовых и на костях самих Романовых. Это невозможно. Мы не можем уравнять палачей и жертв. До тех пор, пока мы не научимся выбирать, пока не определимся с тем, вокруг каких именно ценностей строится российская политическая нация, мы будем пребывать в том же невразумительном состоянии, в котором мы находимся сейчас.

— На волне общенационального разочарования после поражения в Первой мировой войне к власти в Германии пришел Гитлер. Он обещал вернуть нации ее величие. Похожа ли наша тоска по величию и порядку на германскую, и не рискуем ли мы повторить ошибку этой страны?

— Да, мы испытываем это чувство, потому что Советский Союз действительно потерпел поражение в холодной войне, не выдержав состязания с альтернативным «западным» проектом. И это чувство действительно похоже на то, что было в Германии. Страна проиграла, страна распалась… Между прочим, с гораздо меньшим количеством крови, чем можно было бы ожидать. Я как специалист по имперским политическим системам знаю, что вообще-то их распад, как правило, сопровождается гораздо более масштабным кровопролитием. Так что отдельным поводом для радости и благодарности должно быть уже то, что мы еще живы и более или менее неплохо себя чувствуем.

Но чувство позора, поражения и унижения испытывали многие страны – и делали из него разные выводы. Да, это чувство способно привести к власти тирана, который обещает поднять страну с колен, и даже во многих отношениях поднимает. Другое дело, что потом происходит с этой страной. Обратите внимание, что та же Германия проиграла не одну, а две мировых войны. Горечь поражения, которую страна испытала после первой войны (хотя тогда ни один солдат Антанты даже не успел вступить на территорию Германии), привела к краху демократического строя и, в конечном итоге, приходу к власти Гитлера. Поражение во второй мировой было гораздо более тяжелым, к тому же оно последовало немедленно вслед за обещанием величия. Германия была обращена в золу и пепел, понесла чудовищные людские потери, лежала в руинах, униженная, раздавленная, разрезанная пополам… Но на этот раз она сделала для себя другие выводы. Значит, это возможно. Просто экспериментально доказано, что это возможно. А дальше все зависит от промысла Божия и от того, как люди, оказавшиеся в состоянии позора, употребят свою свободу воли – во благо или во зло. Свободу воли-то у людей отнять невозможно.

— По совокупности процессов, какое у вас субъективное ощущение – Россия постепенно становится все лучше, или, наоборот, вокруг все разваливается и умирает?

— Ох, если бы знать! Помните – «земную жизнь, пройдя до половины, я заблудился в сумрачном лесу». И вот мы смотрим на человека, который блуждает в этом лесу. Он на пути к свободе и спасению или на пути к гибели? Он выйдет к свету или так и сгинет в каком-нибудь буераке? А мы не знаем. Мы только видим, что он движется, и это само по себе внушает надежду. Потому что если он остановится, то помрет точно. А вот найдет он выход или нет – этого никто не знает заранее, в том числе и он сам. Конечно, общественная атмосфера вокруг довольно мрачная, но страна хотя бы не стоит на месте. Понятно, что это еще не конец, страна ищет, набивает себе шишки, расшибается в кровь… Хотелось бы надеяться на лучшее. Гарантировать, что эти надежды сбудутся, не может никто. Но и для чувства обреченности, наверное, оснований нет.

Спрашивал Кирилл МИЛОВИДОВ

Версия для печати

Тэги: Общество  Политика  Гонения  История 







Код для размещения ссылки на данный материал:


Как будет выглядеть ссылка:
 
Реклама
Изготовление куполов, крестов Сталь с покрытием нитрид титана под золото, медь, синий. От 2000 руб. за м2 www.t2000.ru
Знаете ли вы Москву? Какая улица в столице самая длинная, где растут самые старые деревья, кто изображен на памятнике сырку «Дружба», откуда взялось название Девичье поле и в какой стране находится село Москва? Ученье — свет Приближается 1 сентября, день, дети снова пойдут в школу. Знаем ли мы, как и чему учились наши предки, какие у них были школы, какие учителя? Крещение Руси День Крещения Руси пока что не объявлен государственным праздником. Однако этот поворотный момент в истории России изменил русскую государственность, культуру, искусство, ментальность и многое другое. Счастливые годы последней императорской семьи Мы больше знаем о мученическом подвиге и последних днях жизни этой семьи, чем о том, что предшествовало этому подвигу. Как и чем жила августейшая семья тогда, когда над ней не тяготела тень ипатьевского дома, когда еще живы были традиции и порядки аристократической императорской России? Русские святые Кто стал прототипом героя «Братьев Карамазовых»? В честь кого из русских святых назвали улицу на острове Корфу? Кто из наших преподобных не кормил медведя? Проверьте, знаете ли вы мир русской святости, ответив на вопросы нашей викторины Апостолы Петр и Павел: рыбак и фарисей Почему их память празднуется в один день, где был раскопан дом Петра, какие слова из послания к Солунянам стали советским лозунгом и кто был Павел по профессии. 400-летие дома Романовых: памятные места Ко дню России предлагаем викторину о царской династии Романовых. Династия Романовых и благотворительность В год 400-летия воцарения в России династии Романовых вспоминаем служение царей и цариц делам милосердия. Пасха Зачем идет крестный ход — знаете? А откуда пошел обычай красить яйца? А когда отменяются земные поклоны? Кто написал канон «Воскресения день»? Великий пост Проверьте себя, хорошо ли вы знаете постное богослужение. Сретение Рождественская викторина
Читайте также:




Новости милосердия.ru
 
       
     
 
  Яндекс цитирования



 
Перепечатка материалов сайта в интернете возможна только при наличии активной гиперссылки на сайт журнала «Нескучный сад».
Перепубликация в печатных изданиях возможна только с письменного разрешения редакции.