Оля

"После ее смерти я поняла, что рядом со мной был настоящий православный человек", - такие слова сказала, вспоминая Ольгу Комарову, одна из ее знакомых. Может возникнуть недоумение: неужели это такая редкость, ведь православных сейчас много? Но в характере Оли было что-то необычное, близкое к чертам настоящих подвижников, про которых мы читаем в книгах. Что-то, чего очень не хватает современному миру. Наверное, это решимость и отсутствие жалости к себе.
Ольга была максималистом и поэтому, обратившись в Православие, отдала свою жизнь Церкви и Богу целиком, не оставляя для себя ничего. Не всем хватает сил на такое самоотвержение. Но люди, подобные Оле, всегда привлекают к себе внимание. Они - напоминание нам о том, что христианская жизнь - это всерьез.

22 ноября 1990 года, в день, когда Святейший Патриарх Алексий II освящал больничный храм святого благоверного царевича Димитрия, Оля отмечала свое тридцатилетие. Через четыре года с небольшим, 8 февраля 1995 года, когда по благословению Святейшего Патриарха совершалось малое освящение храма Святителя Николая Мирликийского в селе Федоровском, она родилась для жизни вечной. В тот день приехало много народу из Москвы. Служилась первая литургия в храме, который начал подниматься из руин благодаря труду и заботам Ольги. Притом что сама она казалась вовсе не приспособленной для подобных дел.
За литургией Ольга причастилась. А два часа спустя машина, в которой она ехала в Москву, вылетела на встречную полосу... Смерть наступила мгновенно.

Теперь в Федоровском действующий храм, идут своей чередою службы, приходят люди. Рабу Божию Ольгу там поминают на каждой службе, но особенно 8 февраля.
* * *
Росла Оля с мамой и бабушкой. Училась всегда хорошо, не старалась особенно быть отличницей. Поступила на журфак МГУ, но ушла со второго курса. За 15 лет после окончания школы сменила много занятий: социальным работником и секретарем была, писала в издательстве Московской Патриархии и преподавала, полы мыла и была лаборантом в институте...

О своей жизни до воцерковления Ольга не любила рассказывать. В то время она писала стихи и прозу. В начале восьмидесятых заинтересовалась изданием журнала о Православии: питерские друзья попросили ее поработать над написанием "Детской Библии". В результате получилось несколько номеров самиздатовского журнала "Круг", которым одна Ольга и занималась: составляла тексты, проверяла цитаты, печатала на машинке под копирку несколько сотен страниц. Вопросы, возникшие в процессе работы, привели ее в храм. Она крестилась. Через какое-то время по делам "Круга" приехала в Гребнево, где тогда служил о. Аркадий Шатов. На первую беседу пришла в белом брючном костюме. Вспоминают, как в то время она говорила: "Сижу, курю, читаю Библию и ничего не понимаю!"

Для знавших Ольгу остается загадкой, как именно произошел этот перелом, как случилось, что она так решительно приняла Православие. Раньше "вся такая из себя" была, в элегантных нарядах, красила глаза зелеными тенями, а тут вдруг стала одеваться скромно, бедно даже. Не нуждалась больше ни в чем, для себя ничего не покупала. Одевалась из того, что по гуманитарной помощи получал храм. Питалась в благотворительной столовой. Вроде и не нужны деньги.

Поначалу Ольга стала работать уборщицей в храме. Это не было подвигом - просто надо было кому-то убирать. Петь сама вызвалась учиться, хотя ни слуха, ни голоса у нее не было, но было большое желание активно участвовать в церковной службе. Первой пошла помогать в больницу, хотя сама страдала от мезофобии (боязнь грязи). Первой учительницей стала в воскресной школе. Сама разработала методику преподавания - ведь в конце восьмидесятых не было никаких пособий или православных книг. С детьми она разговаривала, как со взрослыми, была именно учителем, а не воспитательницей. Первой стала заниматься приходской издательской деятельностью в журнале "Братья и сестры", составлять больничные катехизаторские листочки, объясняющие смысл церковных таинств.

По благословению, без особого желания, из послушания духовнику она восстановилась в МГУ и защитила диплом. Успела и второе образование получить - катехизаторское - в Богословском институте.

Жила в храме, в общежитии, где жили еще несколько девушек, которые хотели устроить жизнь по монастырскому принципу. Вставала она рано, много молилась. А на уроках церковнославянского, который преподавала на вечерних курсах сестер милосердия, иногда засыпала от усталости. Однажды во время спевки заснула стоя и упала.

Разговаривала с людьми только по делу. Иногда обрывала речь на полуслове и уходила. Кому-то это казалось резким. А она с многословием боролась.

В комнату, где жили девушки, никто не имел права заходить, поэтому Оля не пускала никого без благословения, даже водопроводчиков, когда труба треснула. Даже чтобы крысиную нору стеклом засыпать, а крыс тогда много было, они и по кровати бегали, спать не давали.

Могла она и вещи соседок перестирать, и шоколадкой угостить, и рассмешить их. Был у нее еще и артистический талант: легко представляла сценку в лицах, например защиту своего диплома. Но это немногие видели. Утром рано Ольга поднималась на молитву по монашескому уставу (остальные выматывались от работы в больнице, поэтому вставали чуть позже), завтракали они вместе и по послушаниям разбегались, до вечернего молитвенного правила. Но через два месяца такой жизни не выдержала одна, а через полгода - и другая соседка Оли.

Затем организовалось еще одно общежитие для тех, кому негде в Москве жить или очень далеко добираться. И здесь девочки мало общались: утром вместе молились и в больницу уходили, а вечером еле приползали, уставшие... Оля спала в уголочке за занавеской. Там стояла одна тумбочка, в которой все ее вещи и были. Всегда будильник заводила на пять и старалась как можно тише вставать, чтобы никого не разбудить. По уставу отбой был с 23.00, но она еще читала в это время. Тогда же она писала службу святой Елизавете Федоровне, но об этом ее труде практически никто не знал.

Выезжала из храма только по делам, в Патриархию например, или если надо было в очередной инстанции что-то "выбивать" для общины. Умела разговаривать в учреждениях: даже медицинские анализы на неделю раньше были готовы, если Ольга Геннадьевна поговорила с врачом. Тогда еще часто возникали вопросы о передаче Церкви каких-то помещений. Вот решили "отвоевать" у государства богадельню на Шаболовке. С большими трудностями это продвигалось. Тогда несколько девушек стали собираться помимо обычных Богослужений еще на специальные молебны. Через какое-то время стало приходить все меньше и меньше людей, а как-то раз осталась одна сестра и Ольга.

Олина душа жаждала монастырской жизни, но уйти от духовника она не могла. К тому же в начале девяностых годов монастыри только открывались, восстанавливались, и ее могли бы поставить на "руководящее" послушание, учитывая ее образование и организаторский талант. Это Ольга не считала для себя полезным.

Поэтому она хотела организовать общину по типу монашеской. Долго искала для этого заброшенный храм в Московской области, чтобы там могли жить и трудиться девушки с такими же устремлениями, как и она. Из нескольких храмов, найденных Олей, выбрали церковь в Федоровском. Никто не думал, что она сможет жить там: интеллигентная, хрупкая Оля - в деревне, на холоде, с лопатой... Деревенский храм восстанавливали пять девушек: землю с пола ведрами таскали, дрова носили, снег убирали. Оля ходила в военно-строительную часть, которая располагалась по соседству, просила о помощи. Откликнулись, прислали материалов. Даже перелом руки ее не стал препятствием этому делу. Зимой было очень холодно. Как-то поздно вечером, когда никто не мог в четвертый раз идти за несколько километров, чтобы позвонить, пошла Оля.

Когда заболела ее бабушка, Оля ухаживала за ней в больнице. Через год после гибели Оли умерла и бабушка. Олина мама осталась одна. Тогда она впервые причастилась.

Увидеть изнутри Олину душу, понять и ответить на все "почему?", "зачем?" и "как?" мы не сможем. Но жизнь ее перед нами как раскрытая книга памяти людей, знавших ее.

Галина - Под впечатлением Олиного внезапного ухода я много думала о ее жизни, молилась, просила прощения. Все ее казавшиеся странными поступки обрели в моем понимании внутреннюю логику, мне открылась устремленность всего ее хрупкого существа к одной-единственной цели, я увидела ее чистоту и храбрость.

Оля была известным автором в среде петербургских и московских авангардистов и жила "полнокровной" жизнью своего литературного круга. В те дни, когда я старалась понять, чем она жила и дышала до того, как пришла в Церковь, мне приснился сон. Оля присела со мной на подоконник и ласково, но настойчиво попросила: "Галя, когда ты будешь писать обо мне, пиши, пожалуйста, самое главное". И я поняла, что она просит не писать лишнего, не писать о ее прошлом. И, хотя сны вещь обманчивая, я не смогла с тех пор написать ничего из задуманного.

Приняв святое крещение, Оля со всем свойственным ей максимализмом безоглядно, бесповоротно рассталась со своим творчеством, со своим окружением, с миром своих привязанностей. Оля выбрала "единое на потребу", а христианство с грязнотцой, с уступками, компромиссами она не принимала. Оля была непримиримым воином за чистоту веры.

Церковная жизнь захватила ее целиком. Рассказывали, что в подмосковном Гребневе она прекрасно ладила с деревенскими бабулями, помогая мыть пол в храме, соскребала воск с подсвечников и счастлива была, когда ей разрешали держать плат во время причащения в больнице. Должно быть, тогда она стала изучать служение диаконис в первохристианской Церкви, начала пробовать себя в миссионерстве. Все это было ей по сердцу. Дома на кухне у нее висели бумажки с написанными на них тропарями праздников.

К людям Оля была строга. Ее оскорбляла церковная безграмотность, небрежное отношение к богослужению, неправильное понимание самого вероучения. С другой стороны, это обычно не вызывало протеста, потому что к себе она была еще строже.

Однажды мы о чем-то поспорили, и между нами возникло взаимное недовольство. Оля первая пришла мириться. Она попросила прощения и в знак примирения подарила мне белую, сшитую своими руками кофточку. По лицу ее текли слезы.

Как-то по дороге она стала говорить о том, что всерьез задумывается о монастырской жизни. Оля говорила, что совершенно не представляет, как она может спастись, живя так, как живет сейчас. Дома ее очень любили и нежили. "Представляешь, мне дома жареную курицу в постель подают. Как я могу спастись, живя дома? Я должна решиться и, решившись, уже не возвращаться вспять. А если постепенно - я завязну".

Борис - Она была из тех людей, на которых обращаешь внимание, когда в храм приходишь. Стоишь на службе, еще не понимаешь, что нужно делать, и на кого-то смотришь, ориентируешься. Безбытный она была человек совершенно. В Федоровском за ящиком свечным стояла, продавала книжки, иконы. А ей это было все далеко, не в этом ее интерес, душа ее. Тяготила ее подобная деятельность, но она не отказывалась, не возмущалась, не обижалась...

Это единственный человек из тех, кого я знаю, кто пришел к вере и настолько перевернул свою жизнь. В корне! Только с уходом в монастырь можно сравнить то, как она изменила жизнь. На старых фотографиях ее не узнать. Трудно представить, что эта экстравагантная особа в белой шляпе - Оля.

Она сожгла чемодан своих рукописей. С педантизмом, все, до листочка - все свои рассказы, работы прежние. Но не нарочито - все, мол, отрекаюсь от прежней жизни! Тихо так.

Елена Васильевна - Мы с ней были похожи: очки у нас были одинаковые - у нее тоже минус шесть или минус восемь. Я учила ее читать по-славянски, а она умнее меня была в сорок раз, поэтому и быстро выучила церковнославянский, и других учить стала. Венец всего, конечно, это служба, которую она написала. Чтобы службу Елизавете Федоровне написать, это нужно быть человеком такой высоты, что просто...

Монашеского духа она была, а уйти не могла. Но и в миру она на все благословение спрашивала - в настоящем послушании была.

Чудачкой она не была, и сухой, черствой не была. Как может жесткий человек стольких к вере привести? С детьми как она занималась! Сухого человека не будут дети любить, а вокруг нее они всегда толпились. Хотя она не игралась с детьми, не сюсюкала.

Игорь - Вообще-то меня привели на курсы эстетического воспитания. А уже потом оказалось, что это школа воскресная. Я дополнительно с Ольгой Геннадьевной занимался еще в кружке по субботам - чтением на церковнославянском. Пытался читать с выражением, а она мне показывала, как нужно, значение непонятных слов переводила. И с английским Ольга Геннадьевна помогала мне. Подарила книжку "Алиса в стране чудес", только не увидела, что книжка для первого курса, а не для первого класса. Но я все равно занимался, упирался и читал, потому что Ольга Геннадьевна дала. Она мне всегда казалась очень красивой.

Как-то я спросил, не является ли грехом собирание вкладышей от жвачек. У нас тогда в школе было повальное увлечение этими вкладышами от жвачек. Она ответила:

- Если ты их собираешь, чтобы другу подарить, то нет.

Я пошел и все отдал другу. Он удивился.

Мама Игоря - После нескольких месяцев занятий она спросила меня:

- А на Литургию вы пойдете?

- Это же долго, трудно ребенку стоять.

- Вы хоть на полчасика.

- Игорь-то легко воспринял все, мне сложнее было. Помню, на праздник, когда служба всю ночь шла, мы - вся ее группа воскресной школы - семьями пришли. Конечно, никто не выдержал. Она нам пальтишко свое положила. У меня еле хватало сил следить за ходом службы. Так мы и спали вповалку рядом с ней, а она пела.

Когда она рассказывала про святых или что-то объясняла важное, она так одухотворялась... от сердца все шло. И понятно становилось то, что в книжке как-то сухо звучит.

Она сказала, что надо сыном заниматься, а у меня тогда работа мешала очень. Так я и работу бросила. Как жалко, что ее нет. Мы такие глупые без нее.
Папа Игоря - Я буду помнить ее до конца своих дней - она спасла мою семью. Чуть ли не до развода доходило. Кто мы были для нее? Обычные прихожане. Но она нашла время и приехала к нам, когда я чуть из дома не ушел. Другого кого я бы, извините, отправил далеко. Но это была Ольга Геннадьевна. Я пришел домой. Мы на кухне сидели. Она не стала спрашивать, почему мы поссорились, кто виноват. Она посмотрела на Игорька и спросила:

- С кем бы ты хотел жить?

- Я хотел бы жить с мамой и с папой, - ответил мой сын.

Казалось бы, мелочь - но не вмешайся она тогда, неизвестно, чем бы дело кончилось.

А что Федоровским она увлеклась, поехала, собрала группу девушек, жила там и все силы отдавала восстановлению развалин, так это подвиг настоящий, я считаю. О себе она не думала никогда. Для людей она это делала и для Бога.

Лера - Бывало, что засыпала она на службе и шутила сама над собой: "Есть сон летаргический, а у меня - литургический".

Старалась жить она по заповедям. Искренне очень. Видно было, как она боролась с собой, как старалась не обижаться. Помню, кто-то кричал на нее, а она молчала, не оправдывалась даже.

Я, к сожалению, только после ее смерти поняла, что недооценивала ее. Поняла, что рядом со мной был... могу сказать, православный человек.

Ирина Петровна, регент - Оля во время службы всегда отмечала карандашиком непонятные места. Потом спрашивала у специалистов, которые с греческими кальками могли сверить.

Сошлись мы с ней, наверное, как волки-одиночки сходятся. Душевности не было в ее дружбе: если надо, всегда поможет, а чтобы специально, чайку попить, поболтать-поплакаться - нет.

Татьяна - Очень трудно писать о человеке, с которым так много в жизни связано. Несколько раз пыталась взяться за ручку, но ничего не получалось: портрет не выходил правдивым и объемным. И страшно что-то в нем исказить. Потому ограничусь лишь несколькими воспоминаниями.

С Олей я познакомилась в 1977 году. Нам было по 16, мы учились тогда в школе юного журналиста. Думаю, что любовь к Богу, стремление познать истину были в ней всегда, даже когда она сама этого, быть может, еще не сознавала.

Почти все мы - родившиеся в начале 60-х - воспитывались в духе "научного атеизма": родители некрещеные, а мы и подавно. О Церкви, о Православии не знали ничего. Верующие ровесники были исключительной редкостью. Помню, как в МГУ мы познакомились с девушкой из православной семьи. Она пригласила нас к себе домой, и все мы были удивлены, увидев в квартире иконы. Но особенно она заинтересовала Ольгу. После занятий они задерживались и часами спорили о смысле жизни, о вере, о Православии. Может, именно тогда она впервые задумалась о Боге?..

Я помню и другой эпизод. Оля позвонила мне накануне вступительных экзаменов на факультет журналистики и спросила:

- Ты очень волнуешься?

- Очень, - ответила я.

- Я знаю, что нужно сделать, - сказала она. - Мы должны помолиться.

- А ты знаешь молитвы? - удивилась я.

- Нет. Но мы придумаем свою, - предложила Ольга.

И она долго читала придуманную молитву в телефонную трубку, а я повторяла за ней.

Еще помню, как она уговорила меня впервые зайти в храм - это был храм Святителя Николая в Хамовниках. Недалеко от него мы, первокурсники, тогда проходили практику. Помню, как мы растерянно стояли у алтаря, ловили недовольные взгляды прихожан и не знали, что делать. Не понимали даже, куда свечки поставить.

Наверное, тогда это были первые, не вполне осознанные шаги на пути к Богу. И Ольга шла по этому пути с каждым шагом все более уверенно и осмысленно, стремительно опережая всех своих знакомых.

Она многое смогла переменить в своей жизни. Говорят, что у нее был сильный характер. Наверное, это так. Но это не делало ее путь более легким. Я бы даже сказала - ей было труднее. До прихода в храм она привыкла поступать по своему усмотрению, решения всегда принимала сама. Захотела уехать на Алтай или в Ленинград, можно быть уверенным - уедет. Отговаривать и переубеждать ее - пустое занятие. А в храме очень быстро научилась все делать только по благословению, по послушанию. Даже в мелочах не полагалась на собственную волю. Сумела преодолеть брезгливость: и полы мыла, и за тяжелобольными ухаживала. Научилась вставать в пять утра. А ведь на лекции никогда не могла прийти вовремя. Сама признавалась, что любила понежиться, полениться. И от вкусных бабушкиных обедов прежде никогда не отказывалась. Друзья, застолья, долгие беседы на кухне за чаем, чтение стихов, песни под гитару, старые пластинки. В ее доме всегда было много людей...

Она сумела все изменить, отбросить решительно и бесповоротно, посчитав лишним, суетным, отвлекающим от главного. Некоторые из ее прежних знакомых не верили: Оля - и моет полы! Не выдержит, через месяц, максимум полгода вернется к прошлой жизни. Это всего лишь экстравагантные штучки.

Но проходил месяц, другой, годы. А она продвигалась все дальше, искала еще большей строгости и самоотречения - мечтала о монашестве. И была в этом последовательна и решительна. Помню, как-то пригласила ее к себе в гости, а она мне в ответ: пойми меня правильно и не обижайся, я теперь никуда из храма не выезжаю, кроме как по делам.

У Ольги временами были очень сильные мигрени. Таблетки не помогали. Шоколад немного облегчал ее боли. Я знала об этом еще со студенческих времен. И часто на праздники дарила ей шоколадки или конфеты. Ольга радовалась как ребенок. Но однажды, к тому времени она уже жила в храме, я принесла ей шоколад, а она не взяла: "Знаешь, теперь мне и шоколад не нужен". Сказала так спокойно и улыбнулась.

Прежде она была очень пристрастна к людям. Если ей был интересен человек, она просто "заболевала" им: все в нем казалось ей совершенно и необычно. И антипатии ее были стойки: могла и острое, колючее словечко сказать, и уколоть. Я видела, как, уже будучи в храме, она боролась с этими своими пристрастиями, старалась соблюдать дистанцию, относиться ко всем ровно, с христианской любовью. Как это у нее получалось, не знаю, не мне судить. Некоторым в общине она казалась немного сухой и отстраненной. Но только тем, кто не видел за этой отстраненностью постоянную работу над собой, кто не чувствовал за внешней сухостью любовь к Богу и к людям, доброту.

Помню, как-то поздно вечером позвонила мне, а у меня неприятности были, уныние, тяжесть на душе. Поговорили мы с ней, я ее ни о чем не просила. А она почувствовала, наверное, мое состояние. Не прошло и часа, звонок в дверь - на пороге Ольга. Как ночью добиралась? Где нашла деньги на такси? Просто почувствовала, что нужна помощь, и приехала. И потом очень часто помогала - и советом, и молитвой. Я всегда знала: этот человек в трудную минуту всегда будет рядом. А вот о своих проблемах она говорить не любила. Ни одной жалобы от нее не слышала. А тяжелых моментов в ее жизни было достаточно.

Она многим помогала, и люди тянулись к ней. Однажды Оля позвала меня зайти вместе с ней к ее подопечным - она тогда работала в службе социальной помощи и помогала в храме в Гребневе. Это было неподалеку от станции метро "Новокузнецкая". Старый московский дом. Пара одиноких пожилых москвичей. Как они ждали Олю, с какой теплотой встречали. Она в тот день принесла продукты и что-то из одежды, по-моему, из гуманитарной помощи. Мне кажется, они весь день только и готовились к ее приходу. За стол усадили, стали о себе рассказывать и Олю расспрашивали. Потом долго говорили о Боге. Она хотела, чтобы эти люди, ставшие ей дорогими, приняли крещение. По-моему, позднее ее желание сбылось.

Она вообще многих людей к вере привела. Познав радость жизни с Богом, она стремилась поделиться ею с другими. Для нее было важно, чтобы родные и друзья пришли в храм. И она прилагала к этому все усилия. Был у нее такой дар. Я бы даже не назвала это умением убеждать, а просто сила какая-то. Помню, как мне говорила: "Я - крестная твоей дочери. А ты сама - некрещеная. Как же ты ее в храм водить будешь?" Я тогда рассердилась даже на нее: не надо, мол, на меня давить, придет время - сама решу. А потом к ее словам вновь и вновь возвращаешься, думаешь, за книгу берешься... Она всегда побуждала людей думать, двигаться вперед, хоть немного приподниматься над собой.

Прот. Аркадий Шатов, духовник Ольги - Христианство - не набор правил. Это жизнь, которую отдаешь Богу. Всему можно научиться, придя в храм: и поститься, и телевизор не смотреть, и одеваться в длинную юбку, перестать краситься, но это лишь внешние изменения, поверхностные. Сложнее всего отдать свою волю Богу. Оля к этому стремилась, она искала высоту.

Оля была взыскательна к себе, что нечасто в наше время встречается. Для себя она не жила совсем. Одевалась, чтобы было тепло. Ела, чтобы силы поддержать. Спала, потому что не могла совсем не спать. С житейской точки зрения она была совершенной бессребреницей. Все лишнее раздала. Вообще с материальным миром у нее отношения были сложные: что-то забывала, путала, опаздывала...

На следующий день после ее смерти позвонил Патриарх. Словами из Нового Завета сказал о том, что не нужно скорбеть...

Господь ее взял, потому что она не знала, что делать дальше. С одной стороны, общину нашу она переросла, и в Федоровское поехала, потому что искала более строгой жизни, большего общения с Богом. А в монастырь уйти тоже не могла.

Отец Иоанн Крестьянкин сказал, что раз Оля всегда слушалась, значит, все делала правильно, значит, блаженна ее посмертная участь.

Из миссионерских листков, выпущенных
в издательстве храма св. царевича Димитрия.
Текст Ольги Геннадьевны Комаровой:
"В Евангелии есть такие слова: "Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное". В этих словах - суть Евангельского учения. Господь Иисус Христос призывает всех войти в Свое Царство. Но для этого нужно сначала очистить свою душу от греха. Не нужно думать, что Царствие Божие находится где-то в бесконечном далеком от нас "потустороннем" мире. Или что оно ожидает праведников лишь в "загробной жизни", о которой мы ничего не знаем. Царство Божие ближе, чем мы себе думаем. Оно здесь, рядом. И покаяние - дверь в Царствие Небесное.

Очистить свою душу от греха - большой труд. Сам, один, человек не может с этим справиться. "Самосовершенствование" без помощи Божией - это все равно что пытаться самому себя вытащить за волосы из болота. Медлить нельзя! Греховная трясина въелась в душу, исказила, испортила, изуродовала ее, сделала смертельно больной. И грешник непременно погибнет, если Бог не исцелит его от греха. Только нужно, чтобы человек сам захотел этого. Бог не спасает против воли..."

* * *
Кто-то после похорон сказал: "Она ушла из этого мира легко. Как птица, вспорхнувшая с ветки, которая даже не дрогнула".

Светлана Гаджинская

Версия для печати