Часто людям, делающим добрые дела, начинает казаться, что все им обязаны

Об общественных инициативах церкви с главным редактором журнала «Нескучный сад» и сайта «Милосердие.RU» Юлией Даниловой беседует «Ежедневный журнал».


— Юля, расскажите нам, пожалуйста, для начала немного о церковной комиссии по социальной деятельности, чтобы читатели имели о ней какое-то представление.
— Комиссия состоит из 20 священников, которые отвечают кто за работу в своем благочинии, кто за какие-то определенные направления, например, за работу в детских домах. Председатель комиссии – протоиерей Аркадий Шатов, настоятель храма царевича Димитрия при Первой градской больнице. Задача комиссии — координировать ведущуюся приходами социальную деятельность, помогать тем реальным инициативам, которые есть, кроме того, у комиссии есть собственные проекты. Обычно священник, который отвечает за некое направление, у себя на приходе занимается именно этой работой. Например, за помощь старикам отвечает священник из храма в Химках, прихожане которого много помогают в доме престарелых — огромном государственном заведении едва ли не на 500 человек. В 2006 году Московская епархия при участии комиссии заключила соглашение с московским Департаментом здравоохранения, есть соглашения с другими социальными службами — контакты с государственными органами очень нужны для нормальной работы, иначе в тот же дом престарелых могут не пустить.

Еще в комиссии действует круглосуточный телефон, справочного характера, по нему можно узнать о службах социальной помощи в Москве, а также прямо попросить о чем-то. Операторы записывают информацию и, если это просьба не о деньгах, а о помощи, скажем, немощному старику или семье, где есть лежачий больной, то координатор находит добровольца, который готов взять на себя заботы.

— Как взаимодействуют комиссия и журнал? Журнал, как я понимаю, отчасти освещает деятельность комиссии, но не только, его содержание, судя по всему, шире.
— Журнал задумывался, тематически, как посвященный социальной церковной работе, у него даже подзаголовок был «Журнал о делах милосердия». Сейчас мы подзаголовок поменяли, теперь это «Журнал о православной жизни» — мы хотели расширить тематику, и тем самым аудиторию, чтобы журнал не воспринимался как сугубо профессиональный. Но мы по-прежнему много места отдаем социальным темам, жизни церкви в обществе и разным общественным проблемам, в которых церковь участвует. Например, в ближайший номер готовится материал о психологах, которые беседуют в женских консультациях с теми, кто собирается сделать аборт, пытаются отговорить их. В этом смысле мы поддерживаем начинания комиссии, довольно подробно пишем о ее проектах, кроме того, поддерживаем сообщество добровольцев, которое существует при комиссии. Это в основном молодые люди, их уже около 450 человек, студенты или работающие, кто в бизнесе, кто где, но в свободное от работы время они готовы приносить какую-то пользу нуждающимся. Они собираются еженедельно, у них есть координаторы по административным округам, которые знают, какие есть нужды — по телефону, как я уже говорила, поступают просьбы, многие пишут непосредственно в журнал или на сайт, — на этих встречах координаторы находят нужного добровольца и отправляют по назначению.

У журнала «Нескучный сад» и сайта «Милосердие.RU» общая редакция, поэтому мы и в журнале, и на сайте много пишем о работе добровольцев. Причем стараемся сделать из каждой истории журналистский материал, это более действенно, чем просто печатать объявления с просьбами, люди с большей готовностью откликаются на журналистскую подачу.

— Расскажите какой-нибудь яркий случай.
— Вот недавно была история, когда в комиссию обратилась 26-летняя женщина, Олеся, она с детства беспризорница и мать четверых детей. Они с мужем, тоже беспризорником, познакомились на вокзале, где оба жили. У них стали рождаться дети, жить на вокзале стало невозможно, им удалось за копейки купить полуразрушенный дом в глухой рязанской деревне, и там они просто стали пропадать, потому что работать негде, муж зарабатывал какие-то гроши, а Олеся раз в неделю ездила в Москву собирать милостыню. Мы сделали о них репортаж, объяснив, что им нужен дом где-нибудь поближе к цивилизации, чтобы можно было найти работу. Должна сказать, что для беспризорников, которые не имеют никакого социального опыта, желание искать работу совсем нехарактерно, для детей, которые в раннем возрасте оказались на вокзале, самый обычный путь — это ранняя смерть под забором от наркотиков или от пьянства. А они вот такие удивительные люди. И очень быстро нашелся благотворитель, который принес нужную сумму, чтобы купить дом в районном центре, где все-таки есть возможность найти работу, получить какие-то пособия на детей, обзавестись документами — у мужа Олеси никаких документов вообще никогда не было. И таких историй успешной помощи довольно много. В этом смысле мы — один из инструментов комиссии, и для нас это как для издания очень важно, потому что мы видим прямой эффект от нашей деятельности.

— Можно ли назвать еще какие-то направления деятельности комиссии кроме перечисленных?
— Есть группа помощи бездомным, существует с 2004 года, это довольно известный проект: зимой по Москве ездит автобус и спасает замерзающих. По статистике, за зиму в Москве замерзает до 600 человек, причем иногда среди них попадаются люди просто подвыпившие. Есть еще другой автобус, который днем оказывает медицинскую помощь. Он обычно стоит на Площади трех вокзалов, и туда могут обратиться все, кто нуждается в осмотре. Людей сортируют: самых тяжелых по скорой отправляют в больницы, кому-то оказывают помощь на месте, раздают какие-то простые лекарства, еду, разрешают в автобусе погреться. Это ежедневно действующий проект, за холодный сезон в среднем за месяц в автобусе принимают до 500 человек. Некоторых бездомных удается возвращать домой. Бездомные, которые оказываются в больницах, это, как правило, люди с обмороженными и ампутированными конечностями, они уже не хотят бродяжничать и готовы где-то осесть. Им восстанавливают документы — есть специальные сотрудники, которые ходят по инстанциям и пишут запросы — был случай, когда бездомного отправили аж в Индию. Мы пытаемся найти родственников, сослуживцев бездомных. Как-то деньги на билет до Дальнего Востока бездомному собрали бывшие сослуживцы-военные. Случается, правда, редко, что родственники сами ищут пропавшего. Чаще ищут детей, которые, проигравшись в Москве на игровых автоматах, могут не вернуться домой.


В какой-то момент была идея, что бездомных надо реабилитировать, организуя для них работу — они убирали один из московских лесопарков. Но это оказалось не очень эффективно, потому что усилия со стороны организаторов несопоставимы с пользой на выходе: нужно думать, чем бездомных занять, потом за ними смотреть. В общем, отказались от этой затеи.

Есть группы добровольцев, работающие в больницах. Сообщество добровольцев вообще очень бурно развивается: как оказалось, довольно много молодых людей хотят делать что-то полезное. Когда они сходятся на собрания, на них просто приятно посмотреть — они такие живые, мобильные, такие сияющие, не то чтобы сияющие от сознания собственной правильности, а оттого, что у них много сил. Среди них есть и православные, и совсем нецерковные ребята. Добровольцы помогают одиноким старикам, многодетным семьям, когда нужно погулять с детьми, отвезти кого-то в школу или на дополнительные занятия. Одна группа занимается ремонтом, полочки вешает, клеит обои, в основном тоже у стариков.

Еще ребята работают в интернатах для детей-инвалидов с нарушениями в развитии. Обстановка в этих интернатах в последнее время стала получше — на них стали тратить больше денег, там стало больше персонала, уже нет такой ситуации, когда на 60 детей две санитарки, но все равно на то, чтобы реабилитировать детей, то есть не просто кормить их и одевать на них памперсы, а разговаривать с ними, играть, вывезти погулять на коляске, сил персонала не хватает. Этим занимаются патронажные сестры и добровольцы — у нас сейчас три таких детских дома — интерната. Дела идут: кто-то научился ходить, кто-то сам кушать. По меркам здорового ребенка это ерунда, а больному ребенку это качественно меняет жизнь. Такую же работу добровольцы ведут в Институте Гельмгольца, институт сам попросил присылать добровольцев, потому что дети с оперированными глазами нуждаются в том, чтобы ими занимались.

Есть группа ребят с автомобилями, которые помогают, когда есть необходимость кого-то или что-то перевезти. Есть патронажная служба, уже давно, лет 10, которая ухаживает за стариками и одинокими больными. Для большинства подопечных (52 из 59 постоянных сестринских постов, если быть точной) уход бесплатный, платят только те, кто действительно может. Есть благотворители, которые оплачивают большинство трат на патронажную службу.

— Вы уже сказали, что среди добровольцев есть воцерковленные и неверующие ребята, то есть комиссия привлекает к своим проектам всех желающих?
— Сотрудничает комиссия со всеми, и с атеистами, и с инославными, одно время на наши курсы патронажных сестер ходила женщина-мусульманка. Но в таких проектах важно, чтобы ядро было церковное. Все-таки у церковных людей свое представление о смысле такого рода работы, достаточно четкое. Я не могу говорить от имени церкви, но, насколько я понимаю, нет такой идеи, что со временем можно решить все социальные проблемы. Церковь занимается этой работой не ради переустройства мира, а ради воспитания любви. Это даже подчеркивается, чтобы не выгорать, не отчаиваться, что, да, тяжело, трудно, пахучее судно, сложные старички — хорошо, когда у бабушки легкий характер, но ведь очень часто брошенные люди — это именно люди с тяжелым характером, — но нужно продолжать. С другой стороны — я такой эффект часто вижу, — людям, которые делают добрые дела, начинает казаться, что все им обязаны. Они осуждают тех, кто такой работой не занимается, осуждают государство, которое занимается этим не так, как нужно, да еще чиновники ставят палки в колеса, в общем — кругом безобразие. А с церковной точки зрения надо, чтобы эта деятельность несла умножение любви. Не то важно, сколько бездомных получили помощь, хотя и это важно, а то, в сердце человека любовь умножается или нет. Эту идею бывает сложно объяснить внешнему миру, потому что люди скажут, что за глупость, дело надо делать ради эффективности, а вы о чем?

— Эта установка находит какое-то практическое выражение?
— Иногда находит, знаете. Как-то мы в Санкт-Петербурге познакомились с православным сестричеством. Оно начало работать в одной из больниц Питера вместе с группой, которая организовалась вокруг Даниила Гранина. Совершенно светская группа, скорее правозащитно настроенная. Так вот когда они пришли в больницу, то увидели, что там нет ни простыней, ни лекарств, кругом грязь, тогда общественники стали бороться за права больных, стали ругаться с начальством — и их всех оттуда просто вытурили. Но сестры решили, что все-таки больных нельзя бросать и стали ходить в больницу по-партизански, тихонечко-тихонечко. Решили: не будем ругаться из-за простыней — свои из дома принесем. И так они потихоньку то одно, то другое, и скоро в больнице поняли, что без них уже невозможно, потому что уход за больными сильно улучшился.

— Представители светского общества сейчас объединяются в основном на базе протестных настроений — обманутые дольщики, противники точечной застройки и т.д. Для православных это тоже характерно или нет?
— Ну понятно, объединяться против врага всегда проще. Что-то в этом духе бывает и у православных — тут весь вопрос в том, по каждому ли поводу нужно протестовать и как именно. Например, несколько лет назад были молодежные группы по борьбе с неприличной рекламой — православные подростки закидывали щиты с голыми тетками краской, разбивали лайт-боксы, это была такая почти партизанская романтика: не дадим гадостям быть около храма, около школы. Я думаю, что иногда такое прямое действие важнее, чем суды — если твоего ребенка задирает хулиган в трамвае, надо сразу его поставить на место, а не в суд тянуть. Бывает необходимость протестовать, да. Но для объединения у людей церковных есть не только такие экстренные поводы. В обычной жизни верующих людей объединяет приходская жизнь: богослужение и совместные дела приходской общины. Например, самая простая взаимопомощь на приходе: кто-то заболел, другие помогают, родительские клубы, паломничества, дискуссии вокруг культурных событий — в живой общине все это естественно. Не везде такая живая община есть, к сожалению, но там где есть, точкой кристаллизации является сам храм, вся жизнь вокруг него.

— А пытаются ли православные как-то защищать свои права?
— Какие именно?

— Да любые.

— Вот сейчас, например, на слуху такая история, как преподавание православия в школе
— Как, по-вашему, поскольку вы во всем этом варитесь, ширятся православные общественные инициативы?
— Мне кажется, что да. На сайте «Милосердие.RU» у нас есть новостная лента, где мы помещаем новости из регионов, посвященные именно церковным инициативам, и их становится больше, такая деятельность явно развивается. Многих молодых священников серьезно занимает вопрос, как сделать так, чтобы на приходе была живая община, а живая община в частности проявляет себя в делах милосердия. Но вообще-то всегда все зависит от человека — от настоятеля храма, от каких-то активных людей. По моим наблюдениям, полезных дел становится все больше, взять хотя бы добровольцев — ведь их число все время растет.

Если посмотреть на конкурсы «Православная инициатива» фонда Серафима Саровского, то видно, что все у них очень энергично развивается, именно деятельность на уровне прихода, такая низовая активность. Но я могу говорить только как наблюдатель, никаких серьезных социологических исследований на этот счет не проводилось. Если судить по, так сказать, информационному следу, то да, рост есть. И это очень понятно: люди, которые приходят в церковь, ищут себе в ней применения. Человек редко приходит в церковь в каком-то таком успокоенном состоянии, когда ему не хочется свою новую веру никак в жизни применить. Поэтому, естественно, он ищет приложения своих сил.

Беседовала Светлана Солодовник

ЕЖ

Версия для печати