Андрей Десницкий: «Жара» в эпоху «раскола»

Мы уже привыкли, что по телевизору показывают либо агитки, либо развлекуху, а если хочешь о чем-то задуматься, ящик надо выключать. Но телеканал «Культура» сломал этот стереотип минимум дважды. Я имею в виду два сериала -- «Раскол» и «Жару». Они, казалось бы, очень разные. Но есть нечто, что их объединяет: свежий взгляд на историю, которая, казалось бы, давно и прекрасно всем знакома... и вдруг она оказывается актуальней и последнего выпуска новостей.



Обе картины, казалось бы, очень разные. «Раскол» – художественный фильм о делах давно минувших дней, своего рода иллюстрация к учебнику истории. Никаких новых фактов мы из него не узнали, да и все разумные интерпретации были уже предложены давным-давно, создателям фильма оставалось только выбрать свою точку зрения и представить ее зрителю.
«Жара» – совсем другое дело. Это документальный рассказ… даже не рассказ, а краткое воспоминание о совсем недавних и неприметных событиях. Учебники истории о них молчат: да вообще было ли там что-нибудь такое, о чем стоит говорить? И если было, то что? Если «Раскол» – попытка подвести итоги, то «Жара» – попытка начать разговор на тему, доселе совершенно не затронутую: поворот интеллигенции к Церкви в начале 1970-х годов. Разные жанры, разные создатели, разный темп повествования: строгая хронология, неторопливая размеренность, приглушенные краски «Раскола» и беглые ассоциации, неожиданные сопоставления «Жары», от которой и вправду веяло горячим. Ведущий торопился обо всем сказать, словно печеную картофелину вынул из костра: руки обжигает, и с какой стороны укусить, не знаешь, но до чего же пахнет заманчиво!
Есть у этих фильмов нечто общее и очень важное. И не в том даже дело, что оба они посвящены истории нашей Церкви и, в конечном счете, нашего общества. Об этом тоже можно говорить по-разному, и мы как-то уже привыкли к картинам и книгам «за» и «против». Вот сейчас придет умный дядя и художественно нам расскажет, кто был прав, а кто недопонял, каково всемирно-историческое значение, в чем положительная роль, а где отдельные недостатки, и какой из этого вывод следует сделать на будущее. Эти фильмы тоже далеко не беспристрастны (да и может ли быть полная объективность в разговоре на такие темы?), и не зря возникли потом напряженные дискуссии: почему показали именно тех и именно так, и не есть ли это «вода на мельницу идеологического врага», и всякое такое. Но создатели двух фильмов предложили зрителю выбирать самому, как относиться к пламенной упертости Аввакума или к административному напору Никона, принимать ли кабинетного ученого Аверинцева за «лидера поколения» или считать подлинными героями тех, кто в знак протеста «вышел на площадь». Предпочтения авторов прекрасно видны, они не скрываются – но они и не навязываются. В прежних «фильмах о православии» («Остров», «Поп», «Царь») всегда был только один положительный герой, проповедовалась только одна безусловная правда, и никаких тебе вариантов.
А здесь – сочетание и даже противоборство частных правд разных людей, идущих своими путями к общей Истине. Примерно так ведь оно и в жизни бывает. И еще… выбраны два момента нашей истории, у которых довольно много общего – царствование «тишайшего» Алексея Михайловича, и не менее спокойное правление дорогого Леонида Ильича. Никаких особых зверств, если сравнивать с Грозным и Сталиным, но и перспектив тоже особо никаких не было видно – страна двигалась по инерции, и понятно всем было, что многое надо бы переосмыслить и поменять, да вот только непонятно, что и как. В результате власть что-то меняет, вроде бы и хочет как лучше: книги старые исправить, болота осушить, – только в результате выходит, как всегда. Само собой так выходит, даже спички не надо бросать – горят подмосковные торфяники, сжигают себя староверы в лесных скитах. А впереди, хотя никто еще и не догадывается – внезапный и резкий перелом, после которого вся жизнь пойдет по другому.
Очень созвучно это и нашему времени, правда? Вот и встает вопрос: а как тут быть, что делать (уж не будем про «кто виноват»)? В чем она, христианская жизнь периода застоя? В том ли, чтобы неукоснительно поститься-молиться и повторять затверженные с детства слова? Или в том, чтобы напрячь свой пытливый ум, всё переосмыслить, найти новые решения и убедить всех в их правильности? Или же в том, чтобы взять потихонечку власть в свои руки и уж тогда силой исправить все недостатки, загнать страну железной рукой в новое счастье?
В фильме «Раскол» один из главных героев – это мальчик, которого юный царь встречает случайно по дороге на богомолье. Потом этот мальчик вырастет и будет строить Никону монастыри и воевать с поляками за царя, будет спасаться от новопечатных ересей на Соловках и охранять заключенного в яму Аввакумом… Живет этот человек вроде бы как придется, меняет своих начальников, а с ними и перстосложение, в зависимости от случая – а в самом конце фильма произносит банальнейшую житейскую мудрость о том, как должно себя вести человеку, стоящему у кормила власти (и тут самое время напомнить, что «кормило» – однокоренное к слову «кормщик» на корабле, а вовсе не к слову «кормиться», как его нередко понимают). Вот и еще один образ простого русского мужика, «маленького человека», который ко всему приспособится, всё вынесет – и в результате переживет и консерваторов, и реформаторов, и даже найдет, что сказать им напоследок. Не потому, что как-то по-особенному мудр, а потому, что жизнь – она всегда богаче любых теорий.
В «Жаре» такого единого героя нет. Но есть множество самых разных лиц: безымянные прохожие на улице, пожарники в горящем лесу, слушатели на квартирной встрече с митрополитом Антонием. И понимаешь: ну да, как книги правил и монастыри строил не лично Никон, а тысячи безвестных мужиков, точно так же и Церковь, которая у нас есть сейчас, устроилась трудами самых разных людей, обратившихся к вере именно тогда, в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, и тех, кого они потом в нее привели. Кто, например, стоял у истоков Свято-Тихоновского православного университета? Тот самый доктор геолого-минералогических наук и священник Глеб Каледа, с рассказа о котором начинается фильм, и его товарищи и единомышленники. Это если говорить о консерваторах – но кто тогда наши церковные либералы? Принято отвечать: ученики отца Александра Меня, который служил точно в те же годы.
Можно, конечно, долго рассуждать о том, что нынешние либералы и нынешние консерваторы – совсем не то же самое, что отцы Глеб и Александр, что не обошлось тут и без «профессиональных духовных детей» лейтенанта Шмидта, простите, протоиерея такого-то. Всё это верно. Но верно и другое: наша церковная жизнь есть прямое порождение тех самых глубинных процессов, которые свершались за советским занавесом, и ее просто невозможно понять вне их контекста.
Сегодня приходящим в Церковь людям может показаться, что она всегда была такой, существовала в законченном виде последние несколько столетий по меньшей мере. Даже в отношении обрядов и обычаев это не вполне верно, но ими жизнь Церкви не ограничивается. Был период советских гонений, когда то расстреливали и ссылали, то позволяли служить, то закрывали храмы, то снова позволяли – но никогда не разрешали свободно говорить о своей вере, не позволяли действовать по ней. Закройся там у себя в комнате и молись-постись, если хочется, ну в храм сходи на праздник (если ты не партиец и не комсомолец, конечно) – и это всё. А что делать, если христианство для тебя – прежде всего образ жизни и сокровищница смыслов, а не система обрядов? Люди, о которых рассказывает «Жара», предложили свои ответы на эти вопросы и поделились ими с окружающими.
И снова про «Церковь и интеллигенцию», – слышу я вздох. Ну сколько можно! Нет такой проблемы: кто хочет, тот живет церковной жизнью, а вольному воля. Но те, кто рассуждает подобным образом, забывают, откуда взялась у нас эта самая церковная жизнь. Давно ушли в прошлое те времена, когда к вере приучали с младенчества, как приучали к крестьянскому труду – и даже не к вере, к скорее к ее внешним проявлениям, к кодексу бытового православия. Сегодняшние прихожане в 999 случаях из 1000 не от бабушки с дедушкой научились лоб крестить и молитвы читать, они пришли в храм потому, что им открылись некие важные для них смыслы, они прочитали важные для них тексты. А там, где заходит речь о смыслах и текстах, естественно говорить об образованном сословии, призванном эти смыслы и тексты порождать, сберегать и передавать другим. Точно так же обсуждать виды на урожай не получится, если не иметь при этом в виду крестьян, уж какие они ни есть. В наше время и в нашей стране образованное сословие принято называть интеллигенцией; имя можно придумать и другое, но суть от этого не изменится. Когда рухнул коммунизм и возникшую пустоту заполнили, среди прочего, христианские смыслы, то они взялись не из воздуха – их сберегали по преимуществу те, кого с известной долей условности можно назвать христианской интеллигенцией. Кто хочет понять, откуда мы такие взялись, должен оглянуться на нашу историю.
И к «Расколу» это относится в полной мере. И никоновские реформы, и сопротивление им родились из одного и того же кружка «боголюбцев», образованных и искренне верующих людей, которым небезразлично было будущее России и ее Церкви. Только они его несколько по-разному понимали и не смогли меж собой договориться. Сегодня среди христианской интеллигенции тоже нет единодушия по ключевым вопросам, и выглядит эта история очень серьезным предупреждением. Минуло более трех веков, забылась острота былых дискуссий – а раскол так и не преодолен. Только ли потому, что существует лишь один правильный способ осенять себя крестным знамением, только один правильный обряд? Видимо, не в этом дело. Как в глухие брежневские года люди напряженно искали христианский жизненный путь в нехристианском окружении, старались выйти за строгие рамки обряда и воцерковить всю свою жизнь – так и в эпоху тишайшего царя задавались они вопросом о соотношении веры и обряда, внешнего единства и личной свободы, традиционности и вселенскости.
Да и не все ли русские споры оттуда? Так оно потом и пойдет: птенцы гнезда петрова и бояре, дворяне и крестьяне, западники и славянофилы, революционеры и охранители, белые и красные, демократы и коммунисты, модернизаторы и евразийцы, наконец… Чуть ли не на каждой странице наших учебников истории видишь непримиримую борьбу этих лагерей, каждый из которых хочет нашей стране блага, но видит его по-своему, и оппонента принимает за врага, а не брата, пусть и заблудшего. Может быть, и не с раскола началось (прежде него были, например, опричнина и земщина), но церковный раскол XVII века стал самой яркой, самой кровоточащей раной. Он – наша главная метафора, и не случайно Варлам Шаламов, сидевший в сталинских лагерях по обвинению в троцкизме, писал от имени неугомонного протопопа: «Наш спор – о свободе, о праве дышать, о воле Господней вязать и решать».
Не думаю, что с этими словами согласился бы сам Аввакум, но мы сегодня видим суть спора именно так. Принято сочувствовать страдальцам, и хочется видеть в пустозерских узниках поборников личной свободы… а вот читаешь письма протопопа и понимаешь: приди к власти он, крови и гари было бы ничуть не меньше. Вошла в фильм и знаменитая фраза о никонианах из его челобитной царю: «кабы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час». Так и в случае победы декабристов взошла бы над Россией никакая не «Звезда пленительного счастья», а строжайшая диктатура людей, которые точно знали, что надо их стране. Не в том беда, что победили не «наши» – а в том, что одни наши не смогли договориться с другими нашими.
Ни «Жара», ни «Раскол» не пытаются научить нас, кто был тогда прав и как надо теперь. Они показывают, как было, и заставляют задуматься: а что же происходит сейчас, куда же двигаться дальше? Готовых ответов нет, и за это хочется вдвойне и втройне поблагодарить Николая Досталя и Александра Архангельского, а с ними и всех, кто создавал два этих исторических и таких актуальных фильма о нашей Церкви и нашей стране.

Версия для печати