На Главную E-mail
       
 
Нескучный сад 5-6 (88)
 
 
Архив по номерам   Редакция   Контактная информация
   

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Нескучный сад - Журнал о православной жизни
+7 (495) 912-91-19
 
 
 
Разделы сайта
 
Дополнительно:
 Фраза полностью
 Любое из слов
 Во всех полях
 Только в заголовках
 
  Жизнь в Церкви №0'0000

Ольга Седакова: Этика, из нее политика


Версия для печати
06.11.12, 15:15

Неожиданное наследие СССР – это крайний индивидуализм и отторжение коллективного. Сегодня ситуация меняется: люди хотят жить не только для себя и хотят менять жизнь вместе. Тому, как это сказывается на обществе и политике, посвятила свой доклад на недавней конференции «Запад и Восток: кризис как испытание и как надежда», прошедшей в Милане, известный поэт Ольга Седакова. ТЕКСТ ДОКЛАДА (В сокращении).

Московская зима 2011 – 2012 поразила и наблюдателей, и самих участников событий как полная неожиданность. Многотысячные шествия, полная смена настроения общества после долгой апатии «нулевых годов» и мутной суеты 90-ых. В нашей политической публицистике традиционны метафоры зимы, весны, оттепели, заморозка (консерваторы, как славянофил Константин Леонтьев, обычно предлагают «подморозить Россию»). Это была весна в декабре (ср. документальный фильм о московских протестах «Зима, уходи!»). Вот что я писала тогда: «Чем меня радует то, что происходит? Тем, чем радует и поражает весна после затянувшейся зимы. Наконец-то! – и одновременно: неужели? Неужели не все пропало? А ведь можно было решить: все…

Мы снова увидели людей веселых, дружественных, миролюбивых, остроумных, бескорыстных – людей, которым друг с другом хорошо. Это совершенно неслыханное протестное движение. В нем нет ожесточения, зависти, требований у кого-то что-то отобрать и перераспределить. В нем нет распущенности и скандала, обычного состояния бунта. Все в здравом уме. Здравого ума хватает и на забавные, совсем не жестокие шутки.

<...>



В самом ли деле это совсем неожиданно? Я почувствовала, что дело идет к чему-то новому, когда в последние два-три года все заметнее стали разнообразные стихийные попытки людей делать что-то хорошее, и делать это вместе. Тушить пожары, собирать деньги на больных, «подвешивать кофе» (то есть платить за порцию кофе вперед, чтобы кто-то смог этим кофе воспользоваться)… И все этого без малейшего морализма, просто, как и должно быть у людей. Этот голод по хорошему, по чистому среди грязи и лжи, по дружескому среди мерзких «междусобойчиков» или пресловутой «совсем частной жизни» значит для меня – пробуждение достоинства. Человеком и обществом, которое знает вкус собственного достоинства, уже нельзя помыкать. Перед ним нельзя показывать «крутой нрав» - это имеет успех в другой, уголовной среде. Здесь же это смешно и мерзко – да просто неприлично.

Изумительно, что власть просто не может прочесть настроения, которое движет выходящими на улицы. Люди говорят открыто: не позволим себя унижать! Но власть такого не понимает: она знает только пещерные мотивы: кто-то заплатил, чья-то диверсия, что-то хотят переделить и т.п. В ее представлении о поведении человека таких мотивов, как честь, просто нет.

Поднимать «бедных» и «неученых» против «богатых», «столичных» и «слишком умных» - это ее единственный ответ на положение. Где-то этот «классовый язык» и неотъемлемые от него «происки внешних врагов» еще действует, но здесь он звучит как допотопная и уже пародийная ложь. Особенно смешно, когда про «сытость» недовольных говорят зажравшиеся миллионеры. Но чудесно то, что и миллионы их никому здесь не нужны. Забирайте свое – и оставьте нас в покое. Грязное богатство явилось, наконец, в своем настоящем свете. Мы хотим страны, за которую нам не стыдно. А мы знаем, что стыдно, а что нет. Мы не будем терпеть бесстыдства.

По рукам давно ходит известная фраза Иосифа Бродского о том, что эстетика – мать этики. Но еще бесспорней, что политика происходит из этики. Так было при Аристотеле, так осталось навсегда. Мы видим сейчас на наших улицах новую этику, с которой политика определенного типа совершенно несовместима. Одна из черт этой этики – возрождение свободной общности людей.

Трудно найти человека, менее склонного к участию в любых массовых акциях, чем я. Зато таких, как я, в России найти совсем нетрудно. И даже искать не надо. Все мои знакомые страдают той же фобией «коллектива». Я говорю: страдают, потому что это и в самом деле болезнь: боюсь, для многих неизлечимая.

Одним из ужасов советского прошлого был «коллектив». Что делали люди, собранные в большом количестве? Они маршировали, держали изготовленные для них плакаты, портреты, лозунги, выражали поддержку каким-то «решениям партии», шельмовали кого нужно и т.п. Собирались они, понятно, не по своей воле (самое малочисленное собрание по своей воле было под подозрением). Но собравшись, были готовы на все. Войдя в мероприятие коллектива (профсобрание, партсобрание, политбеседу и т.п.), каждый терял лицо. Это был уже не «он (она) лично», он делегировал свою душу «коллективу» и его руководящей силе. Поэтому, кстати, так мало оказался способен советский человек к покаянию: а в чем каяться? Он был, как все. Он «пошел за большинством» (как выразился автор текста трех наших гимнов). «Он лично» ничего не решал. Страшную картину огромных собраний с одним ошалевшим выражением на каждом лице мы видим в многочисленных документальных съемках. За «другого» или за «другое» не заступится из них никто. «Один за всех, все за одного» - одна из заповедей «Морального кодекса строителей коммунизма». Мы читали ее так: «Один за всех – или все на одного». Этим «одним», на которого «все», был обычно самый талантливый, самый порядочный – Пастернак, Сахаров… Единодушное осуждение. Беззаветная преданность. Г.Белль назвал это «причастием буйвола».

Трудно после всего этого кошмара не чураться любого «коллектива», участия в любой общности. Это тяжелая советская травма. Если не хочешь предать себя самого и то, что тебе дорого, беги от любой большой общности.

Вот с чем мы остались после нашего опыта. Постсоветский человек – крайний индивидуалист; таких, может быть, не было в истории. Это один его вариант. Есть и другой. Другой постсоветский человек (вообще говоря, по-прежнему советский, даже если и называет себя теперь «православным») – тот же «коллективист». Он по-прежнему хочет примкнуть к общности, которая снимает с него личную ответственность. И он опять будет со всей убежденностью («беззаветно», как говорили на советском языке) кого-то клеймить, а кого-то поддерживать: кого решат. Он, как прежде, не потерпит инакомыслия. Ведь иначе мыслят только «враги», «экстремисты» или «купленные». Человек-пограничник: враг не пройдет!

<...>

Сегодня, когда политическая сцена решительно изменилась, я могу подтвердить: мы в самом деле увидели другую Москву. Она напоминала город конца 80х - начала 90х. Но в этом гражданском оживлении было нечто совершенно новое. Оно свидетельствовало о том, что в России в постсоветские годы появился другой склад личности или другое душевное состояние. Самым простым образом я назвала бы его человеком, для которых человечность – норма. Определить этот, очень широкий слой «белых ленточек», который до сих пор себя публично не обнаруживал, до сих пор не удалось: «сердитые (или: веселые) горожане», «креативный класс», «новая интеллигенция»… Сторонники движения подчеркивают культурное и интеллектуальное качество участников, противники – их материальное благополучие («норковые демонстрации», завсегдатаи дорогих кафе и т.п.). Социологи при этом решительно отвергают имущественный признак для определения участников: никаким образом это не было движение «богатых». Также это не было и движением «атеистов»: по социологическим данным, процент верующих в первых манифестациях был очень значителен.

Праздничный характер первых манифестаций сразу же вызвал в их обсуждении тему карнавала (популярную в России в связи с работами М. Бахтина). Карнавал – как форма свободы, мир кверху ногами. Я думаю, что в действительности это было нечто противоположное «классическому» карнавалу, который позволяет своим участникам свободу от некоторых принятых правил при непременном условии их анонимности, их явления в другом облике, в масках. «Это сейчас не я!», говорит участник карнавала. Участники белого движения производили прямо противоположное впечатление: они выходили с открытыми лицами, отказавшись от привычной социальной маски. Они именно хотели настоять на факте собственного существования такими, как они есть. «Вы нас даже не представляете!» - один из знаменитых лозунгов шествия, обращенный к властям. И второе отличие от карнавала: они не хотели «мира навыворот», наоборот: они хотели возвращения к норме человеческого общежития. Вот это совершенное новое в истории России.

Можно ли назвать это движение западническим? Тоже только в новом смысле. Обыкновенно с западничеством в России связывалось усвоение очень определенных сторон Запада («нигилисты»). О западном гуманизме, имеющем христианские корни, речь у западников обычно не шла. И главное, эти люди никак не противопоставляли себя Западу. Они говорили: «Россия – это мы», и мы живем вместе со всеми.

Я думаю, важнейшим и новым в этом движении было именно решение заявить о том, что эти люди и есть страна, и есть Россия, во всяком случае, равноправная часть ее народа. Обычно их (нас) относили к каким-то изгоям, маргиналам, внутренним эмигрантам. Это самоощущение вошло в кровь интеллигенции. «Мы живем, под собою не чуя страны».


Другая важнейшая и новая особенность белого протестного движения – его связь и, во многом, его происхождение не из протестных, а из гуманитарных инициатив. Впервые это самочувствие публично проявилось в самоорганизации помощи при пожарах 2010 года, но оно действовало и прежде, не привлекая к себе внимания, и во множестве филантропических движений «невидимок». Европейцу должен быть странно, что филантропическая деятельность понимается как вид протеста. Для этого нужно знать, что в советское время любая свободная филантропическая инициатива была запрещена. Начав стихийно «делать добро», люди почувствовали и собственную силу, и значение объединения, и вкус к нему, и собственные большие способности в решении задач, с которыми власть и наличные структуры справиться не могут. Эта реализация в общем совершении добрых дел больше всего говорит о возникновении нового общества в России.

И это обстоятельство, видимо, не прошло без внимания власти. Одна за другой предпринимаются всяческие попытки затруднить и сделать невозможным всякое волонтерское движение, не только правозащитное. Новая политическая зима набирает силу. Она, в свою очередь, представляет себя движением этическим – за «традиционные ценности», за патриотизм и православие особого рода. Своих врагов она изображает либеральными аморалистами и антиклерикалами – и некоторое основание для этого, увы, получила.

По моему впечатлению, некоторый надлом и перекос внутри движения начался с события, которое на несколько месяцев заслонило собой все, – с "панк-молебна" в храме Христа Спасителя; точнее – с реакции на эту акцию, с преследования участниц и бешеных выходок «ревнителей православия». Эстетика этой акции совершенно не вписывается в то, чем было белоленточное движение. Вновь маски, вновь эпатирующие выходки актуального искусств, вновь то «революционерство» на грани криминала, которое было описано у Достоевского и Лескова (недаром такие радикальные движения, как лимоновцы или группа «Война», с возмущением отнеслась к манифестациям, которые сочли буржуазными: в самом деле, в таком обществе им оставалась бы роль маргиналов). Новизна того, что было по-настоящему новым в движении «новой интеллигенции», оказалась погребенной под этим бесконечным скандалом. А новым, как я говорила, было требование человечности и нормы как основы общежития – против уголовщины и ее паханов. В теперешних протестных акциях все больше активизируется радикально «левое» и «красное», а также «антиклерикальное», с чем большая часть «новой интеллигенции» никак не может себя идентифицировать. В действиях власти, в ее законодательных инициативах все откровеннее проявляется попытка реставрации неосталинизма и изоляции страны от мира. Церковь фактически оказывается в состоянии гражданской войны с «либералами», «иконой» которых избраны Пусси.

Итак, что же произошло: еще одна недолгая оттепель – или начало долгого и серьезного обновления нашего общества? Сегодня я не берусь ответить.

Ольга СЕДАКОВА

Версия для печати

Тэги: Личность  Общество  Политика  Нравы 







Код для размещения ссылки на данный материал:


Как будет выглядеть ссылка:
Ольга Седакова: Этика, из нее политика

Неожиданное наследие СССР – это крайний индивидуализм и отторжение коллективного. Сегодня ситуация меняется: люди хотят жить не только для себя и хотят менять жизнь вместе. Тому, как это сказывается на обществе и политике, посвятила свой доклад на недавней конференции «Запад и Восток: кризис как испытание и как надежда», прошедшей в Милане, известный поэт Ольга Седакова. ТЕКСТ ДОКЛАДА (В сокращении).

Журнал Нескучный сад
 
Реклама
Изготовление куполов, крестов Сталь с покрытием нитрид титана под золото, медь, синий. От 2000 руб. за м2 www.t2000.ru
Знаете ли вы Москву? Какая улица в столице самая длинная, где растут самые старые деревья, кто изображен на памятнике сырку «Дружба», откуда взялось название Девичье поле и в какой стране находится село Москва? Ученье — свет Приближается 1 сентября, день, дети снова пойдут в школу. Знаем ли мы, как и чему учились наши предки, какие у них были школы, какие учителя? Крещение Руси День Крещения Руси пока что не объявлен государственным праздником. Однако этот поворотный момент в истории России изменил русскую государственность, культуру, искусство, ментальность и многое другое. Счастливые годы последней императорской семьи Мы больше знаем о мученическом подвиге и последних днях жизни этой семьи, чем о том, что предшествовало этому подвигу. Как и чем жила августейшая семья тогда, когда над ней не тяготела тень ипатьевского дома, когда еще живы были традиции и порядки аристократической императорской России? Русские святые Кто стал прототипом героя «Братьев Карамазовых»? В честь кого из русских святых назвали улицу на острове Корфу? Кто из наших преподобных не кормил медведя? Проверьте, знаете ли вы мир русской святости, ответив на вопросы нашей викторины Апостолы Петр и Павел: рыбак и фарисей Почему их память празднуется в один день, где был раскопан дом Петра, какие слова из послания к Солунянам стали советским лозунгом и кто был Павел по профессии. 400-летие дома Романовых: памятные места Ко дню России предлагаем викторину о царской династии Романовых. Династия Романовых и благотворительность В год 400-летия воцарения в России династии Романовых вспоминаем служение царей и цариц делам милосердия. Пасха Зачем идет крестный ход — знаете? А откуда пошел обычай красить яйца? А когда отменяются земные поклоны? Кто написал канон «Воскресения день»? Великий пост Проверьте себя, хорошо ли вы знаете постное богослужение. Сретение Рождественская викторина
Читайте также:




Новости милосердия.ru
 
       
     
 
  Яндекс цитирования



 
Перепечатка материалов сайта в интернете возможна только при наличии активной гиперссылки на сайт журнала «Нескучный сад».
Перепубликация в печатных изданиях возможна только с письменного разрешения редакции.