- Сергей, расскажите прежде всего, как вы пришли к вере? Или, может быть, вы из православной семьи?
- Да нет, родители мои были люди хоть и крещеные, но неверующие. Меня, правда, в пятилетнем возрасте крестили, но в церковь не ходили. Мать уже вслед за мной стала ходить в церковь, причащаться и даже успела причастить отца перед его смертью.
- Так кто же повлиял на ваш выбор?
- Да никто не повлиял, я сам пришел к вере. Дело в том, что у меня такой склад, что я давно уже задумывался над разными философскими вопросами, прежде всего -- о смысле жизни. Я читал разную литературу -- религиозную, философскую, думал. Ну, можно сказать, впитывал все без разбора -- и что по радио передавали, и что по телевидению шло. А к определенному чему-то прийти не мог. И вот однажды я купил Библию и стал понемножку читать ее. А потом постепенно, постепенно стал я чувствовать, что меня больше всего манит христианство. Еще я подумал так: не годится мне бросать свою веру, веру своего народа. Так что можно сказать, мой православный путь начался с патриотических чувств. Но путь этот был очень постепенным. Помню, однажды я читал книгу о лечебном голодании -- по несколько недель люди голодают. Вот и я решил: надо попробовать поголодать. А тут еще и слышу -- Великий пост начался. Ну я и решил в пост поголодать. Три недели жил на воде. А когда вышел из голода -- там надо специальным образом выходить, не резко -- случилась Страстная пятница. Я думаю: дай-ка еще и в пятницу поголодаю. Не то что бы ради веры, а так, заодно… И что вы думаете? Те три недели проголодал на одном дыхании, а эта пятница до того нелегко мне далась! Так плохо мне было! Но вот прошла она все-таки, а ночью снится мне сон: небо, темное небо. И на фоне этого неба идет длинная вереница людей. Движется, как, помните, раньше к мавзолею очередь была. А у меня в это время мысль такая: это люди проходят свой жизненный путь. И вот на каком-то участке некоторые из этих людей пропадают, а других, по-видимому, Бог к себе забирает. Сам я Его не видел, но это было как бы понятно. Проснувшись, я понял, что люди проходят жизнь не просто так: они либо попадают к Богу, либо… На следующий день я впервые в жизни был на пасхальной службе, и с тех пор началось мое воцерковление. Все это случилось, когда я еще был учителем в нашем селе.
- Постойте, как учителем? Разве вы не «исконный» милиционер?
- По первой профессии я школьный учитель, в 1989 году окончил Костромской педагогический институт, факультет физики и математики. После института меня распределили сюда, в деревню Большой Дор -- это в двадцати километрах от нашего райцентра Буя, где я вырос. В поселковой школе я проработал пять лет, причем был не только учителем физики и математики, но и физкультуры, и труда. А потом стал чувствовать, что интерес пропадает. Из пятидесяти учеников хотят учиться человека два-три, скучно. Хотелось заняться чем-нибудь более активным, действенным, что ли. Каким-то делом конкретным. И я решил пойти в милицию. Образование высшее, армия за спиной -- меня и взяли. Потом, правда, пришлось заочно оканчивать высшую школу милиции в Нижнем Новгороде, откуда я вышел лейтенантом. Это было в 1994 году.
- Неужели можно вот так просто прийти в милицию и стать участковым?
- Да, это совсем несложно. Требуется среднее образование, а потом отправляют, обычно заочно, в школу милиции: все-таки участковый -- это должность офицерская. И еще обязательно армия. А вот интересно, что для женщин это необязательно.
- А вы что, ощущали склонность именно к милицейской службе?
- Да. Можно даже сказать, у меня был какой-то романтический мотив -- борьба с преступниками, противостояние злу…
- Ну и как, подтвердились эти ожидания?
- Да нет, не совсем… Скорее открылось новое и невеселое понимание -- мало что мы можем сделать. Поначалу-то думалось, можно горы своротить, оказалось, не так-то просто раскрывать преступления, очень тяжело доказывать. А потом у подозреваемых ведь часто бывают связи «наверху». Чтобы довести дело до суда, нужно порой приложить титанические усилия. Так сложно это…
- Ну вот, мы добрались до самого интересного, до преступлений. С чем здесь, в селе, чаще всего приходится сталкиваться?
- Я вас, наверное, разочарую, здесь у нас не как в детективах. Наши преступления -- это в основном кражи. Причем чаще всего -- кражи колхозных ценностей (в нашем селе сохранился колхоз): зерна, скотины, леса. Раскрывать такие преступления обычно легко, поскольку люди здесь простые и оставляют кучу улик. Например, своруют зерно, а оно у них всю дорогу до дома сыплется, остается дорожка. А более тяжелые преступления? Вот сколько работаю, скоро уже десять лет, здесь ни одного убийства, слава Богу, не было.
- А с самогонщиками приходится бороться?
- Да бороться-то приходится, но только это теперь практически невозможно. Дело в том, что при советской власти самогоноварение было уголовно наказуемым. Давали сроки, крупные штрафы. А теперь за это только административная ответственность. Значит, санкцию на обыск, на арест от прокурора не получить. Минимально юридически грамотный человек просто так не пустит милицию на порог, а без этого доказать, что он гонит самогон, невозможно. Что приходится делать? Вылавливать тех, кто купил самогон, человека, скажем, три-четыре. Брать с них показания, везти в прокуратуру и добиваться административного наказания самогонщика -- штраф рублей триста, ерунда. Это, конечно, неэффективно, при коммунистах с этим было лучше. Бывают, впрочем, милицейские спецоперации против самогонщиков. Несколько милиционеров переодеваются в гражданскую одежду, принимают вид пьяных и хитростью входят в дом самогонщика. Вот тогда его можно наказать всерьез -- изъять и самогон, и аппарат, и фляги и еще оштрафовать.
- Скажите, вам, участковым, оружие выдают?
- Конечно, выдают. Пистолет. Здесь, в деревне, мы постоянно при оружии, не то что в городе: пришел на работу -- получил оружие, уходишь -- сдал.
- И что, даже применять его приходилось?
- Да, было… Но, к счастью, не на поражение, а делать предупредительный выстрел. Это произошло лет пять назад. У нас тут было совершено несколько дерзких краж, в том числе одна довольно крупная, дачу обворовали. Я начал следствие. Вышел на след вора и даже арестовал его. Но везти его надо было в милицию в соседний, более крупный поселок -- у нас в селе не предусмотрено помещение для содержания под стражей. А ведь у сельских милиционеров единственный спецавтомобиль -- мотоцикл, на нем арестованного не довезешь. Ну и пришлось везти его в обычной «Волге», на частнике. Вот и получилось, что он у меня из машины сбежал: открыл дверь на ходу -- и в лес. И пропал. Две или три недели искали -- и по знакомым, и по родственникам, и по друзьям. Нигде нет. Я понимал, что он где-то здесь, прячется. А у нас тут неподалеку есть Макариево-Писемский монастырь, основанный учеником преподобного Сергия Макарием Писемским. И вот однажды зашел я приложиться к мощам преподобного, попросил у него помощи в поисках преступника и пошел дальше. И что вы думаете? Сразу же и обнаружил вора -- он прятался на заброшенной ферме. Я подкрался, крикнул ему, что он арестован, но… не тут-то было. Он вскочил и, сжимая в одной руке нож, а в другой ломик, бросился на меня. Я думаю: надо стрелять в ноги, обездвижить. Но жалко мне стало его, и я решил действовать иначе. Стрельнул я пару раз в воздух, и он испугался, видит, что я действительно вооружен, -- и сдался. Вот такая история… А потом его судили, дали четыре года.
- Вы говорили, что сами вели следствие. А в кино этим опера занимаются… Извините за дилетантский вопрос, в чем разница?
- Во-первых, оперуполномоченные бывают только в городе. Во-вторых, они только расследуют преступления. А у участковых, тем более сельских, гораздо больше обязанностей. Мы должны следить за ситуацией в селе, за так называемыми особыми категориями -- освободившимися из мест лишения свободы, рецидивистами, за людьми, склонными к пьянству, к преступлениям. В каждой деревне, в каждом селе есть такие люди, которые как будто просто не могут жить спокойно, никого не трогая. Обычно они начинают со своих близких: буянят, распускают руки, требуют деньги на выпивку. Потом и на посторонних могут перекинуться. Вот за такими глаз да глаз. Устаешь возить в город. А там -- разбирательство, суд. Дадут суток десять и домой отпускают, после чего все начинается снова. Участковый должен собирать, по возможности конечно, и информацию о готовящихся преступлениях. Для этого у любого участкового в селе есть своя «агентура». Ну а если преступление совершено, нужно их раскрывать. Бывает еще, что участковому приходится привлекать людей к административной ответственности -- за нарушение паспортного режима, за пьянство, драки. Нагрузка у сельского участкового очень большая. Раньше на несколько сельсоветов -- а это может быть десятка два деревень -- мог быть один участковый. Правда, еще со времен Ельцина действует указ, что свой участковый должен быть в каждом сельсовете. У меня, например, четыре деревни, народа 350 человек.
- С чем обращаются к участковому обычные «мирные жители», да и обращаются ли вообще?
- Ну конечно обращаются. Если что-то угрожает их жизни, не дай Бог, или хозяйству, или еще что-то тревожное -- сразу бегут к участковому. Некоторые мои коллеги выделяют специальные дни и часы приемы населения, но на самом деле это ни к чему -- люди идут с самыми разными вопросами, невзирая на день или время суток. Иной раз в субботу или воскресенье напланируешь себе дел, занятий, съездить куда-нибудь, а что-то случилось -- и пропал выходной. И к ночи ближе всегда кто-нибудь буянить начнет, пьяный, или еще что-то случается.
- А бывает, что участкового по пустякам беспокоят?
- Бывает и так. То прибегут -- землю не поделили, участки не могут разгородить. То, бывает, сам потеряет что-нибудь, может даже и по пьянке, а ко мне бежит: украли. Так тоже бывает. Или еще бывает, напилят в лесу дров, сложат, а увезти не увезут. А пока собираются, их уже кто-то другой подобрал.
- Что-нибудь значительное за десять лет службы приходилось расследовать?
- Лично я cчитаю самым большим своим достижением раскрытие крупной кражи леса. Правда, так получилось, что в суде был вынесен оправдательный приговор, но во всяком случае преступника хотя бы удалось немного припугнуть. Приехал в одну из наших деревень один предприниматель, азербайджанец. Покрутился-покрутился и сумел получить подпись главы администрации на документе о предоставлении ему участка земли -- якобы для ведения сельского хозяйства. А на участке этом был лес. И вот он вместо того, чтобы заниматься сельским хозяйством, начал незаконно этот лес рубить и продавать. Успел украсть у государства больше 700 кубометров леса. Казалось бы, дело очевидное, чего тут раскрывать? Однако пока все связи и весь механизм махинации распутался, прошло немало времени. Скорее всего, была там и коррупция -- иначе документ он не получил бы. Но в суде дело, к сожалению, практически развалилось. Адвоката азербайджанец нанял хорошего, и так все повернули, что саму порубку леса производил не он, а другой человек, нанятый, который куда-то уехал. А лес просто лежал, и обвиняемый легко вывез его. Азербайджанца оправдали. Вот так и борись с преступностью…
- А можно еще раз вернуться к религиозной теме? Для вас воцерковление было трудным?
- И даже очень. Помню, в первый год, как ни зайду в храм, все такое чувство, что надо поскорее выйти. Хор поет плохо -- ну три бабки на клиросе. Да и люди косятся: я ж в форме. Но главное, самому было тяжко. Целый год я заставлял себя ходить в церковь, как утреннюю зарядку делать. Со временем стало легче, я начал причащаться, постился понемногу. Стал покупать книги, читать. И наконец, я всей душой ощутил, что вот это и есть жизнь.
- Супруга разделяет ваши убеждения?
- Вот здесь похвастаться не могу, пока не удается ее к вере привести. Так-то у нас прекрасная семья, дочки-двойняшки, отношения хорошие. Но по части веры пока непонимание. Жена крещеная, но в церковь почти не ходит. Хотя дочек отпускает, и они со мной всегда в храме стоят.
- А милицейские коллеги знают о ваших убеждениях? Как относятся?
- Ну, большинство, скажу прямо, посмеиваются, относятся как к чудачеству. Из тех милиционеров, кого я знаю, всерьез никто не верит в Бога. Так, задумываются, а верить или в храм регулярно ходить, таких нет. Бывает, что зайдут на всякий случай, как бы чего не случилось, работа все-таки опасная.
- А односельчане?
- Да сейчас-то нормально. А поначалу, когда я стал в церковь ходить, реагировали по-разному. Кто посмеется, кто пальцем у виска покрутит.
- Милицию ведь вообще в народе недолюбливают…
- Да, есть такое. С недоверием, что ли, относятся. С одной стороны, нас, конечно, здесь ценят -- всегда есть к кому обратиться в случае чего. Но чаще все-таки не любят. Может, это еще со времен сталинских репрессий идет такое отношение?
- А из тех, кого вы привлекали к ответственности, никто не угрожал вам местью?
- Бывало... Помню, грозили спалить дом. Но чаще всего с такими речами выступают пацаны, кто не сидел. А кто посерьезней, те больше понимают расстановку сил: они с одной стороны, мы с другой.
- Милиция часто вынуждена участвовать в карательных мерах: арест, лишение свободы, различные взыскания. Как это примирить с заповедью «Блаженны милостивые»?
- Я, конечно, много раз задумывался об этом. Бывали и сомнения, как быть. Может, вообще не надо никого наказывать? Тут, во-первых, нужно вот что понять: наказывает не милиция, а суд. Милиция непосредственно борется со злом, со злодеями, с преступниками, а бороться с ними -- значит делать добро. Как в Новом Завете сказано: «Начальник не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое». Но милиционеры, конечно, бывают разные. К нам в райотдел милиции приезжали студенты-психологи, проводили исследования с помощью тестов. Изучали много разных факторов: повышенная агрессивность, особенности темперамента, работоспособность. Так вот, у меня получился такой результат, что я вроде бы более склонен к оправданию преступников, к мягкости, что ли. Так что я, скорее, мягкий милиционер. Впрочем, работе это пока вроде бы не мешает.
Рисунки Юлии Тимошенко
фото Андрея Радкевича
Версия для печати
