Пятница. Островитяне. На Васильевский остров мы отправились к тем, кого уже давно знаем, - к православному братству св. Анастасии Узорешительницы. Мы идем, чтобы понять: можно ли помочь современным заключенным (а именно этим и занимается братство) не просто приобрести веру, но и жить по ней, оказавшись на свободе.
По пути рассматриваем Васильевский остров.
Он устроен очень удобно - этакая тетрадка в линейку, где каждая линия пронумерована: пятая, двенадцатая... Поперек - три проспекта: Малый, Средний и, соответственно, Большой. Но вся эта строгая геометрия - с подвохом.
Вот, например, восьмая линия, на которую выходит метро "Васильевский остров". Чем дальше идем, тем больше нарушаются законы перспективы: улица кажется не уже, а шире, параллельные расходятся - чтобы впустить Неву. И хотя уже запомнил это насмерть, но всякий раз заново удивляешься, когда идешь, идешь по улице и упираешься в... пароход.
А потом - поворачиваешь направо и идешь вдоль темной Невы по набережной лейтенанта Шмидта. Здесь, в двухэтажном особняке, и находится братство.
КОГДА НЕ ПОМОГАЕТ ЖАЛОСТЬЧеловек, который возвращается из тюрьмы, должен начать новую жизнь. Так считает общество, а иногда и он сам. Но как ее начинать, если нет ни документов, ни семьи, ни работы, ни образования?
Братство св. Анастасии Узорешительницы помогает бывшим заключенным решить эти проблемы. О том, насколько это удается и к каким выводам привел опыт такой работы, рассказывает духовник братства, председатель отдела церковной благотворительности Петербургской епархии прот. Александр СТЕПАНОВ.
Вывод первый - о том, что доверие должно быть разумным
Наш загородный реабилитационный центр в 1997 году дал страшный сбой. Поначалу наши парни в нем жили вообще без постоянного воспитателя: мы думали, что все само собой образуется, что они уже люди верующие. Но это были романтические обольщения, ничего они сами не могут, если с ними нет серьезных людей.
В 1997 году с ними уже был воспитатель, но это был человек довольно слабый, не слишком способный при необходимости дать отпор. По неосмотрительности мы поселили туда одного матерого бандита. В колонии он был таким знатоком святых отцов, таким "старцем"! Был он слепой и без руки, и мне казалось, что он уже по своим тяжелейшим увечьям безопасен. Но этот слепец со своим подручным сумел на всю деревню страха нагнать: пошли с ножом по людям, врывались в дома, нож к горлу... До крови дело дошло.
Тогда я понял, что до того, как ехать в нашу деревню, бывшие заключенные должны пожить около нас в городе, чтобы мы к ним присмотрелись. Ведь в тюрьме человек проявляет себя совсем иначе, чем когда живешь с ним бок о бок.
Так появился наш приют в Петербурге. Когда мы его открыли, стало понятно, насколько он был нам нужен. Сюда и в отпуск можно из деревни приехать - это тоже иногда необходимо.
Вывод второй - о том, что свободное время хорошо тогда, когда его нет
Если наши подопечные не занимаются очень плотно каким-то хорошо организованным трудом, то ничего не получается - они впадают в прежнее состояние.
В нашем городском приюте мы не можем организовать такой труд. Многие освободившиеся ходили в больницу с нашими добровольцами, помогали в детском приюте, но в основном болтались здесь, в братстве, при кухне. Почистить картошку - сколько это? Ну полчаса. А потом? В магазин - это они любят больше всего: пошел, погулял, поболтался, заодно и пивка выпил. И начинается... Какая тут реабилитация? Это халява, к которой они быстро привыкают и начинают ею пользоваться. Приходят к нам готовые работать, но без постоянного труда развращаются буквально в неделю.
Мы искали подходящее производство, где требуется низкоквалифицированная рабочая сила (грузчики, разнорабочие), и с воспитателем посылали туда. Но если там бывают простои, то обычный рабочий сидит, курит, ждет, а для наших это плохо. Им лучше всего какой-то конвейер: встал и восемь часов, не отрываясь, молотишь, чтобы как следует устать. Приехал уставший, помолился и спишь. Такого производства нам найти не удалось.
Остается одно: организовать собственные мастерские, которые были бы еще и рентабельными. Сейчас мы озабочены именно этой проблемой.
Вывод третий - о том, кто в доме хозяин
В нашей деревне в Псковской области с поиском работы проблем нет - там есть хозяйство, которое мы стараемся развивать: огороды, теплицы, коровы, свиньи, гуси, кролики... Но мы стали замечать паразитические настроения: подопечные наши поняли, что этот реабилитационный центр существует для них, что кто-то дает на него деньги, а воспитатели получают зарплату. И они решили, что они здесь главные действующие лица: "Нас, - говорят, - не будет, - и вас не будет. Это наш дом, на нас иностранцы деньги дают".
Сейчас мы пришли к выводу, что надо менять исходную установку. По крайней мере, для них. Хотя мы и остаемся реабилитационным центром, но для тех, кому мы помогаем, это должно быть подсобным хозяйством нашего прихода, которое существует и без них. Есть вы тут, нет вас - все равно оно работает и должно приносить пользу. Устраивают вас условия, которые мы предлагаем, - пожалуйста, живите и трудитесь. Но если вы неэффективны, то вы здесь не нужны. Это более естественная постановка вопроса, и сейчас мы медленно на эти рельсы переходим, другие смыслы во все это для них вкладываем.
Вывод четвертый - о том, как трудно помочь человеку измениться. Особенно если он этого не хочет 
Поначалу мы были настроены на удержание в центре всех, кто к нам попадал: "Давай, - говорили мы, - живи на земле, мы тебе поможем, учись, женись". В этом, видимо, присутствовала определенная искусственность: человек не хочет трудиться, а мы бьемся, тянем его за уши...
Был у нас один парень, Олег, самый молодой (16 лет), но при этом вполне сформировавшийся алкоголик. У него есть бабушка, которая с ним не справлялась. Взяли мы его в центр, прожил он месяца три, а потом задурил. Выгнали. Пожил с бабушкой и братом, а брат у него очень жестокий, бьет смертным боем и его, и бабушку. Олег приполз на коленях, как шелковый, лишь бы взяли: "Я все понял..." Два-три месяца проходит - опять начинается. Мы ему: "Олег, ну ты вспомни, как ты нас умолял..." Все понимает, но уходит и опять пьет. Работать не любит страшно. Так мы его три раза выгоняли и опять брали.
Не нужно, вероятно, этим заниматься. Не работаешь - вон отсюда, без всякой жалости. Хочешь пить - иди, пей, гуляй, делай что хочешь. Если работаешь хоть как-то - оставайся. Для таких стоит что-то делать, а остальным мы все равно не поможем, только попортим себе нервы и в глубоком разочаровании ко всей этой деятельности прикроем центр.
До сих пор из всех желающих к нам идти мы выбирали в колонии единицы - главным образом тех, кому после освобождения негде жить. Сейчас хотим попробовать по-другому: принимать больше, но быстрее отсеивать и оставлять только людей, действительно способных принять помощь, которую мы готовы им дать.
Система реабилитации заключенных: шаг за шагом
Братство св. Анастасии Узорешительницы помогает заключенным с 1992 года. Система реабилитации, сложившаяся за это время, рассчитана на молодых людей (от 16 до 30) и разделена на три ступени.
Первая ступень - в Колпинской детской колонии. Священник приезжает служить в колонийском храме, исповедовать, причащать. Сестры милосердия обрабатывают заключенным раны и язвы, возникающие от плохих условий жизни, недостатка питания, витаминов. Иконописец каждую неделю ведет занятия по живописи, пользующиеся большой популярностью.
Следущая ступень, появившаяся в 1995 году, - загородный реабилитационный центр в Псковской области, место для жизни, учебы и работы. Сейчас в Пушкиногорском районе построено уже два благоустроенных дома для общины бывших заключенных, есть приусадебное хозяйство. В местном ПТУ можно получить профессию шофера и слесаря. В центре постоянно находятся воспитатели из братства, которые работают по две недели, сменяя друг друга. Теоретически освободившиеся могут остаться в деревне на всю жизнь, но пока рекордный срок жизни здесь - четыре года.
В 2001 году к системе была добавлена промежуточная ступень - приют свт. Василия Великого в Петербурге, неподалеку от здания братства. Шесть человек могут жить здесь сразу после освобождения, пока в течение двух-трех месяцев члены братства помогают им восстановить документы, пройти медицинское обследование, найти подходящую работу.
От редакции: О. Александр к результатам работы центра относится критически и об успехах ничего говорить не стал. Но все же, рассказывая о людях, прошедших через центр, он называл и тех, кем можно гордиться. Кто-то из них остался работать в братстве и работает за двоих. Есть монахи и священники. А кто-то работает на заводе, завел семью, избавился от наркотиков и пытается вытянуть друзей. "Я думаю, что примерно 50 процентов (точно не высчитывал) выходит с положительным результатом, - говорит о. Александр. - Да и у остальных хотя бы по житейским соображениям жизнь стала более приемлемой. И как бы мы с ними ни расстались, каких бы ни было скандалов, на Пасху все они приходят к нам".
"САТИСЪ" НА НЕВЕ
Книги петербургского издательства "Сатисъ" в Москве встречаются довольно часто. Логотип издательства - молящийся на коленях преп. Серафим - знаком многим по книгам "Отцовский крест", "Избранные жития святых", "Азы православия", "Св. прп. Серафим Вырицкий и Русская Голгофа" и многим другим.
Издательство и его книжная лавка - тоже на Васильевском острове, на Большом проспекте, поэтому мы не удержались и по пути заглянули сюда. "Сатисъ" - самое крупное издательство Севера России. Правда, когда мы наконец нашли его (с проспекта номер дома один, со дворов - другой), поверить в это было трудно: обшарпанная стена со скромной вывеской, внутри - коридоры и несколько комнат, где кипит жизнь, бегают православные писатели, православные редакторы и православные художники.
Из беседы с директором издательства "Сатисъ" Андрем БЛИНСКИМ:
- Что нового вышло у вас в "Сатисе"?
- Вот только что привезли "сигналы" - блестящий труд, совершенно новый: "История Русской Православной Церкви (1900-1927)" о. Георгия Митрофанова. Это один из лучших ныне здравствующих церковных историков. Книга написана по его лекциям, в ней очень живая, сочная речь.
Сейчас кое-что переводится с французского. В частности, одна книга нашего русского автора о противостоянии Александра I и Наполеона. Очень интересная, и самое удивительное, что во Франции она вышла, хоть и маленьким тиражом. Там ведь персона Наполеона - как священная корова в Индии. А в этой книге очень жесткая оценка его личности. Дай Бог, в 2003-м книга выйдет в свет.
Вот еще одна из наших новинок, половину тиража только получили, - Библия с крупным шрифтом. Очень долго мы к этому шли. Сегодня в России такого нет, везде Библия "Библейского общества" с мелким шрифтом. Когда мы готовили это издание, я ориентировался по своим глазам (у меня дальнозоркость), чтобы можно было читать без очков.
- Может быть, православной литературе нужно активнее выходить на светский рынок?
- Сложный вопрос. Раз в четыре-пять лет мы проводим в Питере эксперимент - развозим свои книжки по большому количеству магазинов. Как правило, несем убытки. А вот светские издательства на православный рынок внедряются активно. Московское "Олма-пресс", например, печатает цветные книжки на православные темы (некоторые - ничего, некоторые - очень плохие). В Питере этим же занимается их дочерняя "Нева". Конечно, очень странно смотрятся на их прилавках книжки "Святитель Николай Чудотворец", "Богородица", "Детям о Церкви" рядом с другой их продукцией: детективы, ужастики какие-то и т.д. Но они ребята всеядные. В Москве эти издательства пробивают серьезные бреши в рядах православной книготорговли.
- А среди современных православных изданий есть, на ваш взгляд, некачественная продукция?
- Да, сейчас стало много попадаться "православного кича" - разного рода халтуры на православные темы. Например, брошюрок, спекулирующих на тяге полуграмотных людей к "чертовщинке" или к "страшилкам": пророчествам о конце света и т. п. По сути дела это не душеспасительная литература, а, наоборот, расшатывающая нервы и лишающая душевного спокойствия.
- "Сатисъ" издал более 500 разных книг. Лично у вас есть среди них любимая?
- Есть. Это Пестов, "Современная практика православного благочестия". Начали мы ее печатать с 1994 года и редкий год не переиздавали. Это была первая наша проба пера в большой серьезной книге, и она настолько хорошо была написана покойным Николаем Евграфовичем Пестовым, что до сих пор своей актуальности не потеряла.
Суббота. Невский и окрестности. Мы спешим на Гороховую улицу - там единственный в городе православный центр для глухонемых.
По Невскому добрели до Казанского собора, свернутого как подкова. Перед ним на снегу - тысячи чашечек-свечей и цветы. Оказывается, это после "Норд-Оста": Петербург, как и другие города, переживал трагедию гибели заложников вместе с Москвой.
На Невском проспекте многолюдно в любое время суток. Суетой и дорогими магазинами он очень похож на центр Москвы - если бы не множество плакатов "Петербургу - 300" и обилие строительных лесов: город готовится к юбилею. На Дворцовой площади гуляет ветер, всюду бетономешалки и горы срезанного асфальта. Впрочем, Невский почти весь уже посвежел, и только кое-где пешеходы перепрыгивают через препятствия на разобранной части мостовой.
Но свернешь с Невского, пройдешь квартал - и на улицах, лишенных кричащих вывесок, можно не встретить ни машин, ни людей.
А вот и старинный особняк на Гороховой. Здесь расположен Педагогический университет. Такие дома Москва раздала в пользование посольствам иностранных государств. Но здесь внутри все ветхое и запущенное: краска на стенах не обновлялась, наверное, со времен царя Гороха.
ДЕВЯНОСТЫЙ ПСАЛОМ
Если пройти по большому двору к старому флигелю, открыть низкую толстую дверь, какие делают в деревенских избах, и подняться по крутой лестнице на третий этаж, то попадешь в храм святых апостолов Петра и Павла. В храме очень холодно, и потому все прихожане - человек двадцать - в пальто. Служба еще не началась. В храме тихо. Люди стоят плотным строем перед алтарем. Один начинает говорить - энергично жестикулируя стоящему рядом. К их разговору присоединяется третий. Люди поворачиваются к ним, образуя тесное кольцо. Они не могут беседовать, не видя лиц друг друга. Но вот выходит священник, идет к алтарю, молодой человек становится рядом. И начинается литургия для глухих...
Переводит ее алтарник Денис Заварицкий, который ведет для глухих при храме ап. Петра и Павла катехизаторскую программу "Слово". Мы обратились к Денису за некоторыми разъяснениями.
- Скажите, а как здесь проходит исповедь? Все заранее пишут на листочках?
- Да. А если глухой человек захочет сказать еще что-то кроме того, что написал заранее, - он подзывает меня.
- А при этом таинство не нарушается?
- Нет, таинство не нарушается - нарушается тайна. Апостол сказал: "Исповедайте убо друг другу согрешения, и молитеся друг за друга, яко да исцелеете" (Иак. 5, 16). И потом - здесь это мера вынужденная. Сам человек выбирает, что для него лучше - тайна или нераскаянный грех. Да и случается такое уже довольно редко.
- Как вы думаете, должны ли требования к духовной жизни глухонемого чем-то отличаться?
- Насколько я знаю, лучше, когда они облечены в форму конкретных советов, "духовных заданий". Мало толку говорить глухому человеку абстрактно: "Ты старайся, будь к себе построже". Надо конкретно объяснить, что для этого надо делать, дать епитимью. Например, если он обидел кого-то, то должен пойти к этому человеку и сказать то-то и то-то. Иначе глухие остаются в недоумении. Духовнику приходится это учитывать. Зато уж если они запоминают - то накрепко.
Подтверждение этих слов мы услышали от самих глухих - когда с помощью Дениса общались, сидя в комнатке при храме. Одному из них, Александру, когда-то рассказали о спасительной помощи 90-го псалма. С тех пор 90-й псалом для него - одна из главных молитв. Зная его назубок, Александр всегда носит страницу с псалмом в кармане пиджака и рассказывает об удивительном псалме другим.
Попрощавшись, мы идем дальше - в Покровское сестричество.
"СЛУЧАИ ИЗ ЖИЗНИ СЕСТРИЧЕСТВА"
Все сестричества устроены похоже: собираются верующие женщины и помогают больным и бедным. Что у общин совершенно неповторимое - так это истории, которые происходят с конкретными людьми.
История Покровского сестричества начиналась так. Жили в Ленинграде обычные люди - разных профессий, возрастов, характеров. Они ходили в храм, вместе изучали Евангелие и однажды поняли, что им уже недостаточно только ходить на службы. И они пошли работать в больницу.
Шел конец 80-х годов.
Справка
Покровское сестричество с 1992 года существовало в рамках братства св. Анастасии Узорешительницы. В 2000 году сестричество разрослось, и духовник братства благословил сестер на создание самостоятельной организации.
Сестры работают в трех петербургских больницах: Покровской, Мариинской и детской инфекционной №3, ухаживают за тяжелыми больными на дому, оказывают медицинскую помощь бездомным. При сестричестве действует богадельня. В медучилище на территории Мариинской больницы организованы трехгодичные и шестимесячные курсы сестер милосердия.
Случай с "Милосердием"
В огромную старинную Мариинскую больницу - полторы тысячи больных, несколько корпусов - их просто не пустили. Сказали: "Кто вы такие? Верующие? Что вы, с ума сошли! Никого не пустим никогда в жизни!"
- Время было такое: Церковь еще не очень-то признавали, - рассказывает старшая сестра Покровского сестричества Галина Александровна Клишова. - Но тут нам помогло "Милосердие". Писатель Даниил Гранин организовал такое общество в конце 80-х, они тоже хотели помогать больным. Это была светская инициатива, с верой никак не связанная, и "сверху" дали распоряжение пустить их в одно отделение Покровской больницы. И мы, верующие, воспользовались этой ситуацией и пришли в Покровскую больницу вместе с ними.
Знаете, в этом обществе "Милосердие" были милые, замечательные люди, но они были неверующими, и у них был такой... "правозащитный" подход к делу. Их возмущали пролежни, отсутствие белья, грязь: "Это несправедливо! Нужно что-то делать, нужно бороться, привлекать средства массовой информации!" Администрации, конечно, это не понравилось: "Это не ваше дело", - сказали им и... всех выгнали.
У нас, верующих, была совершенно другая тактика и другая цель. Мы рассуждали так: мы должны делать то, что можем, не взывая к властям, не привлекая внимания. Не нравится тебе эта простыня - принеси свою. Больница действительно страдает от отсутствия средств, персонала, и тут настоящие герои работают. Кто еще здесь будет работать - в таких условиях, за такие мизерные деньги?
Мы сделали вид, что ушли, но на самом деле продолжали ходить потихоньку. Этой тактики тихого, "ползучего" милосердия мы придерживались в течение многих лет. И постепенно мы приучили персонал к тому, что появляются наши сестры и им помогают. Сначала нас не замечали, потом смотрели настороженно, а потом привыкли. В конечном итоге к нам стали относиться с уважением и, когда нас не было, упрекали: "Где это вы были? Здесь такое происходит, а вас нет!"
Но до этого прошли годы. Уже тринадцать лет, как мы этим занимаемся. И кстати, теперь даже больше работаем в Мариинской больнице - в той, куда обещали "никого и никогда не пустить".
Случай с Ольгой Никифоровной
На лестнице обычного петербургского дома перед последним этажом стоит решетка. За ней начинается хозяйство сестричества: квартира и чердак. На чердаке, обшитом деревом, с кухонькой и кабинетом, - штаб общины, а в квартире - маленькая богадельня.
Старшая сестра Галина Клишова:
- Богадельня нам понадобилась из-за сложностей с патронажной службой, а патронажем мы занимаемся с тех пор, как ходим в больницу. Выписываются, например, бабушки с переломом шейки бедра, после выписки надо полгода лежать, кто-то должен ухаживать, а родственников нет. Они нам: "Сестрички, девочки, не бросайте, не оставляйте!" Так мы стали ходить к разным старушкам. Но все они разбросаны по разным концам города, а сестры наши все ведь где-то еще работают! Оттого что к подопечным ходили нерегулярно, качество ухода было невысоким. В один прекрасный момент мы поняли, что нужны профессиональные сиделки, которые бы занимались только этим, нужен свой стационар - хотя бы одна квартира, где можно ухаживать сразу за несколькими бабушками. И Господь послал нам эту квартиру.
Ольга Никифоровна лежала в Покровской больнице с переломом шейки бедра. Когда мы стали ходить к ней домой, то оказалось, что у нее еще и дочь больная, за которой нужен серьезный уход. Через три года дочь умерла, и Ольга Никифоровна осталась одна. Тогда мы ей предложили: "Ольга Никифоровна, давайте мы в вашей квартире устроим заведение для тяжелых больных". (У нас это называлось "стационарная служба "Домашний уход"".) Она знала все наши проблемы и согласилась. К ее квартире разные люди подбирались, а она как-то поверила нам.
Пока мы делали в квартире ремонт, Ольга Никифоровна лежала в хосписе - у нее были очень серьезные онкологические проблемы. Фактически она умирала. Когда мы пришли забирать ее домой, нам главный врач говорит: "Что вы делаете? Она же умрет сегодня ночью!" Мы ему: "Ну, если так - пусть умрет в родных стенах". Меня очень волновала эта ситуация: мы возьмем каких-то бабушек, а она, хозяйка, будет умирать в хосписе. "Ну хорошо, - говорит главврач, - если вы такие упрямые - забирайте. Только если она умрет в дороге, привезите ее обратно, мы констатируем, что она умерла в хосписе".
Это было уже почти четыре года назад, а Ольга Никифоровна все живет в своей квартире. Через богадельню уже человек двенадцать прошло, а она у нас - единственный бессменный житель.
Случай со страусами
А когда квартира стала для богадельни мала, они задумали купить дом.
- Вообще-то нам всегда в основном помогали иностранцы, - говорит Галина Александровна. - Да и всем православным организациям в Питере. Хотя мы и в банки наши писали, и акции разные устраивали, и пели, и плясали - никакого эффекта. И в тот момент мы ни на кого особенно не рассчитывали.
Дом для богадельни мы хотели купить за городом: и хозяйство завести можно, и воздух свежий, и красота. У нас здесь на стене даже висела картина-мечта - наш художник нарисовал, он человек с фантазией. Там леса были, храм, прекрасный дом, по дорогам страусы ходят... Мы ему говорили: "Слушай, такое людям показывать неудобно... Скажут, что здесь Кампанеллы какие-то поселились!"
Ну, мечта мечтой, а мы серьезно искали дом, молились. И вот одна из наших сестер говорит: "Вы знаете, я сейчас работаю няней в одном "поместье". Там хозяин очень верующий человек. Может быть, он чем-то сможет помочь, он свои телефоны дал". И дает длинный список - одни мобильники.
Я эти телефоны всерьез не приняла и даже звонить не стала. На российских спонсоров надеяться мы не привыкли. Чем он поможет? Ну продуктов принесет. Зачем его по таким пустякам дергать?
Проходит месяц, я уже забыла про него, и вдруг он сам звонит "Я вам телефоны передавал - вы, наверное, до меня дозвониться не можете... Меня обычно очень трудно застать". Ну я ему честно и выложила, что я и не звонила, и объяснила почему. "Нам, - говорю, - очень много надо, поэтому что мы будем вас зря беспокоить..." - "А может быть, - говорит, - у меня есть как раз то, что вам надо?"
И ведь я не верила, что получится что-нибудь: все равно, думаю, где-то рухнет. А теперь вот видите? - На стене уже не "мечта" висит, а карта местности (тот же художник рисовал). Вот леса, вот Финский залив, вот храмы, вот наш дом для бабушек - на двенадцать человек. А страусы там действительно есть - рядом ферма страусиная оказалась!
Этот человек и дом нам в собственность передал (чтобы можно было бездомных бабушек прописывать), и перестроил его, как нам нужно. Мы же люди с претензиями: тут комнаты узкие, там проемы дверные - на инвалидной коляске не проедешь.
Благотворитель наш оказался человеком глубоко верующим. Евангельскую истину - что богатому трудно войти в Царство Небесное - он буквально принимает. У нас там церковь, так он в ней - чтецом каждую субботу-воскресенье. Ни на какие Канары не ездит, живет достаточно скромно и все "лишнее" тратит на благотворительность, много строит храмов.
Мы уже и хозяйство развели - полторы тонны одного картофеля собрали, а посадили, наверное, ведер двадцать пять. Яблони посадили, купили корову, одна из сестер сейчас учится доить. Бабушки наши говорят, они прямо как в рай попали.
Такая вот история.
КРОНШТАДТ
Дорога через море
Море - вот что готовит ко всему неожиданному, что может произойти в Кронштадте. Обычная дорога от окраины Питера - индустриальный пейзаж, многоэтажки, забегаловки у обочины - таверна "Лисья нора", кафе "Хуторок" - сменяются лесом, а потом вдруг... водой. Дорога идет по узкой насыпи, но кажется - по воде, справа и слева - волны, берегов не видно. Приникнув к запотевшим стеклам, смотрим на воду Финского залива, пока наконец маршрутный автобус не въезжает в город.
Двух-трехэтажные дома петровской застройки, морские склады, которые, говорят, некоторое время поддерживали Ленинград во время блокады. На бульваре около складов и памятника адмиралу Беллинсгаузену курсанты кадетского училища в красивой черной форме подметают листья. Вот Морской собор, в котором обычно моряки молились и брали благословение перед походами.
Вот знаменитый висячий мостик над тонким ручьем в Петровском овраге - над незаконченным каналом петровских времен. Еще этот мостик называют качающимся. И правда качается, если хорошенько попрыгать. И мы прыгаем, пугая редких прохожих.
Нас ведет по Кронштадту местный житель Саша, которого мы повстречали в храме. Он спешит обо всем рассказать. Вот парк, где стоял знаменитый Андреевский собор, в котором служил о. Иоанн Кронштадтский. Здесь же была похоронена его супруга Елизавета Константиновна. В 1932 году собор взорвали и устроили фонтан. Ну а место ведь намоленное! И люди стали из фонтана воду брать как святую. Пришлось фонтан тоже закрыть. Тогда уж памятник Ленину поставили. Так он и стоял, пока два года назад не уговорили перенести его к зданию администрации. В этом парке в 2003 году обещают поставить часовню. А пока вот - памятник кронштадтским морякам.
Мы слушали и торопились. Торопились оказаться около того самого дома, в котором жил о. Иоанн - тогда еще Сергиев. "В этом? В том?" - спрашивали мы. "Все, пришли", - наконец сказал Саша.
Вид с балкона
Во всем четырехэтажном доме только один балкончик. Тот самый, с которого батюшка проповедовал, благословлял народ, ежедневно собиравшийся внизу.
Мы стоим в палисаднике, задрав головы вверх. И вдруг видим, что на балкон вышла девушка. Зачем? Кто это?
Поднялись - на двери табличка: "Мемориальная квартира св. Иоанна Кронштадтского открыта со среды по воскресение с 12 до 17 часов. Выходные дни - понедельник, вторник. Вход свободный". И мы вошли.
Кабинет о. Иоанна.
Темно-зеленые обои. Знаменитый портрет. Аналой с иконой. Старинная мебель. Все подоконники заставлены комнатными цветами - Елизавета Константиновна их очень любила.
Служительница музея взяла в руки альбом фотографий, чтобы показать их нам - как это бывает, когда приходишь к кому-нибудь в гости, и стала рассказывать об о. Иоанне.
В этой квартире батюшка прожил 53 года - с того момента, как стал священником Андреевского собора (собору и принадлежал этот дом со всеми квартирами). Именно здесь был написан дневник о. Иоанна. Здесь он принимал людей, которые под конец жизни буквально толпами ходили за ним. Правда, к батюшке в кабинет (где мы сейчас и стоим) могли входить только самые близкие. Елизавета Константиновна была очень радушной хозяйкой, сама любила стряпать. Ее любимыми были пироги с яблоками...
Когда Андреевский собор разрушили, квартиру отдали под рабочую коммуналку. Сейчас из всей батюшкиной квартиры полностью выкуплен пока только этот кабинет. Но потихоньку собираются восстановить всю квартиру, хотя пока нет средств на ее реконструкцию и ремонт.
Перед уходом нам разрешили по одному выйти на балкончик. Было интересно посмотреть, как все выглядит сверху. Но, выйдя на балкончик, я почувствовала, что не могу любоваться пейзажем, потому что произошло что-то внезапно - как будто ветер налетел и распахнул двери - не на улицу, а внутрь, в душу. И перехватило дыхание от того, какая там темнота, и так стало страшно, что живу не так, совсем не так...
"Ну все, выходи", - позвали из комнаты.
Я вышла, а ветер остался на балкончике.
Потом, после поездки в Петербург, мы обменивались впечатлениями. "Что больше всего запомнилось?" - спрашиваю. - "Кронштадт. И балкончик..."
Город-музей
Говорят, что в Кронштадте не было ни одного дома, ни одной лачуги, где бы ни был о. Иоанн, исповедуя, причащая, помогая, благословляя. Когда он был молодым священником, то, посещая больных, сам ходил для них в магазин, за лекарствами, готовил незатейливую еду. Когда он стал уже известным пастырем, ходить пешком из-за сопровождавшей его толпы стало трудно, и по городу он ездил в пролетке.
Здесь была Александровская мужская гимназия, где батюшка четверть века учительствовал. Говорят, что неуспевающих учеников у о. Иоанна не было - даже ленивые трудились с большим усердием.
Где-то недалеко была лавка, где батюшка все время разменивал медяки, чтобы раздавать их нищим на хлеб и на ночлежку. Когда лавочник стал сетовать, что его отвлекают от торговли, о. Иоанн ходить к нему перестал, и торговля сразу стала приходить в упадок. Лавочник раскаялся, и батюшка опять стал заходить за медяками.
Вот здесь, когда кронштадтская "золотая рота" разрослась и медяков уже не хватало, о. Иоанном был построен дом трудолюбия. Там были мастерские, где можно было заработать на кусок хлеба, дешевая столовая, школа для детей, приют для неимущих женщин. О. Иоанн писал, что люди нищенствуют по разным причинам: кто-то нищету унаследовал, кто-то приобрел ее из-за своего пьянства, кто-то разорился, а кто-то просто лишился рабочего места. Но какой бы ни была причина, всех нужно поддержать, всем помочь.
Сеть домов трудолюбия по примеру кронштадтского стала разрастаться по всей России. А сейчас в кронштадтском доме находится школа для трудных подростков, которые обучаются по специальной программе. Часовню, которая там была, конечно, давно разрушили, но зато есть маленький школьный музей о. Иоанна.
А вот улица, которая идет от батюшкиного дома. Почему-то он любил гулять именно по левой ее стороне. Во время войны почти вся правая сторона была разрушена, а слева дома остались целыми. И можно гулять по улице, которая хранит его следы.
И по городу, который стал частью его имени.
Инна Карпова,
фото Лии Фроловой
Версия для печати
