Какую роль актриса Екатерина Васильева считает главной

Чуть меньше года назад в московском ТЮЗе состоялась премьера спектакля-антрепризы «Сестры». С тех пор спектакль несколько раз прошел в Москве и еще несколько -- в провинции. Сестры -- это героини романов Ф. М. Достоевского, но главная из них – персонаж реальный: жена писателя Анна Григорьевна Сниткина. Спектакль поставлен по ее дневникам. Роль Анны Григорьевны, а также ее «сестер»: матери Раскольникова Пульхерии Александровны, Настасьи Филипповны и Бабушки из «Игрока» в спектакле исполняет одна актриса -- Екатерина ВАСИЛЬЕВА.

СПРАВКАНародная артистка России Екатерина ВАСИЛЬЕВА родилась 15 августа 1945 года в Москве в семье поэта-песенника Сергея Васильева. В 1967 году окончила ВГИК. Играла в театре им. М. Н. Ермоловой, в «Современнике», во МХАТе. Снялась в более чем 70 фильмах: «Бумбараш», «Соломенная шляпка», «Не болит голова у дятла», «Ключ без права передачи», «Обыкновенное чудо», «Экипаж», «Визит дамы», «Кто, если не мы», «Приходи на меня посмотреть», «Легенда о Тампуке» и др. Казначей храма священномученика Антипы. Духовник -- настоятель этого храма протоиерей Владимир Волгин. Сын -- священник Дмитрий Рощин, пятеро внуков.

Актер -- это палач
-- Екатерина Сергеевна, в основном мы вас знаем как актрису, играющую ярких, сильных женщин. И зритель невольно ассоциирует актера с ролями, которые тот играет. В жизни вы такая же, какой мы видим вас в кино.

-- Это неправильно, что об актере судят по нескольким ролям. Люди меня знают по четырем картинам, которые без конца крутят в течение тридцати лет по ТВ. А я была в первую очередь театральная актриса, драматическая, даже трагическая, у меня был огромный репертуар. То, что я делала и делаю в кино, это вообще не считается.
Я не знаю, какая я! Это не ко мне вопрос. Спросите у моего духовника, какая я. Я не знаю даже, изменилась ли я за эти 27 лет, что я в Церкви, -- это может сказать только мой духовный отец и мои близкие.

Вообще никто ничего ни про кого не знает. А уж про артистов тем более, потому что они все время играют. Вот был такой актер Георгий Бурков. Он был очень образованный, умный, глубокий человек, а в нем все видели комика. Первая ассоциация, когда говорят о Буркове, -- человек-праздник. А я-то думаю, что он был глубоко несчастен. Он вынужден был носить эту маску. Я знала его хорошо, и знала, как он страдал от этого.

Я не сильная женщина. Вы меня сейчас в одну секунду вышибли из седла своим вопросом. Сильная женщина бы глазом не повела. А я слабая. А все из-за тщеславия, гордыни, с которыми так трудно бороться, особенно артистам. Вот кажется -- все, справился, но тут приходит журналист, задает вопрос, и ты взрываешься! Я снимаюсь сейчас в кино, но это для заработка -- у нас большая семья и духовник меня не отпускает из профессии уходить; но главное сейчас другое: я казначей храма, у меня сын -- священник. В этом моя жизнь, а не в острохарактерных ролях.

-- Актерская профессия плоха?
-- Отвратительна. Потому что и так кругом сплошной маскарад, каждый человек жизнь тратит на то, чтобы как можно больше закрыться. Только в Церкви человек может раскрыться, встретиться с самим собой. А в основном люди скрывают себя от других и, самое ужасное, от себя самих. Все существует для этого -- и одежда, и макияж, и характер свой люди скрывают. А артисты избрали это своей профессией!

Профессия актера не самостоятельная, заказная. Сначала существует текст, пьеса или сценарий. Потом режиссер, который интерпретирует этот текст, и потом уже актер, которого выбирает режиссер, чтобы через него донести свой замысел. Чужой текст, чужие мысли, чужие интерпретации. Актер уже третий в этой цепочке. Он приводит приговор в исполнение, он палач.

-- Ваша личность не участвует в том, что вы играете?
-- Конечно нет. Она включает те свои ресурсы, которые в данном случае нужны. Если бы я всерьез играла Клитемнестру у Питера Штайна в «Орестее», я с ума сошла бы -- семь часов по локоть в крови. Там у Штайна все было сделано по-настоящему, кровь дымилась… Я не могла в это «включаться», я играла только за счет техники. Я думаю, актер силен изображением, а не переживанием того, что он делает. Я терпеть не могу актеров, которые всерьез разрывают себе сердце.

Дар лицедейский или дар проповеди?
-- Можно ли сказать, что творчество -- это ступенька к духовной жизни?
-- Мне кажется, нет. К сожалению, только редкие люди, которые действительно достигли духовных высот, могут сочетать эти две в общем-то несочетаемые вещи -- творчество и духовную жизнь. Святой Иоанн Дамаскин был великим поэтом, но, когда он ушел в монастырь, первое его послушание было -- чистить отхожие места, и он несколько лет этим занимался, и стихи не писал. А потом он писал уже акафисты. Кто-то из святых говорил: «Если хочешь спастись -- уйди из города, в котором ты грешил». Поэтому первое желание человека творческой профессии, который начинает бороться за свою душу, -- уйти, порвать, никогда не прикасаться. В моем случае было так: я какое-то время не работала, а потом меня духовник благословил снова вернуться в театр. И когда я его спросила, почему он меня снова туда направляет, он сказал, что мне это уже не опасно. Может быть, имея в виду, что тщеславие мое стало не таким жгучим. Но бороться с тщеславием можно всю жизнь.

Творчество -- это такая благодатная почва для произрастания грехов, как никакая другая. Вокруг людей, которые занимаются творческим трудом, вьется много всякого рогатого народа, который внушает: это ты пишешь замечательную книжку, ты играешь гениально на сцене. Но если человек что-то творит не во славу Божию, а в свою славу -- все, труба. Это страшный грех, это гордыня. Я по себе знаю -- я забываюсь, принимаю похвалы, я не соображаю, что это мне дано, это не мое. И если я распоряжаюсь дарованным мне Богом не во славу Божию, а в свою собственную, то я за это буду ой как отвечать.

Екатерина Васильева: «Суд людской -- неправедный, потому что люди -- большие путаники, и реагировать на их похвалы нельзя»

А то ведь можно и самому погибнуть, и других за собой увести. «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят». А это и есть так называемые творцы. Я жила среди них, я знаю, какую безнравственную жизнь они себе разрешают, потому что они думают, что творец может себе все позволить, оправдываясь тем, что он невероятно важен и нужен, что он избранный. Поэтому я бежала от этого.

-- А как же притча о закапывании талантов?
-- Я понимаю так, что талант -- это добродетели, духовные дары. Например, дан человеку дар любви -- я видела таких людей. И человек может этот дар распространить на весь мир, а может ничего с ним не сделать, «закопать» его. А что такое «дар» лицедейский? Такого дара от Бога быть не может, потому что отец лжи -- дьявол, а лицедейство -- это ложь в самом прямом и изысканном виде. Если человек талантливый актер -- и дары-то ведь дает Бог, не сатана, -- значит, это какой-то дар от Бога, видоизмененный в дар лицедейский. Когда я спросила об этом у отца Владимира, он подумал и через несколько дней мне сказал: «Может быть, это дар проповеди?»

Я знаю за собой, что, когда я на сцене, я могу делать с залом практически все что угодно -- люди плачут и смеются. И раз я заставляю людей так сильно мне сопереживать, наверное, через меня можно проводить хорошие идеи. Могу ли я заниматься проповедью Христа, будучи лицедейкой? Не могу. Но я много езжу по стране, меня приглашают на встречи с людьми, и бывают большие залы, где я могу просто говорить о Церкви. И я делюсь с людьми тем, что я знаю, чему я учусь в Церкви.

Это, конечно, такая слабенькая, женская проповедь, но она материнская, идущая от сердца. Играть на сцене я категорически больше ничего не могу, я уже давно не играю в театре, кроме одной антрепризы, потому что даже в классических текстах нет того, что бы мне хотелось сказать зрителю.

-- А что за антреприза?
-- Мой друг Владимир Салюк написал пьесу по дневникам Анны Григорьевны Сниткиной, жены Достоевского. Он же и поставил этот спектакль -- «Сестры». Это такой опыт соединения актерской профессии с проповедью. Через образ Анны Григорьевны, нежно мною любимой, я пытаюсь сказать людям о том, какой должна быть женщина, что такое смирение, терпение, любовь. Слава Богу, что к старости лет наконец-то у меня есть этот материал. Я надеюсь, что этот спектакль будит у людей мысли о Церкви.

«Я говорю -- война, а вы говорите -- кино…»
-- Современному человеку, уже пришедшему в Церковь, бывает очень трудно отказаться от того, чем он жил раньше. И нужно ли от всего сразу отказываться?
-- Отказаться от всего -- это не для нас, это для избранных, это для тех, кто всерьез занимается своим спасением. Нам это не грозит. Мы теплохладны и равнодушны и ко Христу, и к кресту, и друг к другу. Но мы на том и горим, что хотим успеть и там и там. Нужно хотя бы один раз в жизни понять, что Господь ради меня пришел, ради меня все претерпел, чтобы я наследовал жизнь вечную, и что жизнь мне отпущена коротенькая. И либо я с Ним, либо я против Него. А интеллигенция все разводит всякие лю-лю-лю, сю-сю-сю, всякие бесконечные философские споры. Но мы же русские люди, у нас нет ничего, кроме Христа, и никогда ничего не было, кроме Него. Христос всегда держал нашу страну, Он ее ведет. И если вы не с Христом, тогда у вас нет корней, тогда у вас ничего нет, тогда зачем вы вообще живете в этой стране? Ее единственная суть и смысл -- Православие. Это ее предназначение, задача, ее культура, фундамент. И если вы не стоите на этом камне, а бегаете вокруг него, вы погибнете. Вне Христа вы погибнете, потому что мир спасет красота Христа. А все остальное неважно, все остальное прилагается -- всякие нацпроекты, деньги, машины, вообще жизнь человеческая. Все это тленно и уязвимо, сегодня есть, а завтра нет. А есть Христос, есть Церковь, где можно причащаться Его Тела и Крови, где можно наследовать жизнь вечную.

Мы все исполнены компромиссов, мы заражены грехом, грех пустил метастазы в нашем поколении благодаря предыдущим страшным четырем поколениям безбожия в нашей стране. Куда нам от всего отказаться! Нам бы хоть как-нибудь пристроиться, хотя бы одной ногой. Но начинать-то надо!

Главный метод Антона Макаренко
-- Ваша мама -- родная племянница педагога и писателя Антона Семеновича Макаренко. Сейчас все чаще вспоминают о том, что Макаренко создавал уникальные коммуны, в которых трудные подростки становились социально нормальными людьми.
-- Антон -- у нас так его в семье всегда звали -- был, конечно, великим человеком и педагогом. Отец моей мамы, Виталий Семенович, родной брат Антона Семеновича, был белогвардейским офицером, перед отъездом с Белой армией за границу они с бабушкой потерялись, он уехал, а она, беременная моей мамой, осталась здесь. Дедушка всю жизнь прожил в эмиграции и там умер, а маму удочерил Антон Семенович -- своих детей у них с женой не было. Днем мама жила вместе с коммунарами, считалась колонисткой. Я помню всех этих знаменитых колонистов, к тому времени уже людей в возрасте, которые были описаны в «Педагогической поэме», они часто бывали у нас дома.

Надо изучать его методологию всерьез, потому что никто ничего подобного после него не делал. Но, я думаю, что главное в его методе -- это любовь. Он был гениально одаренный педагог, но без любви он ничего не смог бы сделать. И, побывав в доме своих прадедов, родителей Антона Семеновича, я думаю, что корни этой любви -- из его православной семьи. Его родители были очень верующие люди. Конечно, в тридцатые годы не могло быть и речи о том, чтобы повесить в коммуне икону, но я уверена, что Антон был человеком глубоко православным по духу, он с молоком матери впитал этот дух.

Бабу-Ягу батюшка играть не благословил
-- Вы по городу на метро ездите или на машине?
-- Только на машине. Я тяжело переношу популярность. Я всю жизнь вожу машину и шага без нее не делаю, в магазин, в аптеку въезжаю на машине. Я не знаю, как себя вести, когда мне говорят: «Спасибо за все, что вы для нас сделали». Я готова сквозь землю провалиться, мне кажется, что они что-то путают. Я очень боюсь всяких щемящих душевных разговоров. Это какое-то сильное проявление любви, это, конечно, радостно, но, с другой стороны, суд людской -- неправедный, потому что люди -- большие путаники, и реагировать на похвалы нельзя.

-- Сейчас вы где-то снимаетесь?
-- Много лет я совсем не снималась, потому что ужасный материал предлагали. Сейчас вполне приемлемый материал приносят, и я соглашаюсь. Сейчас снимаюсь на Ленфильме в сериале «Васильевский остров». Еще одна телевизионная односерийная картина о семейных традициях должна скоро выйти, она называется «Клан». Снимаюсь в экранизации «Иванов» по Чехову. Когда я играла в театре у Ефремова, то я в «Иванове» играла Сарру, и 14 лет мы с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским по несколько раз в месяц играли этот спектакль. Это, можно сказать, была моя основная роль в жизни. И когда мне недавно позвонили и предложили сняться в «Иванове», я так вздрогнула, потому что я другой роли, кроме Сарры, там не помню. Я говорю: «Как же я могу сейчас играть Сарру?» -- «Да нет, Екатерина Сергеевна, там другие роли есть». Я потом так смеялась: «Простите, -- говорю, -- конечно, там есть и другие роли… мне и в голову не приходило, что я так сильно постарела за это время».

-- Вы говорили, что съемки вам радости не доставляют. Вы все это делаете через силу?
-- Знаете, все зависит от материала. Вот я снялась в «Приходи на меня посмотреть», так сколько радости было у людей от этого фильма! Я не помню, чтобы меня еще так благодарили за какую-то работу. Люди очень изголодались по таким фильмам. Картины, в которых я сейчас снимаюсь, приблизительно такого же плана. И я понимаю, что это полезно, потому что для людей эти живые человеческие истории как глоток воздуха. Потому что невозможно уже смотреть на эту кровь и выстрелы в кино. В данном случае это такой полезный компромисс. Потому что все равно люди смотрят этот ящик.

Так что у меня сейчас образовался активный съемочный период, я все время батюшке говорю: «Что-то я расснималась…» Батюшка отвечает: «Снимайтесь, снимайтесь, только во славу Божию, не в свою».

Недавно вот предложили сыграть Бабу-Ягу. Мои домашние очень веселились по этому поводу. Я хотела сразу отказаться, даже отцу Владимиру по этому поводу не звонить. А мой сын, отец Дмитрий, говорит: «Мам, да ладно тебе, это же сказочный персонаж». Сам позвонил отцу Владимиру: «Тут маме предлагают Бабу-Ягу играть, а она не хочет, хочет кого-нибудь посимпатичнее…» Потом смотрю -- так как-то замолчал, потом мне дает трубку. Отец Владимир говорит: «Катенька, ну уж Бабу-Ягу-то, наверное, не надо. Все-таки человек -- образ Божий».

Беседовала Марина НЕФЕДОВА
Фото Евгения ГЛОБЕНКО

Версия для печати

Тэги: Опыт веры