Горная Шория -- особый регион на юге Кемеровской области: живописное нагорье между Алтаем и Саянами. Природный заповедник, край мрачных «угольных» поселков и гламурного горнолыжного туризма. Но кроме шахт и курортов с русскими в эти места пришло Православие. Как преодолевают языческое прошлое горные шорцы сегодня, выясняли наши корреспонденты Дмитрий РЕБРОВ (текст) и Евгений ГЛОБЕНКО (фото).
Миссионерская целина
Шерегеш сегодня -- самый перспективный среди шорских городов, как-никак модный горнолыжный курорт... Возможно, даже лучший в Сибири! А всего одиннадцать лет назад, когда отец Игорь Киров, настоятель храма в честь Иверской иконы, переехал сюда, ни гостиниц, ни кафе, ни даже туристов здесь не было даже и в помине.
Промышленный и захолустный городок, Шерегеш тогда вряд ли кого-то мог привлечь сам по себе. Просто епархия бурно росла, активно развивалась -- вот молодого священника и отправили, так сказать, «на целину». А точнее, в горы -- окормлять мрачноватый и от безысходности горько пьющий городишко при руднике. «Я был тогда миссионером, -- вспоминает отец Игорь. -- Сейчас в Церкви треть всех священников -- это миссионеры, просто их так не называют официально… Обычно ведь каким образом у нас открывают новый приход? Инициативная группа просит епископа прислать им пастыря, к ним забрасывают священника, как десантника в тыл врага... А через какое-то время эта “группа” забывает напрочь про свою инициативу, про то, что батюшке теперь нужно помогать, участвовать в жизни прихода, и священник остается один на один со всеми проблемами. В конце концов ему приходится становиться настоящим миссионером: проповедовать Евангелие людям нецерковным или малоцерковным, потому что “церковные”, те, которые “приглашали”, теперь как-то забыли про него. Особенно в таком месте, где храма или какой-то регулярной христианской традиции не было никогда, все приходится начинать с нуля».
Иверский храм расположен в помещении бывшего детского сада. Часть молитв на богослужении читается по-шорски. Кто-то из шорцев и сейчас боится православной миссии. Но ведь она никогда не хотела обрусить их. Мы, наоборот, всегда говорили: пусть они остаются охотниками, рыбаками, кочевниками – главное, чтобы спаслись!» -- убежден отец Игорь Киров.
Прихожан у отца Игоря сейчас около ста. Так, чтобы на службу собрались полным составом, бывает нечасто. Да и храм невелик: расположенный в здании бывшего детского садика, он занимает всего две комнаты, остальными пользуется муниципальная библиотека. Среди постоянных прихожан около десятка шорцев, представителей титульной нации. «Народ они православный, и крещены были еще в XIX веке трудами Алтайской духовной миссии. Поэтому часть молитв на богослужении мы читаем по-шорски. Кто-то из коренных шорцев, впрочем, сейчас боится православной миссии... Но ведь она никогда не хотела ассимилировать, обрусить их. Мы, наоборот, всегда говорили: пусть они остаются охотниками, рыбаками, кочевниками – главное, чтобы спаслись!» -- убежден отец Игорь.
| Отец Игорь Киров с детьми |  |
Всего, по данным последней переписи, шорцев сегодня около 14 тыс. Традиционное верование этого тюркоязычного народа -- шаманизм, занятия -- охота, сбор орехов и кузнечное ремесло. Благодаря последнему до революции шорцев даже называли «кузнецкими татарами», что отразилось в таких топонимах, как Новокузнецк. С начала XX века руду здесь добывают промышленным способом, и сегодня большинство шорских поселений -- рабочие поселки при рудниках и города при шахтах.
Ячмень, необходимый нам для жизни, даждь нам днесь
От епархиального миссионерского отдела шорцев окормляет протоиерей Игорь Кропочев, друг и тезка шерегешского батюшки. Четыре года он прожил в Усть-Анзасе, горной деревне километрах в шестидесяти от Шерегеша, бок о бок с шорцами. Там, в национальной среде, «методом погружения» он изучил и язык и психологию этого малого народа.
«Специфическая религиозная лексика шорцев, конечно, сложилась в рамках языческой культуры, -- делится своими миссионерскими соображениями отец Игорь. -- Но это те же проблемы, которые возникали при воцерковлении и у римлян, и у греков. Евангельская истина приносит новое знание, как бы вливая новое вино в старые мехи и этим, между прочим, преображая и обновляя их!»
Существует, конечно, и множество оттенков у шорской лексики, которые необходимо миссионеру учитывать. Например, в тексте молитвы «Отче наш», говоря о «хлебе насущном», миссионеры употребляют шорское «аш-табак», вместо более подходящего на первый взгляд «калаш». Все потому, что «аш», ячмень, -- это единственный злак, который выращивали традиционно шорцы у себя в горах («табак» -- переводится как «еда»). Слово же «калаш» происходит от русского «калач», и шорцы обозначают им современные хлебобулочные изделия, а они, конечно, не воспринимаются шорцами как «пища, необходимая для жизни». Поэтому отец Игорь читает на литургии: «…чадыта керек аш табакты пююн писке перзен…» -- дословно: «…для жизни необходимый ячмень дай нам...» И никак иначе. «Сейчас среди шорцев стало модно говорить о “языческих корнях”, о двоеверии, -- жалуется он. -- Однако мой пастырский опыт говорит, что двоеверия у шорцев на самом деле не больше, чем у русских, которые того и гляди норовят обратиться за помощью то к “бабульке” какой, то к гадалке. Только у русских это в большей степени, чем у шорцев вытеснено в область суеверия, чего-то бессознательного». «Вообще-то у нас этих шаманистов мало, большинство православные, -- утверждает согласная в этом вопросе с отцом Игорем Валентина Кирсанова, пожилая шорка, прихожанка шерегешского храма. -- Шаманистов больше в Таштаголе. Так уж по племенам у нас сложилось: Урюгечен -- то есть “верхние” -- почти все шаманисты, Кызылар -- пятьдесят на пятьдесят, Мысковские Сатычелар -- “торговцы” -- большинство шаманисты, но есть и христиане среди них, а вот мы, здесь в Шерегеше, “чиштынаштар” -- православные!»
Усть-Анзас и «походная» литургия
По приглашению епархиальных миссионеров мы едем в то самое горное шорское село, где отец Игорь прожил четыре года, -- Усть-Анзас. Маленькие, почти черные на фоне бесконечного снега домишки, полузамерзшая речка, величественные вершины гор по периметру живописнейшей долины.
Селение Усть-Анзас. "Времени здесь как будто не существует, - говорит отец Игорь Кропочев. - На вид за последние десять лет в Усть-Анзасе ничего не изменилось"
С нами в машине отец Игорь Кропочев и глава миссионерского отдела протоиерей Алексей Гуркин. «Храм в селе сгорел два года назад, так что будем служить в походных условиях!» -- предупреждает отец Игорь. Отец Алексей надвигает на уши скуфью, она у него специальная, утепленная, массивная. «Минусовая температура -- это ведь типичная ситуация для сельского храма, -- говорит он с улыбкой. -- Зимой у нас это вполне “рабочие” условия. Приходится приспосабливаться».
И действительно, утром в долине термометр показывает минус сорок по Цельсию. Для совершения литургии мы выбираем «гостиницу» -- полупустую избу на окраине поселка, там топим печь. Через какое-то время температура за окном поднимается до минус двадцати пяти, и миссионеры обходят избы: «Здравствуйте, батюшка приехал, приходите на службу!» Шорцы появляются по одному: пара бабушек, мужичок, минут через десять после начала литургии -- дети. Несмотря на то что мы приехали без предупреждения, спустя какое-то время изба наполняется людьми почти до отказа.
Дети здесь любят богослужение - старики успели им передать эту любовь, чего не скажешь про среднее поколение - 30-летнего шорца не часто встретишь в храме. На фото: протоиерей Игорь Кропочев (слева) и протоиерей Алексий Гуркин с детьми из Усть-Анзаса после литургии
Круглый стол временно выполняет роль престола. Ни иконостаса, ни амвона -- может быть, именно так литургия выглядела во времена первых христиан, когда служили по домам, опасаясь преследований римлян? Подавляющее большинство шорцев, живущих по отдаленным деревням, не знают другого богослужения: дореволюционные храмы чаще всего не сохранились.
После службы отцов-миссионеров по старой дружбе угощает бывший «паштык» -- глава села: на столе «шорские» пельмени с кониной, соленья, полусухое вино. Жена паштыка Галина Лаврентьевна,русская, смеется: «Пельмени на самом деле никакие не шорские. Переняли их шорцы от старообрядцев, живущих здесь же неподалеку!»
Дороги в Усть-Анзасе по-прежнему не существует, основными средствами передвижения остаются лошадь и еще вертолет: лошадь - по деревне, а вертолет - до города. Изба на фото - местный аэропорт
Мы просим познакомить нас с сельской молодежью. «Да вот дом... например, этот. Можете зайти пообщаться». У калитки нас встречает лайка -- других собак в деревне нет, говорят, не приживаются. Дома хозяйка, зовут Наталья. Дети резвятся в снегу, Наталья готовит хлеб, его здесь никогда не покупают -- все делают сами. «Дети по-шорски говорить не хотят», -- жалуется она. Наталья -- учительница младших классов и, когда в Усть-Анзасе была школа, вела шорский язык. «Я когда сама в интернат пошла (шорских детей из отдаленных районов обучают сейчас централизованно в интернате, где те живут обычно вахтовым методом) -- я тоже стеснялась говорить по-шорски. Хотелось быть как все дети, только первый год мы еще как-то говорили на родном языке, а потом перестали!»
Большинство молодых шорцев, окончив среднюю школу, стараются получить в городе специальное образование и остаться там. «Сколько живу -- ни один еще не вернулся, -- улыбается Наталья, -- но и едут в город не все: там тоже ведь устроиться сложно». В деревне основное ремесло -- охота да рыбалка, и городу люди таких профессий не нужны.
Мучительный поиск самосознания
Шорцев русские не любят брать на работу, хотя никакой национальной розни здесь не существует, как утверждают в один голос и те и другие. «В годы советской власти тяжело было нас приучить к труду на производстве! -- признается Никита Шубаев, сотрудник таштагольской районной администрации. -- Потому что наступала весна, пора сбора шишек, и население рассчитывалось моментально -- уходило с предприятия в тайгу собирать орехи! Всю жизнь шорцы охотились, занимались рыболовством, сбором орехов и ягод -- такой уж традиционный уклад. Мы же как-никак люди таежные!»
Отдельная проблема -- в отдаленных горных селах закрываются школы: они все малокомплектные и в новых, подушевых, условиях финансирования просто не выживают. «Ну а что такое закрыть школу в удаленном поселке?! -- восклицает Никита Макарыч. -- Это значит, что уедут из поселка сразу и дети, и родители!»
Шорские деревни сегодня стремительно исчезают, жители спиваются, а с ними исчезает и традиционный быт, культура, уклад. «В общем, шорцы сейчас находятся в состоянии мучительного поиска самосознания», -- констатирует отец Игорь Киров. И споры о спасении шорского народа не утихают в регионе в течение долгих лет.
«Большая часть нашей молодежи сейчас хочет знать свою историю, хочет знать, откуда мы, хочет знать наших предков», -- говорит известная шорская художница и поэтесса Любовь Арбачакова. Такое мнение распространено среди местной интеллигенции: «Сложно сказать теперь, на каком фундаменте должно строиться возрождение шорской культуры: шаманизм -- это все-таки часть нашего менталитета. Не секрет, например, что к природе, к той же тайге, мы относимся совсем иначе, чем русские. С другой стороны, я бы не стала говорить, как это делают некоторые, что шорец не может и не должен быть православным...»
«Если рассматривать историю освоения нашего края, -- вступает в разговор Александр, муж художницы, фотограф и эколог, -- то вот вы представьте себе: живет народ, который процветает за счет леса. Приходят промышленники, неважно какие: российские, советские… Они начинают вырубать лес -- то есть охотой уже нельзя заниматься; они начинают мыть золото в речке -- значит, рыбу уже нельзя ловить. Они говорят шорцам: а чего вы будете рыбу ловить, охотиться, идите к нам работать! Шорцы пошли к ним работать: рубить лес, мыть золото. Поколение выросло, которое уже не знает, как правильно охотиться, как правильно ловить рыбу, да и ловить негде, потому что лес вырубили-выкопали. Потом стали делать колхозы, и шорцев практически насильно затащили в эти колхозы. В колхозы, которые выращивали хлеб в тайге, в нашей-то тайге, в наших-то условиях! Естественно, в шестидесятые годы все колхозы закрыли, потому что они все были убыточные. Колхозы закрыли, а шорцы остались! Шорцы остались, а леса-то нет, рек-то нет. А там, где лес остался, шорцы уже не умеют, не знают, как правильно промыслом заниматься, они уже привыкли к другой работе, они теперь одно не умеют, а другое не могут!»
Многие теперь будут возвращаться!
«Сельские шорцы гораздо спокойнее городских, -- подводит итог отец Игорь Киров. -- Они гораздо естественнее, в них нет этого надрыва, надлома. Им не нужно самоопределяться -- они не теряли себя. Умиротворенность, и без того свойственная православной вере, как будто бы в их душе накладывается на какую-то особую созерцательную черту шорского национального характера и от этого многократно усиливается».
| В советские времена с наступлением весны - поры сбора шишек - шорцы могли моментально уволиться с работы и уйти в тайгу собирать орехи. Но сейчас, когда лес вырубили, опасается Александр Арбачаков (на фото), скоро за шишками не куда будет ходить |  |
Вот, скажем, правила здешнего этикета -- они остались у шорцев «кочевые», описанные не раз в классической литературе, только на примере других народов. «Бывало, придет ко мне шорец, -- рассказывает отец Игорь Кропочев, -- войдет и сядет. Сидит час, сидит другой... Зачем пришел? Непонятно! Чего он ждет? Что с ним делать? Спросишь: “Что надо?” Обижается! Оказывается, ждет, пока я сделаю “первый шаг”. Этот “шаг” по правилам должен быть сделан обязательно самим хозяином». Первое, что нужно сделать, -- это пригласить гостя к столу. Потому что гость скакал, может, не один день на коне, ему нужно отдохнуть. И даже если он пришел к тебе из соседнего дома, прошел всего сто метров -- все равно в первую очередь нужно предложить чая. Переходить после чая сразу к делам -- дурной тон: нужно сперва расспросить гостя про жизнь, кто женился-родился, как у него хозяйство, поделиться новостями. И только после этого положено переходить к вопросу, ради которого к тебе, собственно, и зашли: спросить, чего хотели или о чем-то договориться.
Многие старички-прихожане отца Игоря в Усть-Анзасе уже умерли. Отец Игорь вспоминает их с любовью: «Пускай они и не разбирались в тонкостях халкидонских догматов, многие из них имели настоящую христианскую веру! Один дедушка был такой, его спросишь: “Ульгень -- это кто?” А он отвечает: “Не знаю!” -- “А Эрлик?!” -- “Тоже не знаю!” А это ведь главные шорские божества, и он не мог не знать их имен, но, отказываясь отвечать, каждый раз демонстрировал непоколебимость своей веры. На службу ходил и по тонкому льду, так как жил на противоположном берегу реки, и по камням, через которые в его возрасте не каждый перелезет!»
В окрестностях Шерегеша -- на склоне горы Зеленая -- можно встретить множество шорцев: и на горнолыжных подъемниках, и в гостиницах, и в кафе. «Мне кажется, что многие теперь будут возвращаться, -- говорит Ирина, шорка по национальности, работающая официантом в забегаловке для лыжников. -- Я родилась на Магадане, туда мои родители когда-то уехали за длинным рублем. Теперь мы с мамой вернулись домой, в Шерегеш, купили тут квартиру… И пусть платят мне немного, но все-таки это деньги. С тех пор как тут появился курорт, многое изменилось вокруг, стало меньше обреченности в глазах у людей».
| «Отец мой был шаманом!» -- рассказывает нам, переминаясь с ноги на ногу, Серафим, пожилой мужчина азиатской внешности. Здесь, у подножья канатной дороги, он торгует кедровыми орехами, но покупателей уже мало -- к шести часам курорт замирает: склоны пустеют, а бесконечные прокаты и кафе закрываются на ночь. «Говорят, что еще лет сто назад кто-то предсказал, что вы, русские, пришли нам на погибель! Так и вышло: понастроили здесь шахт, отравили тайгу… и, главное, научили нас пить водку», -- бормочет старик обиженно |  |
«Конечно, и мне хочется надеяться на лучшее, что уровень жизни вырастет, меньше будет грубости, пьянства, но не стоит ожидать, что курорт как-то сразу преобразит жизнь города, -- замечает отец Игорь Киров. -- Люди приезжают сюда кататься, а не молиться, они молятся на снег. Туристу массовая культура предлагает образ эдакого “безбашенного экстремала”. Я не против активного образа жизни, но когда это превращается в страсть, когда человек зависим от адреналина... Наркомана интересует Православие? Такого, который доволен своим образом жизни?! Нет, конечно!
Меня больше радует мой приход. Мы сеем посевы, возможно, они взойдут не скоро, остается только ждать. В начале девяностых люди, я помню, крестились поголовно. Я как священник крестил тогда за выходные около сотни человек: каждую неделю по сотне. Потом наступил какой-то спад. Я думаю, и то и другое -- закономерные явления. Люди сейчас стали относиться к вере куда серьезнее, чем раньше. И шорцы, и русские. Как-то меня пригласили крестить нескольких рабочих -- я с ними провел беседу, и говорил не только о радости жизни со Христом, но и об ответственности, которую человек принимает на себя, становясь христианином. Пятеро рабочих из девяти тогда попросили не крестить их, так как они хотят лучше подготовиться. Я думаю, это тоже очень важный показатель, и такой серьезности должно быть больше».
Нужна помощь:
Уже десятый год отец Игорь Киров строит в Шерегеше «настоящий» храм -- готов уже не только проект, но и залит бетоном фундамент. Денег на строительство постоянно не хватает: маловато меценатов в районе, готовых пожертвовать крупную сумму. Строят в основном на пожертвования прихожан. Для тех, кто желает помочь шерегешскому храму, мы публикуем реквизиты.
Для безналичных перечислений:
Получатель: Местная религиозная организация Приход церкви Иверской иконы Божией Матери пос. Шерегеш
Расчетный счет: 40703810226100100035,
ИНН 4228005652, КПП 422801001,
Сибирский банк Сбербанка РФ г. Новосибирска,
БИК 045004641
к/с № 30101810500000000641 (только в рублях)
Если Вы перечислили деньги на счет храма, просим позвонить по сотовому телефону 8-905-964-06-10 иерею Игорю Кирову.
Для почтовых переводов:
652971 Россия, Кемеровская обл., Таштагольский р-он,
пос. Шерегеш, ул. Гагарина, д. 4а,
приход церкви Иверской иконы Божией Матери,
священнику Игорю Кирову (на нужды храма). |
См. также:
Чудо в Хибинских горах
Версия для печати
Тэги:
Епархии
Миссия
